В 1905 году решительный шаг сделал француз Барро. Его аргументация относительно последнего Моцарта настолько динамична, что мы приводим её в оригинале лишь с некоторыми сокращениями:
«Mozart n'est plus que l'ombre de lun même. Le peu d'embon point qu'il avait s'etait fondu en quelques jours, comme de la neige aus soleil; sa paleur etait effrayante; l'eclair de ses yeux etait eteint, et sa faiblesse etait devenue telle qu'il perdait connaisance a chaque instant. Ses mains et ses pieds sont considerablement enfles… Si nous considerons alors son amaigrissement rapide, ses etouffements, ses syncopes, la tumefaction de ses pieds at de ses mains… nous sommes bien tentes de croire a une nephrite. Mozart, anotreavis, estmort d’albuminurie» («Моцарт теперь стал похож на собственную тень. Полнота его испарилась, как снег под солнцем; он был ужасно бледен; огонь в его глазах потух, и он стал настолько слаб, что ежеминутно терял сознание. Его руки и ноги сильно распухли… Принимая во внимание катастрофическую потерю веса, одышку, обмороки, опухание ног и рук…, мы склонны видеть в этом нефрит. Моцарт, по нашему мнению, умер от альбуминурии»).
Самые явные симптомы смертельной болезни Моцарта, именно обмороки и опухание рук и ног, были интерпретированы Барро как следствие заболевания почек, причем понятия нефрит (воспаление почек) и альбуминурия могут показаться, учитывая тогдашнее состояние знаний, сформулированными им пока что не совсем определенно.
Работа Барро не осталась без возражений. Уже в 1906 году в Венгрии фон Бокай опубликовал исследование под названием «Причина смерти Моцарта». Он решительно отбросил и «острую просовидную лихорадку» и туберкулёзную картину заболевания, проинтерпретировав в духе polyarthritis rheumatica (воспаление суставов) следующую фразу Ниссена из биографии Моцарта: «Болезнь, которая приковала его к постели и в конце концов свела в могилу, длилась 15 дней. Она началась с воспаления рук и ног и их почти полной неподвижности, затем последовала внезапная рвота». При этом он касается заключения Гульденера и тогдашнее расплывчатое понятие ревматизма приближало по аналогии к аллопатическому мышлению начала XX века. Соображения Барро были ему известны, дословно же говорилось следующее:
«Поскольку у Моцарта во время его смертельного заболевания был жар, опухание рук и ног не проходило, а в последние дни жизни он страдал одышкой, то не исключено, что причиной его смерти был ревматический полиартрит с усугубляющим воспалением внутренней мышцы сердца (эндокардит?), о чём еще в своём заключении высказывал предположение д-р Гульденер. Далее, возможно и то, что за день до смерти произведенное кровопускание ускорило кончину и так уже истощенного и ослабленного Моцарта».
Обилие моцартовских патографий, вошедших в обиход за все это время, по содержанию их диагнозов можно разделить на три большие группы.
I) «тезис отравления», начало которому еще в 1791 году положило сообщение берлинской «Musikalisches Wochenblatt» («Тело после смерти сильно распухло, предполагают даже, что он был отравлен»), 2) «почечный тезис» и 3) «ревматический тезис».
Таким образом, все модели сравнительно стары и, как бы парадоксально это ни звучало, в принципе были уже известны в первой декаде нашего столетия. Впоследствии они только улучшались, перекраивались и дополнялись.
Хольц, находясь в плену учения о «патологическом очаге», в 1939 году представил болезнь Моцарта и его смерть звеньями одной цепи, начинающейся с очаговой инфекции и заканчивающейся отказом почек вследствие нефрита. Он попытался в деталях обосновать то, что Барро без глубокого медицинского анализа принял в качестве «патологоанатомического» диагноза смертельной болезни Моцарта. Шамец в 1936 году считал, что имел место декомпенсированный нефрогенный гипертонус и Моцарт в конце концов в уремической стадии страдал «циркулярным психозом», в начальной стадии проявившимся в параноидной форме.
Работы, появившиеся в 50-е годы, сплошь и рядом основывались на представлении, что Моцарт в юные годы перенёс гломерулонефрит и вследствие «вторичной сморщенной почки» умер наконец в результате уремической комы. Грайтер, кроме всего прочего, считал вероятным хронический пиелит с образованием камней и вытекающими отсюда коликами и даже пиелонефрит (бактериальное воспаление почек). Однако, ни одному из авторов пока что не удалось найти в истории болезни молодого Моцарта острый гломерулонефрит.
После того как «сыпь, похожая на скарлатинную» (письмо отца Леопольда от 30 октября 1762 года) Хольц уверенно интерпретировал как erythema nodosum в смысле ревматической картины, чисто анамнестически это предполагаемое заболевание почек, которое пришлось бы признать теперь как осложнение после скарлатины, лишилось почвы.
«Документирование» болезни почек составило сегодня пока что самую слабую сторону всех патографий Моцарта, взявших за основу этот «затянувшийся на десятилетия почечный анамнез». Грайтер считает, что ключ к пониманию хронического заболевания Моцарта следует искать, пожалуй, в период его первого итальянского путешествия (1769–1771), но все наши сведения об этом периоде ограничивались краткой припиской к письму сестры Наннерль от 2 июля 1819 года, где говорилось буквально следующее: «Портрет этот самый ранний после его возвращения из Италии, здесь ему 16 лет, но он только что поднялся после очень тяжелой болезни, так что лицо выглядело болезненным и очень желтым». Если только отсюда появился гломерулонефроз (хроническое заболевание почек), то говорить о нем просто не стоит, так же как и об «итальянском цвете лица» вундеркинда.
Приверженцы «почечного тезиса» опирались на ещё одно неясное место из письма отца Леопольда, в котором он 14 сентября 1784 года описывал дочери, что его сын заболел в Вене непонятно чем и ему, отцу, сообщили следующее: «Две недели я день за днем в один и тот же час испытывал ужасные колики, которые всегда приводили к сильной рвоте; теперь я должен ужасно беречь себя». Отец Леопольд добавил от себя: «В Вене мой сын очень заболел – он пропотел на новой опере Паизиелло так, что вся одежда была мокрой… Из-за этого не только он, но и многие другие лица схватили ревматическую лихорадку…» Однако, не сказано, где обнаружились колики – в желудке, кишечнике, желчном пузыре, мочеиспускательных путях, так что и отсюда уверенно заподозрить поражение почек невозможно, тем более что описание отца позволило предположить острую гриппозную инфекцию.
Но еще одно обстоятельство должно было бы поставить в тупик последователей «почечного тезиса», а именно – продолжительность жизни больного! Если бы Моцарт ребенком перенес гломерулонефрит, так и не излечившись полностью, то совершенно точно, что он не прожил бы после этого более 20–30 лет, тем более работая в полную силу до самого конца. Средняя продолжительность жизни пациента с хроническим гломерулонефритом составит сегодня около 10, самое большое 15 лет. По данным Сарре, даже в наши дни после 25 лет хронического нефрита в живых оставались всего лишь 12 процентов больных, а что уж говорить о временах Моцарта, когда и условия жизни, и гигиена, и медицинские знания были неизмеримо скромнее, нежели сегодня! В высшей степени невероятно, чтобы Моцарт был каким-то исключением, подтверждающим правило. Чудовищный объем его продукции, составляющий ровно 630 опусов, около 20 000 исписанных нотных страниц, – лучший контраргумент против «апатии, летаргии, хронического и длительного заболевания почек», не говоря уж о нагрузках, которые ему пришлось перенести за время многочисленных путешествий, не прекратившихся даже в последний год жизни. И это ещё не всё! У пациентов, умирающих от хронического заболевания почек, значительные отеки в конце чаще всего не наблюдались. У Моцарта же именно финальные опухоли были проявлены настолько резко, что их заметили даже профаны.
Таким образом, трактовка последней болезни Моцарта, если выбрать путь хронического заболевания почек, встала перед дилеммой: острые терминальные отеки, если на то пошло, можно ещё вписать в картину острого нефрита, но тогда эти проявления едва ли будут совместимы с симптомами, давшими о себе знать за недели и месяцы до смерти во всём их объеме. И нигде ни слова о жажде, об этом обязательнейшем симптоме любой хронической почечной недостаточности! Тем не менее, есть еще немало приверженцев «почечного тезиса», попадались они и в свежей периодике. Так, Стевенсон в 1983 году писал: «Причиной смерти была, видимо, почечная недостаточность (болезнь Брайта)».
Дитер Кернер, заново рассмотрев «тезис отравления» в юбилейном моцартовском, 1956 году, в сущности, всего лишь объединил старые положения: 1+2! При некотором размышлении такое объединение напрашивалось само собой, ибо стремительную, острую «симптоматику почек», в смысле токсического ртутного нефроза, оно приводило к убедительному согласию с уже существовавшими подозрениями на интоксикацию (отравление). Моцарт, сам – как свидетельствовал дневник Новелло – считавший, что он отравлен – тоже подтверждали Немечек и Ниссен. Но кое-что заслуживал особого внимания: многие толкователи жизни Моцарта, чуть ли не под микроскопом рассматривая драматические события ноября-декабря 1791 года, совсем забыли, что Моцарт фактически заболел еще за 6 месяцев до кончины, ведь именно туда отсылали нас известные нам симптомы его болезни! В конце августа он отправился в Прагу, будучи уже больным, и только из-за этого попал в цейтнот при написании коронационной оперы «Тит» («Милосердие Тита»).
Согласно новой версии Дитера Кернера, диффузные симптомы, проявившиеся с июля по ноябрь 1791 года (боли в пояснице, слабость, бледность, депрессии, обмороки, крайняя раздражительность, боязливость и неустойчивость настроения), относились к малохарактерной субтоксичной предстадии, последовавшие затем скоротечные (рвота, общий отек, дурной запах, тремор, экзантема, жар) – к токсичной финальной стадии, которая выливалась в классический ртутный нефроз.
Побочные обстоятельства кончины Моцарта также были во многом слишком странными, чтобы не возбудить подозрений. Многие утверждения были основаны на заведомо фальшивых сообщениях. В день похорон, хотя бы для примера, разгулялся сплошь и рядом цитируемый «дождь со снегом», который и рассеял процессию на все четыре стороны. Но, как следует из материалов Венской обсерватории и дневника графа Карла фон Цинцендорфа, ведшего обстоятельные и профессиональные метеорологические наблюдения, в тот день стояла тихая, стабильная, туманная погода, характерная для поздней осени. Паумгартнер справедливо указывает на это: «Остается необъяснимым, что важнейшие документы и сообщения о смерти Моцарта всплыли почти через 35 лет. Официальное моцартоведение – вплоть до последних десятилетий – умышленно замалчивало каждую деталь, так что добросовестный отчет о тех днях, если даже он не прибавил уверенности в отравлении Моцарта, хотя бы ради исторической объективности был обязан включить в себя все возможное о его заболевании и кончине».