Освещенный закатным солнцем кабинет священнослужителя, за столиком, в монашеском одеянии сидел старец Власий. Было такое ощущение, будто он только что вошёл в свои апартаменты, и не было у него сегодняшнего многочасового приёма разно-всяких людей. У него были приветливые глаза, зорко смотрящие из-под тонких линз очков; его светлое открытое лицо было обрамлено седой классической бородкой.
Старец приветливо указал мне на стул.
– Прошу вас, сын мой.
Я поначалу запнулся, но, взяв себя в руки, заговорил гладко:
– Я пришёл к вам за помощью, вернее – за советом. И если случится – за благословением…
Небольшой экскурс в историю. Вся эта круговерть случилась со знакомым моего шефа, назовём его Максим, пару лет назад, а началась с его вполне рядовой поездки в Германию, а вернее – в Западный Берлин. Там нужно было передать старой даме бандероль с лекарствами. И произошло нечто!.. Как будто кто-то нажал на «спусковой крючок», раздался «выстрел», и жизнь стала развиваться по иным, необъяснимым правилам и таинственным канонам.
Рукопись попала к нему совершенно случайно.
Этот манускрипт передала Максу перед отъездом в Россию эмигрантка первой русской волны, поэтесса Вера Лурье, жившая в предместье Берлина. То был своеобразный подарок от казачьего офицера Войска Донского – Александра Ивойлова, успевшего передать ей манускрипты о Вольфганге Моцарте. Александр состоял в «Казачьем стане» генерала Доманова; это формирование оказалось в зоне оккупации англичан и, как она узнала позже, все казаки были выданы советскому командованию под Линцем и препровождены в СССР. Помочь ему Вера Лурье не сумела, смогла лишь страстно любить до конца дней своих…
Кабинет священнослужителя, за столиком – в монашеском одеянии старец Власий с приветливыми глазами, лицо, обрамленное седыми волосами. Горит свет, за окном ночь. Аудиенция у святого отца затянулась на полтора часа. За окном уже ночь.
Я помолчал немного и стал рассказывать по порядку:
– Казалось, что наконец-то, поставлена логическая точка в этом долгом повествовании, а по сути – в «Русском Моцартеуме». Рукопись будет опубликована и книжка в продаже. Я уверен, что это необходимо было сделать. Потому что весь этот труд не принадлежал ни Максу, ни Вере Лурье, ни мне, ни тем, кто помогал. Судьба, если можно так сказать, лишь дала эту рукопись нам всем взаймы. Моцарт, его музыка, а вернее – голос из высших сфер – вот тот светоч, который спас многих, в том числе и меня. От трусости, амбивалентности, закомплексованности. От смерти.
Не знаю, Ваша честь, сколько я пролежал в сырой тьме своего жалкого существования. Небытия. Несколько часов, дней, а может месяцев или лет? Я потерял ощущение времени, вращаясь как приводной ремень в той колеснице жизни, которая несется вперед без остановки.
Приступая к чтению доставшихся мне документов, я понятия не имел о тайных ложах, франкмасонах, иллюминатах, об эзотерических знаниях, ничего не знал про обряды посвящения для профанов, которых рядили в смирительные рубашки зависимости от эзотерической организации, руководители которой пытались оспаривать власть самого Господа Бога. Исподволь, они убеждают нас в исключительности и высшем предназначении «посвящённых» или масонов, имя которых легион, как записано в Библии.
Ныне я осведомлён об этом, скажем так, чересчур хорошо. Слишком уж часто смерть подстерегает тех, кто, как двое русских людей – Максим или Макс и Вера Лурье, а до этого немецкие исследователи Вольфганг Риттер, Дитер Кернер, а теперь и Гунтера Дуду, осмеливавшиеся жить собственной правдой, а потому переступившие ту роковую черту, за которой их поджидала неминуемая смерть. Вопрос в другом и главном: следует ли жить по-иному – быть толерантным и амбивалентным, быть конформистом?
За два столетия история, которую поведали мне эти рукописные и иные документы, опалила испепеляющим огнем мысли и души не одного человека. Череда смертей вовлекла каждого из них в бешеную пляску, которой не было сил противиться. Теперь пришел мой звездный час. Я это понял и воочию ощутил на себе. Вот почему я пришел к выводу, что обязан обнародовать то немногое, что мы знаем (или думаем, что знаем) об Амадее Вольфганге Моцарте. Зачем? Ответ прост. Я надеюсь, что сумею – пусть даже на мгновение – прервать безумную пляску смерти и лишить её злой колдовской силы, чтобы она не успела поглотить и следующие персонажи этой драмы. Задача осложняется тем, что я сам вовлечен в этот завораживающий процесс и захвачен вихрем страшных танцев.
– Что ты хотел сказать, сын мой? – спросил старец Власий.
– Мне хочется узнать у Вас, как поступать дальше? – сказал я. – И ещё. Отче! прошу одного: благословения на дальнейшее расследование этой запутанной истории, которая получит развитие в связи с публикацией документов о жизни и смерти великого композитора. Благословения этой русско-немецкой Моцартианы.
Старец Власий посмотрел мне в глаза и проговорил:
– Сын мой, благословляю твои праведные поиски истины. Неси же Крест Господний дальше, какие бы тернии и испытания не сопровождали твой нелёгкий путь к правде. Публикуй документы и этот ваш «Русский Моцартеум».
Накануне отлёта из Москвы мне приснился странный сон. Невидимый оркестр исполнял увертюру к опере В. А. Моцарта «Волшебная флейта», а перед глазами проносился видеоряд: Храм Св. Стефана (Вена), Собор Парижской Богоматери (Париж), Тауэр (Лондон) и два черно-белых видеоряда: довоенный неразрушенный Дрезден, Спасская башня Кремля с иконой Спаса Нерукотворного (до прихода большевиков к власти). Послушались волшебные аккорды маэстро из «Sonate facile» («Лёгкая соната») C-dur, а невидимый оператор включил ролики с австрийскими сюжетами XVIII века. Развернулась панорама заштатного городка Зальцбург. Общий вид площади сверху перед домом, где родился Моцарт, и стоявшей рядом Коллежской церковью… Возвращение 14-летнего Моцарта из первого итальянского путешествия, когда в Сикстинской капелле в Риме он, прослушав Miserere Григория Аллегри, без ошибок записал его по памяти. А Папа Римский Климент XIV, расчувствовался и вместо отлучения от церкви пожаловал 8 июля австрийскому вундеркинду орден Золотой Шпоры и титул «кавалера». Возвращение Вольферля домой, игра с любимой собачкой Тризль.
Затем камера выхватила памятник на мнимой могиле маэстро. И крупным планом – локон Моцарта в большой рамке, под стеклом на стене Моцартеума – всё, что осталось от великого композитора…
VII. Действие развивается
«Большинство влиятельных группировок также выступают за федеративное устройство мира. Создание единого центра управления миром является этапным моментом на пути достижения цели теми силами, которые однажды уже правили миром и намереваются прийти к власти вновь».
Уже стало общим местом утверждать, что Антонио Сальери интриговал против Моцарта; этот факт в моцартоведении никем не оспаривался. Но меньшее внимание уделялось, например, тому обстоятельству, что императорского придворного капельмейстера при постановке «Дон-Жуана» обслуживала так называемая клака, которая с успехом мешала представлению Моцарта улюлюканьем и свистом, срывала спектакль, уничижая автора.
В дальнейшем Сальери воздерживался от подобных подстрекательств клаки, пока Моцарт – после неуспеха «Фигаро» – вновь не стал набирать силу, в то время как творческая потенция тщеславного и заносчивого придворного капельмейстера, желавшего остаться в Вене непревзойденным, неизменно падала.
Опера «Волшебная флейта» ещё только планировалась, а Зюсмайр и Сальери уже сошлись на том, что Моцарта необходимо выключить из музыкальных сфер Вены и империи. Решающим мотивом стала, видимо, сама «Волшебная флейта», и не только из-за неповторимых музыкальных качеств, но потому, что была устремлена к высшим идеалам, поперёк горла стоявшим известным кругам – в основном католической верхушке и некоторым аристократам-патриотам. Коварный и нарциссичный Сальери, близкий к этим кругам (а потому, в известном смысле, имевший право голоса), вспылил в своем неумолимом соперничестве. В ученике Зюсмайре, чьё служение Моцарту доходило тогда до откровенного мазохизма, Сальери нашёл послушного доверенного, который не только подсознательно ненавидел своего патрона, но и считал его соперником в борьбе за благосклонность Констанции, которая в свою очередь пренебрегала своим мужем. Констанция потеряла баланс между удовлетворением страсти и отказом от неё, что в конце концов, и заложило основу ее ненависти к мужу. Сальери и Зюсмайр должны были объединиться, причем содержание и символика «Волшебной флейты» упрощали дальнейшую процедуру. И для того, чтобы – при желании и умении – спихнуть вину на ненавистных Сальери масонов, решено было прибегнуть к элементам масонской символики.
Известно, что 8, 9 и 13 октября Моцарт посетил представление «Волшебной флейты», в последний раз, в сопровождении своего противника Сальери, ибо тот, конечно же, учитывал скорую смерть Моцарта. В конце концов, для эгоцентричного придворного капельмейстера речь шла об окончательном господстве: музыкальном и личном (приводя к краткому идеологическому знаменателю: здесь католицизм – там масонство; здесь немецкая – там итальянская опера).
Когда в страшных конвульсиях умер видный учёный минералолог и масон № 1 Игнац Эдлер фон Борн, который с Моцартом создал либретто «Волшебной флейты». Великий маэстро, поняв, что того отравили, высказывал подозрение, что кто-то, должно быть, покушался и на его жизнь, намереваясь сжить и его. С этого времени Моцарта часто посещало предчувствие смерти, металлический привкус которой он чувствовал во рту. Но кто отравитель, он даже не подозревал. Взялся за это грязное дело скорее всего ученик и секретарь Зюсмайр. Причём, судя по самочувствию композитора, средневековая аптека заработала в начале июля 1791 года, когда маэстро стал получать с едой и питьём в умеренной дозировке яд, который ему был предложен как «символическая порча» – в виде разведенной жидкой соли ртути.