ой. Ясно, что сочетание это мыслимо только в положительных, а не в отрицательных отношениях: ибо сама идея правообязанности включает в себя мысль о некоторой положительно направленной деятельности. Таким образом, мы имеем здесь дело с некоторым предельным типом отношений, который в то же время является типом наиболее совершенным, отвечающим понятию общественного идеала. Он мог бы быть осуществлен в том случае, если бы ведущий слой государства проникся бы мыслью, что власть его не есть право, а и обязанность; и если в то же время управляемые не были бы простыми объектами власти, не были бы только носителями обязанностей, положительных и отрицательных, но и носителями правомочий. При том правомочия эти они не считали бы «правами», противостоящими другим, враждебным «правам» (.как «права» народа «правам» властвующих — типичное отношение, при котором родилась идея современного избирательного права в Европе), но как истинные «правообязанности» то есть как соединенные с свободным усмотрением обязанности по участию в государственной власти. В таком государстве поистине свобода была бы идеально соединена с повиновением. Повиновение в нем было бы не рабским, но свободным (libertas oboedientiae), однако же свобода эта понималась бы не как свобода договора (по Руссо), но как свобода органической принадлежности к целому (Тип Ж).
Когда мы утверждаем, что в западной государственной жизни начало «права» преобладало над началом «обязанности», мы хотим этим сказать, что в истории западных государств последовательно преобладали сначала типы правоотношений А и Б, а потом, с крушением феодального строя и со вступлением западной жизни в капиталистическо-демократическую фазу, — типы В. и Г. Западные представления о государственной власти сложились под влиянием римского права и его учения об императорской власти (imperium). По старым римским представлениям imperium есть право, перенесенное римским народом на императора, причем под народом вопреки современным представлениям римляне никогда не понимали голосующий корпус граждан, но совокупность всех поколений в целом, исторический, вечный Рим. Таким образом, уже республиканские должности не были «доверенными», «комиссарами», тем более не был «народным представителем» император. В своей власти он осуществлял свое право во имя Рима, как целого, праву императора соответствовала безусловная обязанность повиновения граждан. Это начало права на власть доминировало в римских представлениях, а через них стало оно преобладать и во всем западном мире. Период феодальный разложил единое imperium на целую сумму властных прав, принадлежащих отдельным владельцам земель, между которыми часто устанавливались чисто договорные отношения, построенные по типу Г. Однако эти отношения связывали только высших, властвующих (potentiores), низшие же, крепостные, жили на земле феодальных владельцев, подчиняясь их праву распоряжения и пользуясь их землей (тип А. и Б). В феодальном обществе царствовала вечная борьба за верховные права на власть первого сеньора, на которые притязали папы, императоры, короли. История разрешила этот спор в конце концов в пользу королевской власти отдельных национальных государств. Так возник начальный пункт новой западной истории с утверждения неограниченного права на власть неограниченных монархов. Теоретики западной монархий так и строили понятие королевской власти как неограниченное право, подобное праву собственника на свою землю. Феодальный строй, по крайней мере на континенте, постепенно стал сословным, а этот последний весь построен на признании особых прав, «предоставляемых законом целому классу общества в постоянное обладание» (Ключевский). Ведущий слой западного общества базировался, следовательно, на преимущественном признании своего права. Сословным правам соответствовали, конечно, и обязанности, но первые задавали тон всей жизни, преобладали. В своих частных отношениях высшие классы жили в значительной степени по типу В и Г, но в отношениях публичных, властных преобладал тип А и Б. Революционный процесс, наметившийся в государствах европейской культуры с XVII века, настоятельно требовал изменения властных отношений. Тип государства, построенного на односторонне властных отношениях, стал устарелым и отжившим. Развитие этого процесса пошло тем путем, что западная история сначала в лице своих идеологов, а потом и в своей практике стала стремиться к тому, чтобы всю государственную жизнь построить по типу отношений В и Г, то есть образовать общество собственников, которые бы и в частной и в общественной жизни руководствовались принципами: не тронь меня, и я тебя не трону, do ut des. Иными словами, праву властвующих было противопоставлено самостоятельное право подвластных. Началась борьба за права «граждан», противопоставляемые правам монарха, и начались отдельные соглашения о взаимных правах (то есть конституции). В результате этого процесса и образовался современный западный демократический строй.
Нужно быть очень невежественным человеком, чтобы отрицать в подобном общественном строе наличность обязанностей. Однако обязанности эти или чисто отрицательны, или же, если они являются положительными, связь их с правами чисто внешняя. Обязанность признается здесь только как уступка сопротивлению. Так идейно было построено западное государство. Люди договариваются о власти, учреждают государство, как торговую компанию: do ut des. Условие не соблюдено, компания прекращается; это значит, люди осуществляют свое «право на восстание», делают революцию и учреждают, если хотят, новое государство на новом договоре. Так — в государственной жизни. В частной же каждый владеет своим и не трогает чужого. Чужой может умереть с голода — это его частное дело. Если в голоде он начинает воровать, общество вправе от него обороняться: он трогает чужое. Таким образом, безусловная обязанность здесь есть одна: не тронь меня. Остальные все — условные обязанности, «постольку — поскольку», пока договорился и на чем договорился.
Что касается до частных отношений, то западная жизнь выработала очень совершенную технику исполнения отрицательных обязанностей, воздержания от посягательств на чужое, и условных обязанностей, основанных на договоре и из него вытекающих. Неприкосновенность и точность обязательств суть основные гражданские добродетели западного мира — добродетели отнюдь не плохие, создающие устойчивость повседневной жизни и экономического быта. Но в то же время западная жизнь породила великий собственнический эгоизм среднего обывателя, вытекающее из культа собственности вещепоклонство, формализм в представлениях о своих обязанностях, интересующийся только «внешней правдой» человеческих отношений, а не «правдой внутренней», не их нравственным содержанием. Поэтому, скажем, евразийский человек представляется западному беспорядочным и с «душой нараспашку», а западный представляется нам черствым и формальным. Не нужно забывать, что технически западные добродетели удобнее, но морально широкая душа «нараспашку» имеет более возможностей, чем формально замкнутая душа Запада. Это не значит, что мы «лучше», но в то же время величайший грех совершают те, кто думает, что наше призвание заключается в угасании всего своего и в культе средних западных добродетелей. В добродетелях этих нужно дать себе отчет, понять их, но не превращать их в окончательный идеал, который воплощением своим имеет столь известный нам тип западной квартирной хозяйки. Воспевание этого идеала, которому ныне многие предаются, поистине является надругательством над нашей культурой и ее ценностями.
Но еще более отрицательных свойств проявило западное понятие об обязанностях в области государственных отношений. Вообще можно сказать, что между идеей государства и отношениями, которые мы характеризовали в типах В и Г, существует глубочайшее противоречие. На норме «не тронь меня, и я тебя не трону» государства не построишь. Мир не трогающих друг друга собственников есть, в сущности, мир анархический, который нуждается в государстве только на предмет ограждения от грабежа (государство — «ночной сторож»). Но ведь если такой мир действительно установится, то и грабежа не будет. Следовательно, в пределе своем мир собственников должен стремиться к уничтожению государства. Так, впрочем, и учили западные экономисты классически-либерального направления, фритредеры, из школы которых родился и западный анархизм, последовательно утверждавший, что в мире свободных собственников установится некий «ordre nature!» и государство будет ненужным. Вместо государства, как мы уже говорили, может быть установлено при нужде договорное общество, которое можно распустить, когда оно станет не нужным. Нам скажут, что подобный порядок невозможен. Западные государства развалились бы уже давно, если бы они его завели, а между тем они жили, боролись, успешно вели войны, собирали налоги, приказывали и требовали повиновения. Да, все это было, но было только благодаря тому, что огромные, главным образом крестьянские, народные массы не впитали в себя теории нового западного государства. Они жили остатками прежней культуры и исполняли приказания тех, кто стоял у власти. У власти же стал новый правящий класс в лице буржуазии и тех ее организаций, которые создались в политических партиях. На Западе создалась олигархия политических, преимущественно поддерживаемых буржуазией партий. Партийные вожди и партийные комитеты стали теми «правящими», которые новыми приемами сумели диктовать сбою волю «народу». И в пределах этих фактических отношений существовали признанные народом положительные обязанности, которые однако же не находили адекватного выражения ни в теоретических воззрениях на государство, ни в законодательных памятниках.
Надо признать, что фактическое существование этих обязанностей на Западе с каждым десятилетием иссякает. Буржуазия постепенно теряет характер ведущего слоя, буржуазные партийные комитеты перестают быть управляющими. В современный момент особенно ясно чувствуется, что далеко не все веления управляющих будут исполнены народом. С другой стороны, организовался новый ведущий слой в лице пролетариата и новая управляющая группа в лице социалистов. Рабочие городские массы считают в корне неправильным сложившийся порядок гражданских отношений и не прибег