– Значит, так, Илья. В эту субботу ты будешь драться! Не просто так, а за деньги. Причем за действительно большие деньги, – Тенгиз Георгиевич неторопливо подошел к Илье и отечески обнял его за плечи.
Несмотря на отсутствие жестких правил и железную сетку за спиной, это был все-таки спорт. Не БОЙ, а состязание. Противник, видимо кикбоксер в тяжелом весе, явно недооценивал более легкого Илью. Коршунов демонстрировал виртуозное владение тай-собакэ, а кикбоксер – всесокрушающую наступательную мощь. Со стороны он смотрелся великолепно, ну прямо древнеримский гладиатор. Честно и открыто атакуя, гладиатор гоняет по рингу испуганного, но увертливого мальчишку с душонкой подлого раба, который доживает свои последние минуты...
И только очень опытный зритель мог увидеть, что могучие кулаки гладиатора впустую молотят воздух.
Так прошло три раунда, и из небольшого зала, заполненного хорошо одетыми и еще более хорошо поддавшими мужиками, уже слышались громкие голоса, требовавшие кончать засранца, который не хочет или не может принять бой. Как ни странно, голоса были в основном женские – наряду с поддавшими мужиками в зале были и столь же хорошо поддавшие, истерически вопившие дамы – они хотели видеть кровь.
И вдруг зал тихо охнул – у гладиатора дернулась голова и подкосились ноги, и он мягко, как ворох тряпья, упал ничком. Как будто бык, которому казалось, что он гоняет тореадора, напоролся на мулету и умер прежде, чем упал.
Лишь немногие поняли, что произошло: гладиатор, как тот бык, наткнулся на молниеносный, ювелирно точный крюк в подбородок, от которого он не умер, но отключился полностью через мгновение после удара. А стоящий над ним «увертливый мальчишка» тремя медленными кивками, достойными великого Нуреева – одним подбородком, влево, вправо, вперед, – поприветствовал затаившую дыхание публику, так же медленно повернулся и спокойно сошел с ринга, не обращая ни малейшего внимания на противника – как будто тот и впрямь был мертв.
– Ну что, Илья? Теперь, даже не подсчитывая, можно сказать, что ты заработал на приличную иномарку. Любишь автомобили?
– Автомобили? Конечно... – Илья впервые выказал смущение, прятал глаза, хотя, казалось бы, должен был чувствовать себя хозяином положения – бой был выигран досрочно, блестящей, безусловной победой.
Нет, это была даже не просто победа, это был настоящий триумф!
– Все эти бойцы должны быть в моих бригадах, понимаешь, Илья? И ты должен мне в этом помочь.
Они сидели вдвоем перед видеомагнитофоном и отсматривали лучших «файтеров»[8] .
– Каким образом, Тенгиз Георгиевич? – поинтересовался Илья.
– Ты должен их побеждать. Одного за другим. А потом – похвалить, даже повосхищаться. Понимаешь? А потом – протянуть каждому руку... «товарищеской помощи». – Тенгиз оскалился, точно ему стало смешно от собственных слов. – Ты вот владеешь боевым искусством, а среди многих искусств есть еще и искусство привлекать к себе людей, влиять на них так, чтобы они шли за тобой без принуждения, чтобы они считали за честь тебе служить. Это непросто, это требует особого таланта. У одних этот талант врожденный, другим приходится в себе его развивать.
Попробуй, Илья. Покорять души людей – это даже важнее, чем побеждать в поединках, поверь мне. Ты должен дать понять, что ты – сильнее, но считаешь их не менее сильными. Что ты – умнее, но считаешь их такими же умными. Хвали их за те качества, которых нет у них и которые есть у тебя, – и ты станешь для них любимым старшим братом. Бей их, демонстрируй свою силу – и восхищайся их силой и умением. Унижай в делах – и повторяй на словах, что ты их очень уважаешь. Подчиняй своей воле – и внушай, что это свои желания они исполняют – ах, какие благородные желания, и как блестяще они их исполняют! И награди при всех, чтобы все видели... Это окупится!
Попробуй. Овладей этим искусством – и люди пойдут за тобой. И все будут говорить, что ты – прирожденный лидер, что это большая честь – стоять рядом с таким лидером, следовать его советам и указаниям.
И скоро ты сам для них станешь Мастером, Учителем, Наставником.
Попробуй! У тебя должно получиться. В тебе есть сила. Не только сила рук и ног. Есть сила духа, сила интеллекта. А сила – это самое главное...
Сила – сама по себе основание. Так всегда говорил Рощин, заставляя Илью выполнять очередное немыслимое упражнение – силовое или на растяжку. Значит, прав Тенгиз...
Тенгиз и сам знал, что он прав. Играючи, посмеиваясь в душе, он с каждой такой беседой все прочнее утверждал именно себя в роли лидера, учителя, наставника в глазах Ильи, вытесняя из его души образ Рошина. Время, потраченное на эти беседы, должно было окупиться многократно – уж очень хорош был парень. Из такого можно вылепить для себя орудие, которому не будет равных по убойной силе...
– Тенгиз Георгич, а можно я не иномарку куплю, а вложусь в ваше дело? Я ведь мечтал об Академии боевых искусств... Я ведь поэтому и пришел к вам, что ваш клуб – это уже почти...
Дядя Тенгиз долго вглядывался в лицо своего лучшего бойца. Нет, это не просто лучший боец. Скоро это будет лучший помощник...
– Ич! Ни! Сан! Си! Го! Рок! Зи! Эч! Ху! Тзю![9] – произносил Илья, гоняя что есть мочи, до седьмого пота, отобранных бойцов. Теперь он натаскивает тенгизовские охранные структуры. Получается неплохо – пацаны поверили в него, а ведь это та еще братва, почти все – после отсидки, и мнят себя большими мастерами, хозяевами жизни, точнее – жизни и смерти окружающих лохов. Поучения Тенгиза не прошли даром – Илья сумел накрепко вбить в эти бритые головы, что ему, Коршуну, в деле быстрого и элегантного превращения противника в отбивную нет равных, и он, Коршун, их этому обучит, не щадя их сил, мышц и связок, а иногда и костей. Пусть верят, что он передает им все, что знает. А он передаст почти все – кроме главного. Кроме тех особых секретов, которые ему, Илье, передал Рощин. Нет, этому боевому «мясу» никогда не стать сильнее Коршуна.
– Ич! Ни! Сан! Си! Го! Рок! Зи! Эч! Ху! Тзю!
Коршунов с усмешкой наблюдал их крупные, блестящие от пота тела. Старайтесь, ребята, старайтесь. Сейчас тот из вас, кто считает себя самым сильным, еще раз узнает, кто в лесу хозяин.
– А теперь спарринг. Гриша, ты!
– Ходжимэ[10] !
Вновь атака, уклон, блок, удар.
– Иппон[11] !
Противник не подает признаков жизни. Победитель молча прохаживается вдоль татами. И имя победителя – Коршун. Точнее, Илья Владимирович Коршунов.
– Сила – основание уже сама по себе! Глубже прогибайся, парень... Глубже, я сказал.
Стиснув зубы, Максим выполнял указания наставника. Прошло два часа, три, четыре...
Максим жил в деревенском «замке» Рощина уже целую неделю. Первые два дня хозяин просто присматривался к нему – ничего не показывал и не рассказывал, больше смотрел и слушал, несколько раз в день проводил короткие спарринги, выясняя, чего стоит новый знакомый, а к концу «испытательного срока» предложил остаться дней на десять «для более близкого знакомства», как он выразился.
После первых трех дней Максим в глубине души страстно желал, чтобы знакомство, хоть временами, становилось менее близким – он и не думал, что его тело может выдерживать столь чудовищные нагрузки, не ведал, что существуют столь изуверские упражнения. Но он лишь повторял то, что демонстрировал сам Рощин, по сравнению с ним, Максимом – пожилой человек, если не сказать старик. Тут уж взыграло мужское самолюбие, и только оно не позволяло Максиму признаться, что кишка тонка, хребтишко жидковат, и он «эту вахту не в силах стоять».
...Прошло четыре часа, пошел пятый... Рощин, лишь слегка вспотевший, улыбнулся.
– Все! Теперь можешь немного расслабиться. За эти дни в простой, грубой силе ты не прибавишь. Наоборот, накопится усталость. Но через некоторое время появится другая сила, сила духа, способная в нужный момент превратиться и в силу удара, и в силу противостояния удару. Эта сила – основа боевого искусства. Почувствуешь в себе эту силу – постигнешь суть философии ниндзяцу: «сила сама по себе – основание», – повторил в который раз Рощин свою любимую фразу. – Разовьешь в себе эту силу – станешь мастером. Но чтобы владеть этой силой безраздельно, чтобы управлять ею, ты должен... – Наставник сделал паузу и взглянул в потное, усталое лицо ученика. – Ты должен всегда, каждую минуту оценивать, что есть в сложившейся ситуации добро, а что зло. И всегда выбирать добро. – Рощин замолчал, опустил взгляд. Он сам был недоволен своей речью. Книжно как-то получалось. Показать он может, а объяснить, убедить словами... Ведь те же слова и Коршунову были говорены.
– Ходжиме! – команда к поединку прозвучала резко и неожиданно. От слов снова к делу.
Максим начал атаку вяло, после изнурительной разминки контактный поединок давался с трудом, привычного боевого азарта не было. Рощин учитывал это, однако периодически взбадривал парня легкими, но впечатляющими ударами по болевым точкам.
– Стой! – неожиданно произнес Наставник. И сам, сделав шаг назад, замер.
Максим мгновенно застыл – за несколько дней тренировок он уже привык четко выполнять любую рощинскую команду. И в эту же минуту Максим рухнул на траву под тяжестью чьего-то тяжелого волосатого тела.
– Не сопротивляйся! – голос Рощина звучал жестко. – Спокойно, Гром!
Ученик почувствовал быстрое прерывистое собачье дыхание в самое ухо.
– Это свой, Гром, – уже совсем другим, спокойным голосом произносит Рощин, и огромный пес, чуть поколебавшись, отпускает Максима и отходит в сторону.
– Ваша зверюга? – отдышавшись, спросил Максим.
– Нет, Гром – сам по себе. Но частенько гостит у меня. Вот и сегодня забежал. Не любит сидеть на привязи, обрывает любую цепь. Понимает каждое слово, так что поосторожней в его адрес.