Что ж, я никогда всерьез не предполагал, что подобная операция может увенчаться успехом.
Дверь закрылась, и я застыл перед пятеркой берлинских гангстеров, как партизан на допросе. В ушах зазвенел голос Сансаныча: «Как достичь положительного результата, – целиком и полностью зависит от возможностей агента. Безвыходных положений нет. А в случае успеха никто вопросов задавать не будет. Все понятно?» Да, мне все было понятно – и тогда, и сейчас. В некотором роде наступил миг моего торжества. Я нарушил еще в Бонне производственную дисциплину, занялся импровизацией, ослушался приказа. Чтобы выяснить истину попал сюда. Честно сыграв роль мафиози, позволил себя усыпить и посадить под замок. Живым мне отсюда, скорее всего, не выбраться, точки над «i» я поставил, а значит, невыполненное задание Хантера, а заодно и мое я довел до логической точки.
Я был здесь, а рядом со мной сидели люди, которых не интересовали проблемы моего ведомства, тем более нашей страны. Это были российские пираты XX века, отморозки и подонки со своим кодексом чести и средневековым «домостроем», а потому и вести себя с ними надо было подобающим образом. С достоинством, но корректно. Остальное для такого профессионала, как я, было делом техники.
На диванах, как я уже сказал, полулежали трое: Жорик, Петрович и Степа. Они курили, Жорик «курил косяк». Громыхнула передняя дверь – это вошли Берендей и его напарник, сели за стол.
– С чем пришел? – спросил Степа с лицом запившего на пенсии профессора консерватории.
– С одним из фраерков, наших, – ответил Жорик, еще не взрослый, с лицом Промокашки из фильма «Место встречи изменить нельзя», щупленький, но, согласно лексике братвы, «духовитый», а выражаясь языком лагерного начальства, – «дерзкий беспредельщик».
– Кто такой? Чем живет? Почему здесь?
– Бухло фрицам проваливал, неплохое лавэ поднимал, себя братвой кликал, – заявил Жорик и притушил косяк.
– Братвой! Чалились? – поинтересовался Степа, отхлебнув из кружки какую-то мерзость, похожую на нефть.
– Какое там! Двое имели смешные сроки – за бакланку, у хозяина на общем, в мужиках были, а третий – вот этот – чистый фраер; видать, в институтах учился, комсомолец, сынок маменькин, – доложил Берендей.
– Вот такого бы я раздавил, как гниду, не думая и с удовольствием, – недобро сверкнул глазами Жорик.
– Ну, и как у них, шло? – продолжал пытать Степа.
– Влет! Говорю же, с лавэ там порядок, – ответил Берендей.
– Кайфуешь, значит, волей надышаться не можешь, на деньги воровские наши позарился? – зловеще произнес Степа и так скрипнул зубами, что, казалось, эмаль посыпалась на пол. – Так я не понял, кто тебе, сука, разрешение барыжничать давал?
– А никто, сам, внаглую! – прокомментировал Берендей. – Так мало того, еще и черным оборотку не слабую на толчке дали, менты туда скорых понавызывали…
– Эх, бакланье и есть бакланье, бакланье и фраера, а фрайеров – что? – Степа поднял вверх указательный палец.
– Учить надо! – зловеще процедил сквозь зубы Жорик.
– Верно гутаришь, – согласился Стёпа.
– Фраерок-то не простой, а русский шпиён, трудится на благо своей закордонной родины, – подал голос Берендей.
– Братан, мы политикой не занимаемся, – оборвал Стёпа. – Нас бизнес интересует, лавэ.
– Значит, тебя предупреждали? – сказал Петрович. – Берендея на переговоры посылали – хотели миром решить… А что ж ты, фраерок, ослушался? – При этих словах он швыркнул ноздрей, втягивая с ногтя белый порошок…
– Виноват, пьяный был в стельку – вот и схамил! – попробовал я своей репликой встроиться в их тему.
И понял одно: про свою контору и про себя – ни слова: адресность и подробности только навредят.
– А знаешь, ты мне понравился сразу, – вдруг сказал Степа. – Но мы уже слово дали, деньги за твою душу получили сполна…
– Приготовься принять смерть подобающе, как мужик. Ты же русский?
– Русский, – ответил я.
– Ну, вот и держись, как подобает русаку. Смерть принимай с достоинством. Понял?
– Понял, – кивнул я и кинул им кость: – Ребята, я всех вас уважаю. Помирать так помирать, как говорится, но с музыкой. Приговоренный к казни имеет право на слово.
– Начитанный, блин! – незлобно выругался Степа. – Излагай свою маляву.
– Кто эта самая Линда, которая меня так погано сдала?
– Вопрос сложный и простой. Она нам все про Третий рейх травила. И даже прощение от их фюрера попросила: дескать, зря они на Россию с мечом пошли.
– Ребята, а вы, случаем, никаких военных запчастей или изделий ей не толкали со складов ЗГВ? – Мой голос прозвучал как вопль странника в пустыне.
– Ты ей, видать, здорово насолил, если она тебя сдала, – осклабился в ухмылке Степа и сделал условный знак кому-то.
Один из шок-бойзов зашел сзади, и тут же у меня все качнулось перед глазами – браток огрел меня битой по темечку. И, теряя сознание, я успел услышать Стёпино резюме:
– Вколи ему дозу – пусть покайфует перед смертью в той комнатухе. Много, видать, знает, шпиён…
– А очевидцев, как и провидцев, сжигали раньше на кострах, – пропел злым голосом Жорик.
– Займемся своими делами, – махнул рукой Степа и добавил: – Тащи сюда этих шмар…
То ли дозу мне вкололи небольшую, то ли вообще ничего не вкололи, но я вдруг очнулся. Кажется, от удушья. Попробовал подняться – силы еще были. Путь через дверь мне был отрезан – только в окно.
На улице было светло от всполохов горящего дома, а на дальних подходах споро и по-деловому выходили из спецмашин и джипа полицейские в форме и в штатском с ухватками молодчиков Гестапо и налетчиков одновременно.
Они меня не видели, но я разглядел, как они быстро оценили обстановку и завернули за угол полыхающего дома.
Полицейские и трех шагов не успели сделать, как я перевалился «волной» в открытое окно.
– Надо уходить, – пробормотал я после удара о землю и, с трудом поднявшись на ноги, качнулся вперед. Неуверенно, точно добропорядочный бюргер, который перебрал шнапса, я заковылял прочь…
На улице было уже темно, хоть глаз выколи. За моей спиной вовсю трещало горящее дерево, всполохи огня высвечивали все окрест.
И только я завернул за угол дома, как послышался аварийный сигнал приближающихся пожарных машин.
Я решился на то, что никогда бы не сделал в иное время: достал из потаенного кармана мобильник и набрал номер Сони Шерманн.
Она взяла трубку, как будто ожидала моего звонка.
– Приезжай, Сонечка, за мной на своем авто. Мне лихо, потом все расскажу. Буду ждать, – и назвал адрес в Восточной части Берлина.
Все сложилось как в хорошем кинобоевике. Моя Сонечка примчалась сразу же на «опеле», словно американская бригада «Службы спасения 911», ожидавшая SOS-звонка в кабине авто с заведенным двигателем.
Я неуклюже плюхнулся в салон, Соня нажала на газ, резко свернула сначала налево, потом направо – и мы были таковы. Еще какое-то время нас преследовал неумолкающий вой сирен новых пожарных расчетов.
Позже Соня мне рассказала, что зарево было огромным. Дом, по словам очевидцев, сгорел дотла.
На другой день я прочитал коротенькое сообщение в берлинской прессе: «Разборка русской мафии. Все перепились, передрались и сгорели, нашли останки шести бандитов»…
XXVIII. О виртуальной встрече и не только…
«Как хорошо, о друзья, что не все объяснимо
В нашей поэзии, в музыке, в снах и в любви.»
Как-то Соня призналась мне (ах эта немецкая скрытность!), после наших выяснений отношений, что Сансаныч (он назвался Арчи Маршаллом из Вашигтона) приезжал еще до моей командировки в Германию и навестил ее, чтобы… побеседовать обо мне.
«Так вот откуда у него такая осведомленность о Соне! – подумал тогда я. – Ну и сукин же сын этот наш старый ас Сансаныч!..»
Соня и так уж догадывалась о моей работе, связанной с «тайными миссиями», правда, без конкретики: ей и в страшном сне не приснилось бы, что я русский агент. Даже после заварухи с бандюками, когда она буквально выдернула меня из лап смерти!
С точки зрения конспирации Сансаныч, конечно же, рисковал. Понятно, что в первую очередь он хотел выяснить, насколько ей можно доверять и сможет ли она держать язык за зубами, когда наступит час испытаний.
Старый романтик, он, скорее всего, решил, что если объяснит ей, насколько важна моя работа в настоящем и прошлом для безопасности Германии, то она все поймет и станет моей надеждой и опорой… Впрочем, как я понял, ничего путного у него так и не вышло. Соня Шерманн была очень корректна и обходительна, но когда ситуация под именем «кто есть кто» – прояснилась, то ее буквально заколотило от страха. В этом Сансаныч легко убедился, когда подошел к окну и посмотрел на улицу, – она же зыркала глазами, пытаясь определить, куда он спрятал автомат и гранаты.
Когда я созвонился с Сансанычем и завуалированно напомнил ему о тайной встрече с моей женой («дескать, даже не подозревал, что у меня найдутся такие заступники»), то он сокрушенно вздохнул и сухо ответил: «Командир должен заботиться о моральном духе личного состава». Мне ничего не оставалось, как с чувством поблагодарить его: «Спасибо за заботу, шеф!»
Хотя что это я… Ведь Сансаныч, вопреки всем правилам и уставам, в тот самый сложный период, когда мне было лихо, приезжал в Германию, и мы с ним даже встречались, но, как бы это сказать, виртуальным образом. Рандеву было назначено в Кельне, в кнайпе на Хоймаркте.
Мы сидели за столиками напротив и потягивали пиво «Кёльш». Сансаныч – лицом ко мне. Он курил, переговариваясь с сидевшим ко мне спиной мужчиной, и поглядывал на меня. Я неприметно отвечал теми же потаенными взглядами. Это был непередаваемый ритуал, в котором соблюдалась идентичность во всем: в количествах выпитых кружек, в закусках – креветки, соленые орешки – и других нюансах.
В изучающих меня взглядах Сансаныча сквозило желание проверяющего: а не изменился ли я за время моего отъезда из Москвы?…