– Пора задать несколько вопросов по поводу недавней жуткой гибели политической пары. Хотя кто его знает…
Я спросил:
– Все это страшно интересно, но какое отношение это имеет ко мне?
– Тут цепляются одно за другое множество причин и следствий, – задумчиво отозвалась она. – Можно допустить, что Бастиан прикончил Келли из ревности – поводов у него было предостаточно, подле нее вилось много мужчин из стана «зеленых».
– Восхитительно было бы от одной мысли, что он ее так любил, – мечтательно вставил я.
Она вдруг резко тряхнула головой:
– Но я не верю в то, что Герд убил ее и себя, не верю ни на йоту. Боюсь, что Бастиан и Келли были замешаны в каком-то крупном и опасном деле. Как бы там ни было, но их трагический конец красноречивее всех слов на свете. Как говорил Шекспир в «Гамлете»: «Убийство хоть и немо, говорит чудесным языком»… Но это размышления на лестнице. Мой тезис в счет не примут. Если только…
– Что «только»?
Она допила коньяк.
– Я вам хорошо заплачу, – добавила она как бы ненароком.
– Разумеется, – кивнул я. – Мало интересует «за что?», важнее всего – «сколько?».
– Я не стану мелочиться, Гансвурст, – многозначительно произнесла она.
Мой ответ был прогнозируем:
– Я предпочитаю наличными.
Она громко расхохоталась, давая мне понять, что не обиделась.
– Вы неотесанный мужлан, – сказала она. – Не беспокойтесь, наличные тоже будут.
В следующий миг она очутилась в моих объятиях, а может, я – в ее. Трудно сказать. Не стану утверждать, что первый атаковал я, но и другой вариант оспаривать не собираюсь: Ганс Фрайер не из тех, кто кичится своими пуританскими установками, когда перед ним открываются такие перспективы в лице столь роскошной и доступной Линды Шварцер. Что же касается твердокаменного агента Рудольфа Смирнова, то я и думать позабыл, чью роль играю, когда ее пухлые губы слились с моими, а под руками затрепетало гибкое, упругое тело.
Между тем, своим звериным чутьем я уловил, как некто, скорее всего мужчина, вошел в особняк через заднюю дверь и затаился, ожидая своего часа. У меня был изумительный слух, хотя я и не был охотником, но мне приходилось не раз сидеть в засаде, вслушиваясь в шорох в близлежащих кустах или в нечаянный хруст ветки под ногой, который предупреждал о том, что объект рядом. Только на сей раз я прекрасно осознавал, что засада приготовлена для меня.
– … Ты ведь сделаешь это, да? – жарко выдохнула она. – Поможешь мне доказать правду? – Не дождавшись ответа, она рассмеялась и горячо задышала мне в ухо. – Мне страшно надоели эти игры в демократию, в какой-то идиотский многополярный мир – от этого все беды.
– И мне тоже, – сказал я в ответ, поскольку большая часть моего мозга стремилась сейчас продолжить тесное общение с обворожительной Линдой.
– Пойдем сюда, милый.
– Конечно, крошка, – пробасил я заплетающимся языком.
Я глубоко вздохнул, выпрямился и тупо посмотрел на Шварцер. Лицо ее почему-то расплывалось и качалось, будто отражение на воде. Как ни пытался, я никак не мог собрать его в фокус. Она стояла в третьей позиции, как балерина в «Лебедином озере», и как-то странно улыбалась.
Я кинул быстрый взгляд в сторону пузатых рюмок, которые стояли рядышком на кофейном столике.
– Ах ты, курва! – услышал глухой, словно из подземелья, голос мафиози Гансвурста.
Она расхохоталась, наблюдая за мной с нескрываемым любопытством. Мне предстояло сделать выбор, и я быстро схватил Шварцер за руку, прежде чем вероломная хозяйка успела попятиться.
– Мне тебя жаль, – промямлил Гансвурст заплетающимся языком. – Не надо было тебе… меня…
Я нарочно оборвал фразу и закатил глаза. Пальцы мои разжались. Я осел на колени и бухнулся вперед, ухватившись за ее ноги.
Она нагнулась, разжала мои непослушные пальцы.
– Спокойной ночи, – прошептала она. – Спокойной ночи, Вольфганг Риттер, Гансвурст Фрайер, Владек Функе – или как тебя лучше звать, доктор Зорге?
Я понял, что нашел то, что искал… Это был тот самый приглушенный голос, который слышал я в Мюнхене, когда Эрика говорила по телефону. Это была Линда Шварцер – женщина, которая все это время знала, что я вовсе не дешевый гангстер Гансвурст Фрайер.
Риск для моей жизни был огромный. Впрочем, не похоже было, чтобы они пустились на все эти ухищрения только лишь с целью меня убить. Но если хочешь добыть какую-то важную информацию, приходится время от времени идти ва-банк.
… Меня везли в автомобиле. Трудно сказать, как долго. Я, так сказать, включался и отключался. Потом машина остановилась.
Меня куда-то перенесли – кажется, в помещение, на второй этаж, – и оставили в покое. Я будто провалился в глубокий колодец и долго летел в никуда. Проснувшись, я обнаружил себя лежащим на полу; связаны были только руки.
По привычке я попробовал прочность своих пут. Я не рассчитывал обнаружить, что узлы где-нибудь ослаблены. И не обнаружил. С самого начала все было проделано ловко и профессионально. Эти люди знали, что делают. Проблема теперь заключалась в том, чтобы понять, что же все это значит, и действовать по обстоятельствам.
XXVII. Репортаж с петлёй на шее
Русский солдат создан для победы, только умей его водить.
Брюки были на мне, так же как и остальные части облачения Гансвурста, – не самого удобного одеяния для пребывания в объятиях Морфея. Чувствовал я себя прекрасно и был как свежий гусар с известного полотна художника-передвижника.
С другой стороны, я ощущал себя последним болваном. Я содрогался, представляя, как мысленно потешалась надо мной царственная Линда Шварцер, кокетничая со свирепым гангстером Гансвурстом, подозревая, что перед ней агент из зарубежных спецслужб. Она поджидала только удобного случая, чтобы подлить ему (то есть мне) в коньяк какого-то мерзкого зелья. Что ж, всегда приятно осознавать, что ты внес хоть какое-то разнообразие в чью-то унылую и безрадостную жизнь. Я уже порядком наигрался в эти игры, чтобы огорчаться из-за того, что я выставил себя в нелепом свете.
Я посмотрелся в зеркало и поморщился. Из Зазеркалья на меня смотрел совершенно отпетый уголовник, который не остановился бы ни перед чем. Может, это и неплохо, поскольку только такой тип и мог рассчитывать на то, чтобы доиграть до конца предложенный спектакль и выбраться живым из этой передряги.
А ведь в целом мою работу можно было бы назвать успешной. Ведь цель моя заключалась в том, чтобы оказаться у них в логове. И что, разве я ее не выполнил? Контакт установлен, колесики завертелись. Поезд снова катил по нескончаемым рельсам после непродолжительной остановки. С превеликими усилиями мне все-таки удалось внедриться в неприятельские ряды. Более того, я оказался центральной фигурой в мизансцене грандиозного спектакля под названием «жизнь».
Конечно, все это не входило ни в какие концепции, планы и проекты, а было чистой импровизацией, что по канонам нашего ведомства не приветствуется. Именно поэтому мне повезло гораздо меньше: я оказался пленником, а не палочкой-выручалочкой. И все же в дальних закоулках своей бездонной и твердокаменной души я почувствовал, что доволен достигнутым. Режиссура удалась на славу: противник раскрылся и обязательно выложит мне козырные карты.
Я еще раз полюбовался на свою помятую физиономию в зеркале.
Некоторое время спустя в дверь постучали, и кто-то спросил:
– Проснулся?
– Спасибо, да.
Дверь приоткрылась, и незнакомый мужчина осторожно вошел в комнату. Увидев, что я лежу с завязанными руками, – из такого положения напасть практически невозможно, – он полностью распахнул дверь, окинул меня подозрительным взглядом и холодно произнес:
– Фрау Линда велела, чтобы ты побрился и переоделся во что-нибудь приличное. Хватит, говорит, разыгрывать из себя дешевого гангстера и болвана – вот тебе спортивная форма и кроссовки, переоденься. – И он кинул в мою сторону спортивную сумку.
– А это? – Я указал на связанные руки.
– Сейчас, – сказал он, вытащив нож и виртуозно освободив меня от пут. – Только без глупостей, все под контролем – включены камеры внутреннего и внешнего наблюдения. Вдобавок охрана и прочее.
– Понятно, – кивнул я, с наслаждением разминая руки.
Я понял, что фрау Линда будет интенсивно со мной общаться. «Только бы без применения спецсредств», – подумал я, хотя трудно было в моем положении рассчитывать на снисхождение.
Минут через двадцать в комнату вошла фрау Шварцер. Она придирчиво осмотрела мою модную куртку на молниях и спортивные брюки.
– Что ж, – усмехнулась она, – это уже немного лучше, чем гардероб фальшивого Гансвурста.
Воцарилось непродолжительное молчание, в течение которого, должно быть, мы оба вспоминали интимные подробности нашей вчерашней встречи. Я подумал о том, как мы чуть не занялись любовью.
Она сменила свой сексапильный наряд на синие джинсы и синий свитер с высоким воротником, но джинсы так соблазнительно обтягивали ее бедра, что она отнюдь не выглядела олицетворением святой невинности.
– Как вы себя чувствуете, герр Фрайер, Риттер, Функе или мистер… как вас там? Джеймс Бонд, не так ли? – спросила она.
– Я страшно разочарован. Насколько я помню, наша беседа сулила интересное продолжение. А что теперь?
– Теперь вы будете рассказывать как на духу.
– О чем?
Вдруг Шварцер шагнула назад, к двери, откуда тот самый мужчина протянул ей помповое ружье, которым она угрожала мне накануне. Шварцер смотрелась просто великолепно: высокая, величественная, настоящая, а не мифическая Маргарита из гётевского «Фауста». Ее волосы были подвязаны светлой лентой. Она уселась на скамью, держа ружье на коленях дулом вниз.
– Вы не должны были так себя вести. Вам следовало знать, что я никогда не позволю лапать себя примитивному уголовнику из Берлина.
– Если это лесть, – ухмыльнулся я, – то спасибо.