чен. Он совершенно не желал дома принимать лекарств. Его дочерям уже за 30, а он не позволил им выйти замуж, чтобы не давать приданого».
Затем опять вступил в разговор племянник Карл: «Сальери твердит, что он отравил Моцарта». После него капельмейстер А. Шиндлер: «Сальери опять очень плох. Он в полном расстройстве. Он беспрерывно твердит, что виновен в смерти Моцарта и дал ему яду. Это правда, ибо он хотел поведать её на исповеди, – поэтому истинно также то, что за всем приходит возмездие». Зимой венский редактор Й. Шикх сообщил в газете: «Сто против одного, что в Сальери проснулась совесть! То, как умер Моцарт, подтверждение тому!»
В разговорных тетрадях наблюдательный читатель нашёл бы ещё несколько записей на эту тему, которые, однако, трудно интерпретировать, так как отсутствовали ответы Бетховена, вот скажем, замечание Шиндлера:
«…Из этого и проистекает вера признание Сальери… доказательств совсем нет, только это и усиливает веру…» Эти записи, видимо, очень занимали Бетховена, ибо в начале 1824 года Шиндлер написал следующее: «Опять Вы такой мрачный, великий маэстро – что же это с Вами? Где радостное настроение с некоторых пор? Не принимайте это так близко к сердцу, такова судьба великих людей! Ведь живы многие, кто может засвидетельствовать, как он умер, какие симптомы проявлялись. Но он навредил Моцарту больше, нежели Моцарт ему». И уже в 1825 году, после смерти Сальери племянник добавил: «И сейчас упорно говорят, что Сальери был убийцей Моцарта». Но, по всей видимости, Сальери давно уже, на что справедливо указывал Бэлза, вынашивал мысли о самоубийстве, ибо еще в марте 1821 года, когда был он бесспорно здоров и плодотворно трудился на музыкальном и педагогическом поприще – в 1822 году, например, уроки у него брал Ференц Лист! Тогда он писал графу X. Хаугвицу в Нимешть под Брюнном (Брно): «По получении этого письма Вашим превосходительством автор оного Реквиема уже будет призван Господом Богом…» К этому письму была приложена золотая табакерка, пожалованная когда-то композитору меценатом и которой он часто любовался, «пока я жил в этом мире».
Сальери в самом деле был болен, когда его доставили в клинику, но только не душевным расстройством. Его биограф фон Мозель сообщал, что с 1820 года у него начались «приступы подагры», бессонница, он ощущал сильные боли в конечностях. А в 1821 году наступило помутнение глаз (видимо, старческая катаракта); но еще в 1823 году он предпринимал длительные прогулки. Осенью 1823 года произошло расслабление ног, – под этим подразумевали любой вид неспособности ходить, вследствие болей в костях. Чуть позже сделанная запись свидетельствует о полном душевном здоровье больного: «Gennaio 1824; Dio santissimo. Misericordia di mei». (Январь, 1824; Боже правый! Да ниспошли мне милость свою!). То, что он решился на самоубийство, не удивляло, если учесть его делетерное физическое состояние. Случилось ли это перед помещением его в богадельню или во время пребывания в ней, отправили ли его туда из-за этой попытки уйти из жизни или по другим причинам – насильно, если вспомнить разговорные тетради Бетховена, – теперь уже установить невозможно, а источники тоже не добавляют ничего конкретного. Без сомнения, он страдал депрессиями, но душевнобольным не был и во временное душевное помрачение не впадал (Вессели), он умер – согласно протоколу о смерти – «от старости». Вся эта афера казалась крайне сомнительной, особенно с точки зрения хорошего практикующего медика-эксперта. Впрочем, на всю эту историю было наложено табу, попытка самоубийства нигде не засвидетельствована официально, только берлинская «Musikalisches Wochenblatt» (1825 год) позволила себе вернуться к этой теме: «Бездеятельность только усугубила его и так подавленное состояние, мысли его путались, он всё более поддавался власти мрачных картин своего не в меру живого воображения, доведя себя до такой степени бессознательности, что однажды чуть не зарезал себя насмерть, в другой же раз сознался в ужасном преступлении, подумать о котором не пришло бы в голову и самому его отъявленному недругу».
Так ли было дело – весьма сомнительно. Как бы то ни было, но к престарелому композитору были приставлены два санитара. Но, а 1 июня 1825 года Сальери был отправлен на пенсию; место придворного капельмейстера занял И. Эйблер. На следующий день придворный театральный директор граф Мориц фон Дитрихштайн (1775–1864), видимо, в ответ на прямой запрос, писал следующее:
«Заграничные (то есть французские) газеты подхватили старую басню, будто Моцарт умер от яда. Зная обстоятельства его смерти, мы можем объявить это чистой выдумкой и еще более удивиться тому, что сюда могло быть примешано и очернено имя знаменитого и безупречного лица» (из письма от 2 июня 1824 года приятелю, начальнику полиции Йозефу графу фон Седльницки).
Эти важные строчки непосредственно связаны с другим событием, только что взбудоражившим умы венцев. 23 мая 1824 года в венском Редутен-зале исполнялась 9 симфония Людвига ван Бетховена и отдельные части из его же Missa solemnis – повторение знаменитой академии от 7 мая, принесшей композитору огромный успех. На этот раз с галереи полетела листовка, содержавшая стихотворение в 20 строфах «A Lodovico van Beethoven. Ode alcaica di Calisto Bassi». При внимательном рассмотрении это оказалось, однако, скрытым обвинением в адрес Антонио Сальери, а строфы 6, 7, 17, 18 вызвали особенно сильный шум. В стихах, написанных якобы в честь Бетховена, совсем не в добром контексте упоминаются имена Моцарта и Сальери: «Вольфганг, хлороз на стороне того, кто держит отравленный бокал». 7-я строфа словами: «Quel Vecchio, chein non rocavoce Canto Maria piangenteil Figlio incrocexe», – прямо указывало на вину Сальери, хотя смысл и спрятан за религиозно-сакральными сентенциями. Автор поэмы, Калисто Басси, 24-летний веронец, живший в Вене у отца, оперного певца Н. Басси, при последовавшем затем допросе сумел ловко выпутаться из этой истории, все обвинения обратив в чистую случайность. Очень кстати пришлось и то обстоятельство, что цензура не нашла в стихах ничего предосудительного и пропустила их. Поскольку стихотворение было посвящено Бетховену, то он должен был что-то знать об этом деле – ну и, конечно, сам автор! Ведь квартира Бетховена была местом постоянных встреч венского театрального мира. Глухой маэстро, очевидно, не стал предпринимать никаких действий против молодого художника, ощутимо помешавшего его концерту. Таким образом, это событие широкой огласки не получило, растворившись вскоре в мертвом молчании, – ни одна театральная газета не упомянула о нём (Гугиц), ежедневная пресса же скрыла этот инцидент. И всё-таки стало ясно, что наступил тот момент, когда кому-то из сторонников Сальери пора начинать наступление.
И как нарочно, защиту Сальери взял на себя его соотечественник, бывший юрист («он был доктором права университета в Падуе», Онеггер), а теперь журналист преклонного возраста Джузеппе Антонио Карпани, родившийся 28 января 1752 года в Вилл-Альбезе (близ Комо, Северная Италия).
Карпани по желанию отца учился праву в Павии и получил степень доктора, однако он никогда не трудился на поприще, соответствовавшем его юридическому образованию. Напротив, он тянулся к поэзии, затем к музыке, а в юности успешно проявил себя на стезе комедийного либреттиста. Во время работы в театре в Монце Карпани между 1787 и 1794 годами переводил пьесы с французского на итальянский язык, позже писал либретто для опер и ораторий на родном языке. В рамках публицистической деятельности в «Gasetta di Milano» он начал оживленную кампанию против революции. После победоносного вступления французских войск он с эрцгерцогом перебрался в Вену: «Карпани с 1797 года, поощряемый императорским двором (это почему бы?), жил в Вене как писатель и переводчик» (Онеггер). Там же в 1809 году он написал воззвание, направленное против Наполеона, а затем стал агентом австрийской тайной полиции. По этой причине ему могли быть известны документы под номерами № 4129 и № 1824, касавшиеся К. Басси. Карпани получал содержание от двора и по императорской милости имел пенсион. «Он стал известен, и особенно после публикации одной из первых биографий Гайдна» (1812, в форме писем, Онеггер), выдержавшей два издания (1812 и 1823, с портретом композитора). Затем Карпани – автор «Le Rossiniana». Он был дружен с Сальери. Примечательно, что Сальери оказал ему услугу, выступив в качестве свидетеля против Стендаля, когда в 1815 году Карпани улучил того в плагиате, а тот в свою очередь в 1822 году познакомил Россини с Сальери и Бетховеном (Дёйч).
Дж. Карпани умер в Вене в ночь с 21 на 22 января 1825 года, за несколько дней до своего 73-летия. Его «Защита Сальери» появилась в сентябре 1824 года в миланском ежеквартальном журнале «Biblioteca Italiana о sia Giornale di Letteratura, scieuze ed Anti», год издания IX, квартал XXXV (июль – сентябрь 1824 года). Журнал, правда под несколько измененным названием, выходил до 1847 года, просуществовав, таким образом, более 30 лет. В то время Ломбардия принадлежала Австрии.
Дж. Карпани, уже публиковавшийся в «Biblioteca Italiana» в 1818 году, представил редактору эту статью также в форме письма, озаглавленного «Lettera del sig. G. Carpani in difesa del M. Salieri calunniato dell' awelena-mento del M. Mozzard». Она появилась на итальянском языке в «Parte Italiana», художественном разделе миланской газеты.
XXI. Кем был сей Сальери и сей Моцарт?
С рожденья ли дан тебе дар этот чудный,
Иль кто-то из вечных богов одарил тебя, смертного,
Песне божественной той научив?
Большую ошибку итальянский журналист Дж. Карпани совершил в самом начале своей публикации в миланском журнале, говоря о том, что подозреваемый Сальери «о сей клеветнической выдумке (об отравлении Моцарта) не имел даже представления». Поскольку Моцарт в семейном кругу, как нам сегодня известно, перед смертью назвал Сальери предполагаемым преступником, а лейпцигская «Allgemeine Musikalische Zeitung» в 1819 году сообщила об этом, то совершенно исключено, чтобы это слух не дошел до ушей Сальери. По Э. Холмсу Сальери, будучи уже на смертном одре, подписал даже письменное заявление, где он торжественно заверял в своей невиновности. А так как осенью 1823 года при посещении его пианистом И. Мошелесом Сальери сам завел разговор об этих вещах, то вопрос о его незнании отпал сам собой.