– Знаю, – кивнул я. – Если его не снесли, то он разместился рядом с правительственными зданиями, неподалеку от Рейнского парка. Номер тоже найду.
– Только не задерживайтесь, – сказала она. – Я вас жду, скажем, через час-полтора. Ну, ладно, пока-пока!..
Машина, ждущая фройляйн, нетерпеливо засигналила. Эрика напоследок еще раз пристально вгляделась в мою физиономию, словно запоминая ее, чтобы скрасить долгие дни и ночи вынужденного одиночества где-нибудь на краю ойкумены. Такая расшифровка ее странной заинтересованности показалась мне наиболее привлекательной; хотя здесь скорее всего было другое, да кто разгадает этих загадочных блондинок – разве только Господь Бог!
Девушка подбежала к сигналившей ей машине, легко запрыгнула внутрь и захлопнула дверцу. Я только успел услышать, как она довольно громко сказала:
– Извините, что заставила вас ждать; я хотела окончательно убедиться в своей правоте. Вы ошиблись, фрау Шварцер. Я готова поклясться, что там был, безусловно, другой человек. Тем более что я с ним общалась, а значит, была к нему куда ближе, чем вы.
– Милочка, да перестаньте вы молоть эту чушь! Интуиция меня никогда еще не подводила… – донесся до меня категоричный голос фрау Шварцер.
Кстати, мое чутье профессионала подсказывало, что эта фрау до последнего будет стоять на своем. На мое счастье, ее показания имели меньший вес, чем свидетельство девушки, которая не только видела, как некто – я имею в виду себя – ошивался возле особняка, но и разговаривала с ним.
Убедившись, что их машина наконец-то отъехала, я захлопнул дверцы и сделал вид, что вернулся в свой отель Continental.
Было бы слишком неразумно следовать прямо за ними. Кроме того, обстоятельства срочно требовали консультаций у Центра: мне нужно было получить кое-какие сведения и ЦУ, прежде чем отправляться восвояси. И я вернулся в гостиничный номер. Дело явно приобретало неожиданный оборот. Во всяком случае, у меня появился весомый аргумент, чем отвлечь внимание Сансаныча от последнего провала – гибели известной политической пары и моего несостоявшегося адюльтера.
Выждав нужное время, я вернулся к авто, запустил мотор своего маленького «фольксвагена» и покатил в противоположном направлении.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в хитросплетениях боннских дорог и чтобы засечь, есть ли за мной «хвост». Не обнаружив ничего подозрительного, я поехал дальше в поисках телефонной кабинки.
VIII. «На ковёр» – по телефону
Тому, кто хочет вернуться живым с охоты на слонов, лучше заранее потренироваться: стать между железнодорожными рельсами и стоять до тех пор, пока не останется лишь несколько шагов до приближающегося поезда. Так можно привыкнуть к слоновьему реву.
Помотавшись в предместьях Бонна, я наконец-то увидел на заправке одинокую будку телефона-автомата и вошел внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Вспыхнул свет, заставив меня почувствовать себя живой мишенью для снайпера. Я поневоле призадумался и на мгновение представил, сколько зловещих личностей, о которых я не подозреваю, могут питать злобу по отношению к некоему господину Рудольфу Смирнову, Гансвурсту, Гансу Фрайеру, или – как там еще? – Вольфгангу Риттеру, или запроектированному на будущее Владеку Функе. Что ж, придется им пока занять очередь, как на стрельбище в тире.
Я вставил карточку в щель, набрал нужный номер и, услышав телефонистку, продиктовал необходимые цифры. Примерно минуту спустя в мое ухо ворвался голос Сансаныча. От кого-то я слышал, что Сансаныч тоже спит по ночам. Не знаю, но, насколько мне известно, никому еще не удавалось застать его спящим.
– Ганс, – коротко представился я. – План изменился кардинальным образом. Аптечка просрочена, нужно ее выкинуть в мусорный бак и взять новую – промедление смерти подобно. Требуется быстрый автомобиль с умелым водителем. Группа поддержки должна выехать по автобану в сторону Бонна…
Следует воздать Сансанычу должное – идиотских вопросов он задавать не стал. А дал мне дотошные указания, как действовать дальше: как только мы закончим разговор, я должен поехать по тому же автобану на восток, в сторону Берлина, двигаясь на разрешенной скорости, чтобы не рисковать и не привлекать излишнего внимания. Мои встречающие должны меня узнать по подмигиванию фарами ближнего света…
– Опишите им мою машину и скажите, чтобы, заметив меня, они дважды помигали фарами дальнего света. Все. Я подожду, пока вы отдадите распоряжения, шеф.
– Отлично.
Я стоял, прижимая к уху замолчавшую трубку, и смотрел перед собой через стекло телефонной будки. В этот поздний час на автозаправочной станции жизнь почти замерла. Наконец в трубке послышался голос Сансаныча.
– У них «мерседес» цвета металлик, – сказал он. – Габаритные огни зажигаются, когда включены фары: одна пара маленьких лампочек – ниже фар, вторая пара, покрупнее, – сбоку. Они поедут очень быстро…
– Тогда я им подмигну три раза фарами, – сказал я еще раз в трубку и посмотрел на свое лицо, отражавшееся в стекле телефонной будки: оно выглядело удлиненным, жестоким и довольно безобразным. То есть таким, как всегда.
– Похоже, у тебя выдалась тяжелая ночь, Ганс. Мне позвонили из Франкфурта-на-Майне. А они, в свою очередь, получили запрос от полицейских из Бонна. По поводу некоего герра Ганса Фрайера, он же – Гансвурст из Франкфурта-на-Майне. Может быть, ты объяснишь, в чем дело?
– На меня указали жители предместья, шеф. Дескать, я пытался предпринять нечто, связанное с ограблением особняка…
– Это мне уже удалось выяснить. Насколько я понял, тебя арестовали?
– Да, шеф, но отпустили.
– Что ж, хотя бы на этом спасибо. – Голос Сансаныча прозвучал крайне сухо. – Каково самочувствие наших друзей?
Случилось самое маловероятное, и нужно все менять. Что же касается следующей части нашего плана…
– Потеря этой политической пары черным пятном ложится на нас, на контору, – холодно произнес Сананыч. – Они играли кардинальную роль в проекте. Что ты пытаешься доказать, Ганс? Что ты не виноват в их смерти? Что они погибли от тупиковой ситуации, из-за какой-то там любви?…
Моя рука стиснула телефонную трубку. Я не имел права выходить из себя. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
– Нет, шеф, – ответил я. – Конечно, я несу ответственность за случившееся. Я хочу, чтобы вы провели расследование.
– Разумеется, мы проведем самое тщательное расследование. Как только уладим все формальности, после контакта наших людей с местными властями и так далее. И когда убедимся, что не поднимется ненужная шумиха. Поэтому надо всем лечь на дно, пока все не прояснится само собой. Будет вскрытие, состоится расследование. Я постараюсь получить копии всех отчетов, эпикризов, черт побери!.. Но факт в том, что ты оказался последним там, в особняке, и два наших ценнейших друга выведены из игры за одну ночь, Ганс. Плюс Хантер. Я с трудом припоминаю, когда нашим врагам удавалось подобное.
– Вы правы, шеф, – сказал я. – Лучше мне было бы остаться в Берлине и любоваться потолком…
В ту же минуту, как я произнес эту фразу, намереваясь всего-навсего сказать что-нибудь приличествующее моменту, я понял, что совершил ошибку. Я ощущал это даже по напряжению наступившего молчания.
– Понимаю, – наконец ответил Сансаныч. – Понимаю, значит, тебе так кажется, Ганс. Что ж, это совпадает с выводами наших специалистов. Когда агент допускает серьезную ошибку, мы тут же анализируем его досье. Как только мне позвонили из Франкфурта-на-Майне, я связался с нашим спецотделом.
Я сказал:
– Я признаю свою вину, шеф. У меня и выхода другого нет – ведь эта пара мертва. А с моим досье все в порядке, шеф?
– Не совсем, Ганс. С тех пор, как ты несколько лет назад вернулся к нам, – после того, как от тебя ушла жена, – ты почти не отдыхал. «Усталость» – диагноза наших док торов.
Это их эпикриз или вердикт, если хочешь знать.
– К чертям собачьим ваших докторов! – взорвался я. – Локальные конфликты в Средней Азии или кавказские события мы проходили без ваших медиков-психологов. Какая еще усталость! Разве я хоть раз просился в отпуск? Если не считать последнего раза…
– Вот именно, – перебил меня Сансаныч. – Усталость и подсознательная обида – так резюмировал наш психолог из конторы. А также, как он выразился, комплекс сверхчеловека по Фридриху Ницше. Мне этот термин не по душе, Ганс, но я был свидетелем того, как меняются люди, которым их профессия дозволяет, заручившись именем могучего государства, быть безнаказанно сильными. Некоторое время спустя у них нарушается способность оценивать реалии вокруг себя, поскольку человеческая жизнь утрачивает в их глазах ценность.
Я машинально хмыкнул.
– Шеф, если вы предполагаете, что я, попав в такую переделку, сознательно засветился и уже работаю на БФФ или ЦРУ, тогда вы просто заблуждаетесь…
– Я говорил о подсознательной обиде, Ганс.
– Разумеется, – сказал я. – Спасибо. Приятно ощущать себя в подсознании предателем, шеф. Хорошо, если вы не против, то давайте оставим психоаналитический диспут на потом. Я буду отрабатывать запасные варианты, как и договаривались…
Сансаныч чуть помолчал и жестко заметил:
– Ты должен немедленно возвращаться домой и доложить мне лично о всех нюансах и обстоятельствах.
Мне это не понравилось.
– Но, шеф… – попробовал возразить я. – Эпизод с Эрикой Шнайдер отметает напрочь все ваши резоны.
Сансаныч резко оборвал меня:
– Можешь быть уверен, что наши люди пойдут по любому следу, на который ты их выведешь. И развязка будет одна. Альтернативы нет.
Ответил я медленно и с расстановкой:
– Встречу назначили лично мне как Гансу Фрайеру или Гансвурсту. И именно ради меня девушка взяла грех на душу и надула криминальную полицию. Навряд ли она впустит к себе какого-нибудь правительственного шпика и уж тем более не станет с ним откровенничать. Нам с вами придется пойти на этот риск.