Смахнула пыль… Потом – слезу смахнула…
Я помню… Дальше не помню.
Таким образом, готовность некоторых лингвистов априори квалифицировать моностих как «однофразовый текст» [Береговская 1994, 105; Смулаковская 1997, 131] не имеет, как видим, под собой оснований.
Из других знаков тире встречается 216 раз (у 45 авторов), двоеточие – 31 раз (у 16 авторов); в 6 текстах 3 авторов встретилась комбинация «, –» как самостоятельный знак; точка с запятой не зафиксирована ни разу. В 6 текстах 6 разных авторов употреблено многоточие, не заканчивающее предложения:
Денег… на лепесток розы.
Всего, с учетом запятых, которые отдельно не подсчитывались, встретилось 430 текстов с одним знаком препинания внутри строки (55 авторов; 36 % от общего числа текстов с наличием знака), 130 – с двумя (43 автора; 11 %), 22 – с тремя (16 авторов; 2 %) и 7 текстов с бóльшим количеством знаков (6 авторов) – это преимущественно тексты, построенные на перечислении:
…воскресенье, понедельник, октябрь, ноябрь, макабр…
…спутник, колхоз, перегиб, гласность, перестройка…
Паук, розы, тень, очаг, мухи.
В Лебяжке – утки, на Конюшенной – машины, над Марсовым –
луна.
Сверх того в 1 тексте встретились скобки, в 18 текстах – кавычки, образующие прямую речь, причем в 7 случаях (7 авторов) прямая речь занимает часть строки:
каркнул Бродский: «Nevermore»
– в 11 же (5 авторов) весь текст представляет собой прямую речь, мотивировка которой чаще всего вводится заглавием:
[20-е]
«… уподобляемся женской ноге старого Китая…»
Свекровь
«Оставьте-ка, милочка, этот прибор…»
Таким образом, можно считать, что наличие знаков препинания не ощущается большинством авторов как нарушающее целостность строки вообще и моностиха в частности; автономность стихового и синтаксического членений является данностью для большинства современных поэтов.
Сверх статистических данных хотелось бы остановиться на нескольких частных случаях.
У 3 авторов в моностихах встречаются увеличенные межсловные пробелы. Само существование подобного приема может служить ответом С.В. Сигею: здесь акцентируется различие между паузой конца строки и паузой внутри стиха. Однако эти случаи неоднородны. Моностих Евгения Понтюхова (род. 1941) обладает полноценной синтаксической структурой (что подчеркивается находящимися на своих местах прописной буквой в начале предложения и точкой в конце), увеличенные пробелы накладываются на нее, не вполне совпадая с членением фразы на синтагмы и, тем самым, сдвигая смысловые акценты:
Голая в ивняках
Загорающую девицу раздражают тени облаков.
Такой способ использования увеличенных пробелов можно встретить и в многострочных текстах – у таких авторов, как Сергей Завьялов, Станислав Львовский, Полина Андрукович; Д.А. Суховей замечает в связи с этим, что «пробелы делают интонацию стиха преобладающей над ритмической заданностью и синтаксической упорядоченностью» [Суховей 2008, 119][468]. Однако особый интерес текст Понтюхова представляет в связи с жанровым тяготением моностихов Понтюхова к хайку: именно так, увеличенными межсловными пробелами, членили текст избиравшие однострочную форму англоязычные авторы хайку 1970–80-х гг. [Higginson 1992, 132]. Впервые же в моностихе такое графическое решение использовал в 1918 году Джузеппе Унгаретти (в знаменитом стихотворении «Солдаты», см. стр. 188) – отмечая это, Дж. У. Хокенсон тут же пишет и о том, что на военные миниатюры Унгаретти определенно повлияло знакомство с вышедшими во Франции в первое десятилетие XX века сборниками переводов хайку (удивительным образом не связывая эти два обстоятельства друг с другом) [Hokenson 2007, 703]. Невозможно заподозрить Понтюхова, поэта старшего поколения из Орловской области, в намеренном следовании за американскими и канадскими авторами, никогда не публиковавшимися в России, или за непереведенными французскими стихами итальянского модерниста, – перед нами чистый случай независимого аналогичного решения одной и той же художественной задачи.
Иначе построены тексты с увеличенными межсловными пробелами у двух других авторов:
На шестидесятилетие Всеволода Некрасова
вот вот и вот и вот еще
торжественно значительно не нужно
– причем для Александра Очеретянского этот прием является постоянным (13 текстов из 33). Здесь, в отсутствие ясной синтаксической структуры, увеличенные пробелы в известной мере замещают знаки препинания, выполняя функцию членения текста на синтагмы. В таком квазизнаке нейтрализуется различие между разными знаками, в соответствии с тем, что взаимоотношения между синтагмами никак не предопределены.
Сходный эффект возникает при использовании в моностихе типографских знаков, не являющихся знаками препинания в собственном смысле этого термина, но принимающих некоторые их функции. Это касается прежде всего косой черты, встречающейся у 3 авторов, главным образом – у петербургского литератора, скрывшегося под псевдонимом Ананий Александроченко (279 текстов; в общую статистику не включены):
Христа ли / Сталин
нелепица / пепельница / в плену ее лица
логогриф / алкоголя графин / филигрань[469]
Здесь, как и у Очеретянского, фиксируется наличие некоторой связи между синтагмами, но никак не определяется характер этой связи, таким образом, косая черта выступает в роли своего рода универсального знака препинания. Возможен и другой путь: окказиональный пунктуационный знак наделяется достаточно определенным окказиональным значением:
Великие загадки
Людвиг ван Бетховен / а. гитлер
– о том, что косая черта здесь однозначно функционирует как знак противопоставления, свидетельствует не только семантика, но и противоположение полного имени слева – инициалу справа, а особенно – отказ от прописных букв в правом полустишии.
Михаил Нилин, в отличие от Александроченко и Карвовского, использует косую черту в тексте синтаксически полноценном (хотя и не вполне однозначном: двусоставное предложение с нулевой связкой либо назывное с не совсем обычным распространением), имеющем точку в конце и прописную букву в начале:
Купы лип / на том берегу.
– выдвигая тем самым функцию этого знака в качестве дополнительного графического элемента, применяемого в научном (филологическом) тексте при записи стихов в строчку, т. е. как если бы исходный текст был:
Купы лип
на том берегу.
Этим достигается композиционная амбивалентность, сопоставимая с феноменом цезуры в классическом стихе. Кроме того, в нилинской косой черте можно увидеть и визуальную нагрузку: ведь синтагма «на том берегу» оказывается за чертой, причем синтаксическая связь соединяет липы и берег, визуальный же ряд их разъединяет.
Интерес к дополнительным графическим элементам, свойственным научному тексту, характерен для Нилина: еще в трех его моностихах использованы квадратные скобки (частые также в его названиях, но функционирующие в них иначе):
[Жил у нас] ворон Ваня [в детстве].
Заиконоспасского прихода [умер] пономарь.
В художественном тексте такой прием создает любопытный эффект двойного прочтения: с игнорированием скобок и с выключением их содержимого:
Заиконоспасского прихода пономарь.
+
Заиконоспасского прихода умер пономарь.
– возникают как бы два текста, взаимодействующих между собой.
Еще один знак, нетипичный для художественного текста, использует в своем моностихе Олег Азимов (род. 1958):
Весь я – весть, переданная из – > в
– второе тире между предлогами превратилось в стрелку. Такая модификация удачно подчеркивает различие функций первого и второго тире; кроме того, здесь возникает изоморфизм словесного и иконического начал.
Примыкает к предыдущим случаям использование общеречевого знака препинания – скобок – в функции, не свойственной художественному тексту (этот случай и все последующие в общую статистику не вошли):