— Не хотите ли у меня чаю откушать?
Я и мои спутники поблагодарили его, но обещали зайти на обратном пути, отслужив предварительно панихиду по Ионафану.
Пошли и отслужили по доброму владыке. Мир праху твоему, воистину пастырь добрый.
Любопытство наше было возбуждено, и мы решили завернуть в келью слепого звонаря. Она помещается в фундаменте ли церкви или в толстой старинной стене я не разобрал хорошенько. Во всяком случае три ступеньки от двора ведут вниз, в углубление. И стоит одиноко, не примыкая ни к каким другим кельям. Похоже на сторожку именно звонаря.
Вошли. Все чисто прибрано. Просторно, хоть и не очень. На стенах почему-то несколько часов. На комоде тоже часы. Посреди комнаты новенькая фисгармония. За нею кровать. Прибрано и чисто, но странно.
— Чья же это фисгармония?
— Моя.
— Кто же на ней играет?
— Я играю. — И в голосе его удивление на мои вопросы.
— Как играете, когда вы слепы? Ведь вы не видите клавиш: куда же вы ударите пальцем?
Не отвечая, он сел за фисгармонию, издал несколько приятных аккордов.
— Что же вам сыграть, светское или духовное?
У "рясофорного монаха" мы решались выслушать что-нибудь духовное. Я попросил из пений на Страстной седьмице.
Но как в пении это хорошо, так на фисгармонии выходило "не очень". Или слух не приучен, или уже те протяжные и монотонные звуки так и сообразованы только с человеческим голосом. Правда, «играть» и «петь» — какая в этом разница! Вероятно, звуки симфоний показались бы тоже нелепыми, попробуй их выполнить через пение.
Была игра, и правильная игра. Я вспомнил "св. Цецилию", слепую музыкантшу католической церкви.[20] Право, этот деятельный русский монах мне нравился не менее. На этот миг.
Оставив клавиши, он заговорил (на мои вопросы):
— Рано ослеп. Ребенком. Света и не помню. Играю, потому что слух есть. Я все звоны здесь установил, до меня была нелепость, нелепый звон, не музыкальный и не согласованный.
Так как я не понимаю в звоне, то и не мог очень понимать его разъяснений.
Но определение "нелепый звон", несколько раз твердо им сказанное, запомнил хорошо. Скорей из направления и тона его объяснений я понял только, что наука звона мудреная и сложная, требующая понимания музыки, гаммы; что требуется подбор колоколов и проч.
— И в Ростове Великом звоны я же устанавливал. Там пять звонов. (В цифре могу ошибаться.)
Он говорил явно о системе звона, о методе и тоне, что ли, не понимаю. Очевидно, однако, по твердости и уверенности объяснений и по высокой разумности всей речи, что он был высокий художник этого, в сущности, очень важного дела. Наблюдали ли вы, что по звонам, например, различаются католическая и наша церковь? В католической церкви колокольный звон точно мяуканье кошки. Так вкус выбран. Что-то крадущееся и стелющееся, "иезуитское",[21] у нас звон точно телка бредет. Басок, тенорок и дискант — все в согласии. "Хоровое начало" славянофилов? Не знаю. Во всяком случае для городов и весей русских выбор характера колокольных звонов куда важнее "filioque",[22] в котором никто ничего не понимает. Мелодично-грустный "вечерний звон" русских церквей скольких скептиков и сатириков удержал от протеста, критики и сатиры; и, может быть, только благодаря мягкому вечернему звону у нас никогда не зародился ни Вольтер, ни Ренан.
— А для чего у вас не одни часы на стене? Двое, трое… Я обернулся назад, ожидая увидеть еще.
— Это не мои. Я поправляю.
Он указал и на комод, где лежала по крайней мере пара карманных часов.
— Вы поправляете часы?! Изумлению моему не было предела.
— Теперь стар стал и рука не тверда. Волоска (в механизме) не могу поправить, а прежде и волосок мог. Но если волосок цел и неисправны другие части механизма, я чиню хорошо. Разберу, поправлю и соберу.
— Не ошибетесь? Ведь так тонко и сложно все?!
— Как бы ошибался — не брался бы.
По возрасту монаху 45–50. Конечно, из мужичков, и «богословие» тут ни при чем. "Живет по преданию". Это "по преданию", мне кажется, естественно заменило «истину» для темного, безграмотного люда. "По преданию" — значит ощупью. Пощупал батюшку-"так верил", пощупал дедушку-"так верил". И так до Николая-чудотворца и святителя Алексия.[23] "Все так верили", — говорит, ощупав всех, слепой мужичок. И заключает: «Так». Как же иначе поступить?
Я вышел с истинным уважением к слепому монаху, наполнившему жизнь свою трудом, деятельностью и пользою. Отчего, при слепоте, он выбрал такие занятия, как поправка часов и установка звонов? Явно его ум был не только деятельный, но предприимчиво деятельный; ум его окрылял и влек, ум был слишком зряч. А глаз недоставало…
Неподалеку от Ярославля расположился на левом берегу красивый Толгский монастырь.[24] Белая, высокая каменная ограда отнесена сажен на 50 от берега, в виду, без сомнения, весеннего разлива. Был ранний вечер, все золотилось в солнечных лучах… Красиво погуливали монахи около ограды, и другие, сидя на лавочках, любовались на проходящий пароход.
Толга — богатый монастырь с чудотворною иконою Божией Матери, явившейся здесь на дереве. Толгская Божия Матерь, в подробностях ее написания, одна из прекраснейших икон православия.[25]
Плыли мы и мимо старого Макария — древнего монастыря, по имени которого Нижегородская ярмарка именуется Макарьевскою.[26] Она, как известно, перенесена в Нижний правительственным распоряжением, а "сама собою" зародилась около Макарьевского монастыря и состояла первоначально из домашних изделий и товаров, приносимых и привозимых богомольцами, стекавшимися с Волги и впадающих в нее рек и речек, ко дню годового праздника преподобного Макария. Есть еще в Решме другой монастырь того же имени, бывший еще недавно мужским, но теперь женский. Любопытна история его преобразования: монахов становилось все меньше, да и те своим пьянством и безобразным поведением только возмущали окрестных крестьян. Наконец монахов осталось что-то человек пять, и монастырские службы не посещались никем. Монастырь надо было закрывать: но Влад. Карл. Саблер[27] придумал другое — обратить его из мужского в женский. Появились "благоуветливые монашенки", с ними деятельная и смышленая игуменья; запели они свои «стихири» и «псалмы» плачущими девичьими голосами, кроткими и жалобными, и народ кинулся сюда на богомолье и с приношениями. Старое имя и древнее место были спасены.
На пристани в Решме пассажиры парохода выслушивают "напутствующий молебен путешествующим", и пароход, конечно, пристающий здесь для своих торговых надобностей, не отходит, пока не кончится молебен и все присутствующие не получат кропления св. водою. Все это красиво и народно, и как бы не воспользоваться, чтобы ответить на порыв мирян помолиться тепло и торжественно, но служба (на этот по крайней мере раз) была до невозможности плоха, небрежна, прямо нечистоплотна. Все пассажиры были возмущены; служилось с пропусками молитв, и голоса читающих, поющих и возглашающих точно спросонья или с перепоя.
Вот и красавец Нижний! Я посетил его. Как он переменился, помолодел, покрасивел с 1878 года, когда я его хорошо знал. Теперь там действует фуникулер, почему-то называемый здесь «элеватором», вагончики на зубчатом рельсе, подымающие почти вертикально вверх. Это заменяет прежний медленный и трудный подъем на гору, на которой расположен город. Над гимназией те же две стрелки, к четырем концам которых прикреплены инициалы стран горизонта: "С. Ю. В. 3.". Я помню, что учеником этой гимназии читал роман г. Боборыкина "В путь-дорогу", и по словам автора, учившегося здесь, его товарищи в ту пору переводили эти буквы: "юношей велено сечь зело" (вместо: "север, юг, восток, запад").[28] Милое остроумие, едва ли очень утешавшее тех учеников, на долю которых выпадали роковые две буквы.
Я учился в этой гимназии в директорство Садокова,[29] который за административные таланты был сделан впоследствии помощником попечителя московского учебного округа. Отличие для директора гимназии неслыханное и небывалое никогда! Действительно, он был очень умен. Деятелен, дальнозорок, предусмотрителен, влиятелен, и даже очень влиятелен, в городе. Голос его, авторитет его везде имел вес. В трудах он был неутомим. Гуманен. Но я имею грех, что почему-то никогда не любил его. Не любил просто потому, что боялся и что он был «начальство». Нужно его было передвинуть не на пост помощника попечителя, а прямо попечителя; тогда этот крепкий русский человек, обаятельно спокойный и ласковый, с железной волей и неустанный с утра до ночи, несмотря на 60 лет, сделал бы очень многое для образования в семи или восьми губерниях, подведомственных московскому попечителю. Но в качестве «помощника» он должен был стать только зрителем тех проделок и гешефтмахерств, какие его начальник, граф,[30] утонувший в долговых обязательствах, проделывал на своем "ответственном посту" с помощью правителя своей канцелярии. Мир праху их всех…
Темное время, не любимое мною.
Дни и ночи плывешь по Волге… Все так же рассекают спицы пароходных колес ее воды… Солнце всходит и заходит, и, кажется, нет конца этой Волге. "Мир Волги"- как это идет! Свой особый, замкнутый, отдельный и самостоятельный мир. Как давно следовало бы не разделять на губернии этот мир, до того связанный и единый, до того общий и нераздельный, а слить его в одно! Россия, разделенная на совершенно нелепые «губернии», ничему в ней не отвечающие и ниоткуда не проистекающие, на самом деле представляет группу стран, совершенно иного в каждом случае характера, иной прир