Её выигрыши меня, конечно, не волновали, хотя ей несказанно везло. Но неумеренное потребление спиртного меня стало раздражать. Меня так и подмывало сказать Соне, чтобы она не увлекалась крепкими напитками, но чутьё подсказывало, что она только и ждет удобного случая, чтобы напуститься на меня: я, мол, не ее строгий муж, и нечего совать нос в чужие дела. Я не раскрывал рта и старался пить в два раза меньше, чтобы хотя бы один из нас сумел найти обратную дорогу, когда придет время. Впрочем, до этого ещё явно было далеко.
– Рудольф! – вдруг позвала она, когда уже забрезжил рассвет.
– Что, моя радость?
– Там, у колонны…Невысокий мужчина в темном костюме. Так и думала, что нарвёмся на него, если будем так долго здесь околачиваться.
Я не стал торопиться. Небрежно подхватил ее белую сумочку, достал из нее сигарету и серебряную зажигалку с инициалами «С. Ш.» – Соня Шерманн. Закурил, потом вынул сигарету изо рта и поднес к губам Сони.
– Спасибо, милый, – сказала она. – Ты видишь его?
Я успел разглядеть его через зеркальце на отвороте сумочки.
– Да.
– Это он.
Она могла ничего не говорить. Я смотрел на Михаила Глотцера. Как обычно, снимок и описание довольно смутно соответствовали оригиналу. Передо мной был мужчина с прилизанными черными лоснящимися волосами и с залысинами; с широким ртом, пухлыми порочными губами и горбатым носом– я тут же вспомнил строчки в его досье про его страсть к женщинам.
«Антиквариат и антиквары – всё это так или иначе граничит с преступным миром, – говорил Сансаныч, – и нам с ними лучше дружить против неких третьих лиц».
Сейчас Глотцер играл сразу обе роли, что, на мой взгляд, лишний раз подтверждало, что особой разницы между мной и им нет.
Судя по топорщившемуся под мышкой пиджаку, он носил пистолет с собой, что вполне соответствовало образу авторитетного антиквара. Судя по досье, обращался он с пистолетом не очень-то виртуозно. Впрочем, в нашем деле редко выясняют отношения лицом к лицу.
– Очень привлекательная личность, – прокомментировал я, закрывая сумочку. Признаться, я внутренне поёжился при этом, поскольку стоял спиной к Глотцеру.
Я уже пожалел, что оставил револьвер в мотеле.
Против человека, обращающегося с пистолетом так, как Глотцер, есть только один козырь – другой пистолет. К сожалению, в Европе это искусство не так развито, как в Североамериканских Штатах или у нас, в России. В Европе отсутствуют такие славные традиции пистолетного дела, как у нас или в Штатах. Таких фигур как Михаил Глотцер, безусловно, охраняет какой-нибудь гангстер с нормальным огнестрельным оружием.
– И как давно он засветился на твоём горизонте? – осведомился я.
– Стоило мне появиться у него в антикварной лавке на Курфюрстендамм… Не пытай меня, Рудольф. Я показала его тебе только потому… потому, что он меня стал пугать своей назойливостью, заметив, что мне понравилась шикарная статуэтка Моцарта, стоившая слишком дорого.
– Догадываюсь, – ответил я. – Но почему он прилип к тебе с этой моцартовой темой? Ведь, именно в связи с великим маэстро я здесь, и случайного в этом ничего нет.
Соня скорчила рожицу.
– Принеси мне еще мартеля, – попросила она.
Я заколебался. Да, голос её не дрожал, но выпила она уже много и в глазах появилась поволока. С другой стороны, Соня была мне жена, и я не боялся за последствия. Поэтому отправился к стойке бара, отметив по пути, что Михаил Глотцер уже исчез. Интересно, увидел ли он меня с Соней? Вряд ли, конечно, если только не имел на мой счет особых инструкций. Если оппозиция и успела завести на меня досье, то оно было довольно скудным. Ведь еще и пару лет не прошло с тех пор, как я вернулся. А Глотцер уже давно не имел доступа к основной картотеке. Конечно, он внимательно разглядел меня.
Когда я вернулся, Соня уже отошла от игрального стола и ждала меня возле голубой ели в большой кадке.
– Спасибо, – сказала Соня, поднесла ко рту фужер и тут же, улыбнувшись, выплеснула алкоголь в бадью с елью.
– Ладно, милый, – кивнула она, – на сегодня хватит. Можешь не волноваться за моё реноме.
– А зачем ты это делала? – спросил я.
– В печати и по телевидению уверяют, что алкоголизм наследуется, а я время от времени это проверяю… особенно с тех пор, как окончательно утвердилась в том, что мне обязательно нужно родить девочку.
– Мда… Хорошая идея!
Она не обратила на моё восклицание никакого внимания. Заметно качнувшись, Соня выпрямилась и продолжила уже совершенно другим тоном:
– О, чёрт, кажется, я всё-таки набралась. Как я выгляжу?
– Фройляйн из династии Гогенцоллернов, чуть утомлённая от бала.
Соня потянулась к растрепавшейся прическе.
– Мои волосы меня перестали слушаться. Я вернусь через минутку. Подожди меня, надо ещё подкрепиться крепким кофе, чтобы моё аристократическое тело мне беспрекословно подчинялось.
Она взяла меня за запястье и посмотрела на циферблат наручных часов.
– Господи, да уже пора завтракать!..
Когда она вернулась, мы спустились в лифте, вышли на стоянку и забрались в машину.
– Где ты хочешь пить кофе? – поинтересовался я.
Она на миг призадумалась. Потом сказала:
– Где пить кофе, как не дома? Ты сам прекрасно помнишь мои слабости!
– Хорошая идея! Тем более, что ты, по-моему, одета для пикника. У тебя такое фантастическое платье!
Соня устало привалилась ко мне.
– Ты только и делаешь, что восхищаешься моим платьем, – Страсть, как хочу домой!
Мы приехали сюда на моём «ниссане», хотя он и уступал в благородстве её «мерседесу».
Переход от бурлящего ночного Берлина к тихим заснувшим улицам поразил своей внезапностью.
И вот мы приехали. Я остановил машину, заглушил мотор и выключил фары.
Меня с головой накрыла пьянящая волна прежней восторженности и влюбленности к Соне, но элементарная вежливость диктовала необходимость вести себя по-светски: хотя бы поцеловать фрау ручку. И я непроизвольно потянулся к своей спутнице. Соня, однако, отстранилась и покачала головой.
– Как тебе Михаил Глотцер? – спросила она. – Впечатляет?
Я едва видел ее чуть белеющее в сумраке лицо и устрёмленные на меня глаза.
– Что Глотцер?
– Мужчина, которого я тебе указала. Это Михаил Глотцер. Ведь это он тебе нужен, да?
– Пока позабудем об этом, Соня, – посоветовал я. – Нужно скрупулёзно разобраться в деталях, а в них, как говорят, прячется дьявол.
– Ты сказал, что у тебя другая, особая миссия, и я поверила тебе. Значит, ты охотишься за всеми теми, кто как-то сориентирован на артефакты великого Моцарта. Поэтому я и показала его тебе. Кстати, милый, ты немножко выдал себя. Совсем чуть-чуть. – Она облизнула губы-. Мне было… немного страшновато следить за тобой. Ты вдруг стал похож на заядлого охотника, только не на дичь, а на человека, как сказали бы англо-саксы, Menhanter…
Внезапно она свалилась ко мне в объятия, зарыв голову у меня на груди.
– Господи, почему мы не такие как все в Германии: благополучные бюргеры, муж и жена? Почему всё так разлажено и не обустроено? За что? Пусть тебе и впрямь нет дела до меня и наших былых отношений. Но если вдруг, вопреки этой дурацкой жизни, наши пути пересекутся, то я только зааплодирую в ладоши…
Да, чёрт возьми, Соня рассуждала совершенно трезво. Она то и дело ухитрялась попадать в самую точку. Я знавал немало профессионалов, которые потратили бы добрую неделю на то, чтобы выжать из меня столько сведений, сколько она выкачала за один лишь вечер. И самое забавное – чем больше она выведывала, тем сильнее я убеждался, что она именно такая, какой казалась. Какая-то девичья наивность и непосредственность в расспросах Сони заставили меня поверить, что все мои подозрения на её счет были необоснованны. Она была по-прежнему мне верна, потому что еще любила – по крайней мере, мне так казалось.
Вдруг она выпрямилась и уставилась в ветровое стекло.
– Что случилось?
– Ты до сих пор любишь меня, да? – внезапно спросила Соня в унисон моим мыслям. – Не притворяйся дурачком. Ты прекрасно понял, что я имею в виду. Я видела, как ты смотрел на меня там, в ресторане и казино. На свою холодную, как лёд, принцессу.
– Ты необыкновенно милая женщина, мой самый надёжный друг, Соня, – искренне признался я.
– Естественно, – мотнула головой моя фрау. – Беда только в том, что я терпеть не могу всех этих милых женщин, записавшихся в надёжные друзья.
– Особенно после того, как они тебя вышвыривали пинком под зад, – мстительно добавил я.
Соня хотела было вступить в перепалку, но потом вдруг передумала и ухмыльнулась:
– Что ж, может, я и в самом деле необъективна.
Она вздохнула и прильнула ко мне.
– Хорошо бы нам никогда не возвращаться туда. Интересно, сколько женщин говорили такие слова своим любовникам? – Чуть помолчав, она добавила: – Впрочем, ты вовсе не обязан говорить о том, что любишь меня. Мне нужно знать лишь одно… ты ведь будешь со мной нежен, да? Насколько… насколько позволили бы обстоятельства?
На эту тему мне тоже не очень хотелось распространяться. Поэтому я буркнул довольно грубо:
– Ты имеешь в виду – прямо сейчас?
Она испуганно взглянула на меня. Даже слегка зарделась. Потом рассмеялась:
– Нет, я совсем не то имела в виду, герр Рудольф, но раз ты хочешь…
У нас с Соней выдалась грандиозная ночь, как тогда, за несколько часов отлёта из Германии…Тогда, из-за той оргии любви, страстного желания обладать друг другом я чуть было не опоздал к рейсу в Москву…Мы не хотели расставаться тогда, но обстоятельства были выше нас…Теперь же всё было по-иному…Соня просыпалась и смотрела на меня широко раскрытыми непонимающими глазами, а я как заведённый: говорил, говорил, говорил…О том, какая она обворожительная, желанная. О том, что мы никогда не расстанемся – до гроба, до конца дней своих. О том, что у нас будет ребёнок – обязательно дочь, а назовём мы её Гертрудой…