Картина была ужасная: пуля была выпущена ему в лоб, а потому кровью было залито все кругом.
На небольшом столике в маленькой рабочей комнатке генерала я обнаружил записку Петры Келли своему спутнику, которую она написала, вероятно, перед тем, как лечь спать. Поскольку Герд вставал рано, он мог с успехом выполнить часть ее поручений. Я скользнул глазами по тексту:
«Мой Гердик!
1) Пожалуйста (только пораньше), закажи цветы для фрау Домберг в Бонне и для моей бабушки Бирле (2 букета). Не забудь: у моей бабушки день рождения (одну шаль ценой от 50 дойчмарок). Но шаль должна быть там раньше всего. И еще. Насчет билетов: не забудь заказать, Герд. Привет!
Твоя Петра крепко обнимает тебя в честь 87-летнего дня рождения моей бабушки Бирле.
Божьего благословения тебе.
2) Еще раз напоминаю: билеты на поезд!
3) Где находится Заксенхауз?
4) Завтра до?. (если время терпит до 10.30, то разбуди меня в 10.00).
P. S.: Я люблю тебя!!!»
Я вспомнил, что генерал еще на конференции говорил, что собирается с Петрой посетить бывший концлагерь Заксенхауз. Я мимолетно встречался с ними в Берлине на конгрессе, где мы договорились о нашем рандеву под Бонном.
И я представил Герда Бастиана, как он, обычно довольно рано встающий, занимался утром в доме Келли – тем же, что и в апартаментах отеля Кемпински: расклеивал жёлтые или зелёные листочки с короткими приписками о том, что нужно сделать, – своеобразные «заметки на память».
Скорее всего, распорядок утра следующего дня был зеркально похож на все предыдущие. Бастиан поднялся, как всегда, первым. На улице моросил дождь. Голова у него немного побаливала: давление. Он заварил кофе на маленькой кухне, правда, сесть здесь было негде, так как все стулья и стол были завалены бумагами Петры (это ее любимое рабочее место).
Попозже он спустился сюда, на первый этаж. Это было хлопотно, поскольку после тяжелой травмы в ДТП в марте этого года он передвигался с помощью костылей.
Герд старательно вычеркивал каждую позицию из списка Петры, чтобы все было готово к тому моменту, когда она проснется. Букет цветов для ее бабушки-именинницы будет лежать на журнальном столике. Нужно заказать билеты на поездку в Заксенхауз.
Картина становилась для меня более-менее понятной. Сегодня на календаре 8 октября. А неделю назад, после обеда, они должны были отправиться в направлении Кёльна, чтобы побывать в бывшем концлагере и возложить там цветы, а вечером вернуться к себе, под Бонн.
Я скользнул лучом по листам бумаги рядом с портативной печатной машинкой UNIS, изготовленной в Сараево. Это личное письмо Герда в Мюнхен своей супруге Лотте, на которой он был женат 47 лет и с которой «ни за какие драгоценности мира не собирался разводиться».
«Любимая моя женушка!» – начал он неторопливое письмо и разразился на целых полторы странички вполне семейной болтовней, грозясь приехать в Мюнхен перед ее отпуском 4 октября этого года («из-за нелепого страха, заразившего тебя», – признавался Г. Б.). Далее генерал подробно рассказывал о прожитом им последнем дне форума «Конгресс жертв облучения», встречах и дискуссиях, оказавшихся на редкость интересными.
Как он признавался супруге: «… Я повстречался со многими хорошими друзьями по общей долголетней антиядерной борьбе, и все вышло как нельзя лучше. Точно так же, как и на конгрессе в Зальцбурге – на международном „Урановом форуме“. Правда, мы с Петрой должны были озвучить одну сенсационную новость, но передумали, решив оставить это на наши отечественные СМИ, тем более что у нас уже имелась договоренность о публикации в одном уважаемом журнале. Но… промолчу до поры, до времени…»
Я вспомнил одну «сенсационную новость», которую хотела озвучить эта политическая пара. И стал читать дальше… Вот пошли строчки уже в другой тональности, касающиеся повторного посещения печально знаменитого концлагеря, которое генерал планировал совершить с Келли:
«… Я уже бывал здесь и чувствую себя безумно плохо в этих местах (Заксенхауз), где каждый листок, каждый стебелек травы еще проникнуты болью людей, которая терзала их тела и души и разлита наверняка здесь на каждой пяди, повсюду. Как-то мне попались юные неонацисты, своими выходками оскверняющие память жертв гитлеровского режима».
Далее Герд Бастиан сообщил жене о том, что деньги придется снять со счета в банке для ее предстоящего отпуска. В заключение депеши Г. Бастиан передавал привет дочери: «… Так много случилось за один лишь день, как будто вся жизнь пролетела перед глазами. А посему адресую вам девиз: долгих лет жизни и много-много сердечных пожеланий. Обнимаю вас с Эвой, ваш Герд Бастиан».
Письмо так и осталось не отправленным. Тут же я нашел факс-сообщение со строчкой текста: «Пожалуйста, позвони мне. Срочно. Теодор Бэр».
Если разговор 1 октября с руководителем «зелёных» состоялся, то, вероятнее всего, он был последним в его жизни. Я был в курсе событий. Скорее всего, речь шла об общей акции западных и восточных движений за мир, которая постоянно откладывалась. В успехе по реализации проекта «Бэра – Бастиана» – по утверждению обоих – отсутствовала идентичность взглядов. Если Бэр торопил: «Акция благоразумия должна быть ускорена!», тогда как Бастиан намеренно затягивал время, занудливо поясняя: «Ну, куда вы все спешите?»
Здесь лежали два письма от Петры Келли, среди которых одно для Кена Эмерсона из газеты «Нью-Йорк Ньюсдэй», где она предваряла текст генерала к публикации такими словами:
«Напечатать к завершению моей политической деятельности на поприще „зеленых“, текст подготовлен моим другом и патроном Гердом Бастианом».
В другом ее послании были коррективы к ее автобиографии и такие рекомендации:
«Заменить 9 и 10 страницы. Срочно! Вечером, в четверг, вам позвонят из бюро». (Петра Келли имела в виду, что вечером 1 октября из бюро «зелёных» ее вызовут и она завершит все дела с автобиографией по телефону.)
… Петра постоянно мечтала об одном: выспаться всласть. Придет время, считала Келли, и она, истощенная своими бесконечными делами, уляжется на двое-трое суток, а потом встанет, оденется в домашнюю одежду и весь вечер будет смотреть развлекательные программы по телевидению…
Я заглянул в лист, заправленный в машинку. Это была депеша мюнхенскому адвокату Хартмуту Вэхтлеру. Вверху справа он впечатал дату: 1.10.199… года. Здесь речь шла об интересах лучшей подруги П. Келли – Элеоноре Хайнц, у которой получился досадный инцидент с её шефом, а помочь ей теперь мог только адвокат.
В начале десятой строки письмо внезапно обрывалось следующими словами: «Мы должны…»
«Хох! – шепотом воскликнул я. – Так вот когда его настигла роковая пуля. Где же пистолет?»
Я пошарил лучом фонарика по ступенькам, где распласталось тело генерала, и обнаружил орудие убийства – двухзарядный, верхнего и нижнего боя пистолет «дерринджер» 41-го калибра, за которым прочно закрепилось ироничное название «оружие для идиотов»… Внимательно осмотрев отстрелявшийся пистолет, я положил его на прежнее место.
Понимая, что это не дурной сон, а трагическая явь и жуткие находки еще впереди, я крадучись спустился по ступенькам вниз и направился в спальную комнату. Здесь выпрямился и, переведя дыхание, стал внимательно исследовать дальше – все, что попадалось на моем пути…
Подтвердилось самое худшее. Не пощадили и Келли. Она лежала ничком на кровати – по всей видимости, встретив пулю во сне. Скорее всего, убийцы выжидали, пока Петра, истощенная своими бесконечными делами, уснет как убитая.
Ее контактные линзы, как и прежде, покоились на чистеньком ночном столике в специальном сосуде, рядом – кольцо и часы. А внизу, у кровати, остался раскрытым конспект с ее последней лекцией «Письма Гёте к госпоже фон Штайн»…
Тяжелый запах гниения я уже не ощущал, мое обоняние притупилось.
Итак, трагедия произошла более недели назад, скорее всего ночью – с 30 сентября на 1 октября…
Мне сразу же нарисовалась возможная картина случившегося. Пистолет генерала они извлекли из книжного шкафа, тот находился на первом этаже, рядом со спальней. Для антуража часть вещей и книг разбросали по ступенькам, ведущим в небольшой рабочий кабинет генерала. А пустить в ход оружие было делом техники… Пока одни наемники расправлялись с Петрой, другие уже «работали» с Гердом Бастианом. Они убили его после того, как с Келли было покончено. Добили второй пулей из его же пистолета выстрелом в голову. Причем заставили держать руки на лбу, чтобы на них осталась пороховая гарь.
Вероятно, он пытался оказать сопротивление… Но что мог сделать старый человек, да еще на костылях, против профессиональных убийц?
Падая, генерал увлек за собой полку с книгами, которые рассыпались, как домино. Кстати, на высоте его головы была кнопка пожарной сигнализации. Он мог бы надавить ее затылком. Но – увы! – кнопка не была нажата…
Когда с политической парой было покончено, наемники сделали все, чтобы избавиться от улик. Как выяснилось позже, они выстроили сценарий суицида на почве адюльтера. Прекрасная наживка для просвещенных дилетантов. Вот почему здесь валялись старые генеральские перчатки из замши с инициалами «ГБ» и был использован его, Бастиана, пистолет. Этот «дерринджер» они извлекли из книжного шкафа, что стоял на первом этаже…
В каком генерал был состоянии? Что он мог сделать еще? Бросил ли в лицо реплику своим убийцам, просил ли о чем-нибудь? Был ли в отчаянии закаленный солдат бундесвера? Или, наоборот, в замешательстве от бессилия как-нибудь спасти Петру? А может быть, происшедшее только облегчило его душу: теперь они навечно останутся вместе?
О чем думал генерал в эти последние мгновения жизни? Вернулся ли он мысленно к убитой Петре Келли? Может, Бастиан мечтал перед смертью побывать в последний раз в палисаднике, где он восемь лет назад рвал цветы для Петры и подрезал кустарник? А может, Герд перед роковым выстрелом убийцы подумал о недописанном письме к своей жене Лотте? И как объяснил бы весь этот абсурд происходящего с ним и Келли?