[698]) Западную Добровольческую армию. Вопреки приказам Н.Н. Юденича эта армия воевала вместо красных с латышами, что наносило белым непоправимый ущерб, ослабляя и раскалывая фронт. В результате для отражения наступления Бермондта на Ригу объединились латыши, эстонцы, англичане и французы. По существу, Бермондт реализовывал интересы германских правых кругов, заключавшиеся в ослаблении опиравшихся на Антанту белых. В октябре 1919 г. Юденич специальным приказом объявил Бермондта изменником и исключил его из армии[699]. Еще одним постоянным нарушителем приказов являлся начальник 3-й стрелковой дивизии генерал Д.Р. Ветренко.
Не оправдались надежды и на содействие сравнительно мощного белого подполья в Петрограде, которое оказалось разгромлено ВЧК. В середине ноября армия после неудачного похода на Петроград отступила на территорию Эстонии. 29 ноября из Ревеля в Иркутск капитан 1-го ранга П.А. Новопашенный, руководивший разведкой и контрразведкой Северо-Западной армии, отправил телеграмму, в которой сообщал: «Старый режим не в состоянии победить большевиков. Старый режим в смысле казенной мертвечины и бездушного службизма. Армия организовалась с полным пренебрежением к особенностям Гражданской войны и настоящей психологии масс. Армия не была живым организмом с единым сознанием, с телом. Ответственные посты были заняты разношерстной группой начальников, разнородно политически настроенных, разных ориентаций. Людей, непопулярных среди солдат и чуждых им, иногда ярых службистов»[700].
В разгар наступления на Петроград начальник 3-й пехотной дивизии генерал Ветренко не выполнил приказ командования перерезать Николаевскую железную дорогу в районе Тосно, взорвать мосты, прервать сообщение с Москвой и перекрыть поступление пополнений в «колыбель революции» (впрочем, железнодорожное сообщение с Москвой существовало и через Вологду). По всей видимости, именно на Ветренко лежит основная ответственность за срыв операции[701]. При этом нужно учитывать, что малочисленность армии Юденича и ожесточенность намечавшегося на улицах Петрограда сопротивления едва ли могли принести успех белым.
По оценке генерала П.Н. Симанского, неудача армии Юденича произошла вследствие несогласованности действий начальников, неорганизованности и слабой сплоченности войск, наличия большого количества отдельных частей во главе с «атаманчиками», отсутствия дисциплины и авторитета командного состава, мягкости самого Юденича[702]. Генерал П.А. Томилов отмечал, что «с имевшимися силами и средствами, в сущности, вовсе нельзя было предпринимать такую серьезную операцию, как взятие Петрограда, что вполне сознавал Юденич, но вынужден был уступить давлению со всех сторон»[703].
Армия прекратила свое существование в январе 1920 г. К этому времени интернированные эстонцами войска были охвачены чудовищной эпидемией тифа, жертвами которой стали несколько тысяч человек (от тифа умер даже генерал-майор К.А. Ежевский[704]). Для оценки мотивации офицеров-северо-западников показательны результаты опроса здоровых солдат и офицеров относительно дальнейшей службы, проведенного в январе 1920 г.: 1176 офицеров выразили желание отправиться служить на Юг России и 25 офицеров выбрали Север[705]. Характерно и то, что если солдаты в начале 1920 г. массово переходили к красным (только с 3 января по 2 февраля 1920 г. ушли 7611 человек), то офицерский корпус, за некоторым исключением, продемонстрировал твердость убеждений.
Глава 9Офицерство и национальные армии
В 1917 г. наряду со многими новыми явлениями российской жизни на развалинах империи стартовал процесс образования независимых национальных государств. Разумеется, в этот процесс не могли не быть вовлечены тысячи офицеров и солдат, происходивших из губерний, отошедших к новообразованным государствам, или принадлежавших к доминировавшим там национальностям. Волна националистических настроений захлестнула русскую армию. Стали появляться разнообразные национальные формирования – польские, украинские, прибалтийские и закавказские.
Национализация части русской армии была тем политическим процессом, отдаленные последствия которого никто из высших военных деятелей в 1917 г. даже не мог себе представить. Первоначально такие формирования были санкционированы властями в целях оздоровления разлагавшейся революционной армии. Историческим парадоксом является тот факт, что этот «ящик Пандоры» открыли отнюдь не радикалы-националисты, а те лица, которые в последующей антибольшевистской историографической традиции считались едва ли не единственными государственно мыслящими людьми России того времени. Речь идет, в частности, об одном из будущих вождей Белого движения генерале от инфантерии Л.Г. Корнилове. Гетман Украины П.П. Скоропадский, тогда командовавший XXXIV армейским корпусом, вспоминал, что летом 1917 г. украинизация осуществлялась в соответствии «с настоятельным требованием бывшего главнокомандующего Корнилова, теперь уже верховнокомандующего, который, наоборот, требовал полной украинизации вплоть до лазаретных команд»[706]. Корнилов, видимо, полагал, что украинизация позволит повысить боевой дух войск, однако жестоко просчитался. Самого Скоропадского, якобы предупреждавшего Корнилова о своем неблагоприятном впечатлении от Украинской рады, удивило легкомыслие, с которым тот относился к этому вопросу. Сторонниками украинизации как способа повышения боеспособности части вооруженных сил были генералы Н.Н. Духонин и А.Е. Гутор.
Очень скоро стало понятно, что национальные формирования могут привести только к окончательному развалу и расколу армии. Точка зрения государственно мыслящих людей России на этот вопрос выражена командующим 7-й армией генерал-лейтенантом В.И. Селивачевым, который записал в своем дневнике 22 августа 1917 г.: «Вечером приехал генерал Скоропадский, все, конечно, со своими бесконечными жалобами и просьбами по вопросу украинизации. Пришлось крупно поговорить с ним, так как он стал доказывать, что в этой разрухе не он виноват, а те, кто согласился на украинизацию, намекая, конечно, в числе “тех” на меня. Я, не выдержав, резко ответил ему, что он с первых же шагов сделал неправильно, взяв с собой неукраинских офицеров, а теперь поставил их так, что, работая, они могут ожидать только своего ухода из дивизий, которые они обучают, ради каких-то “самостийных” идей, что, на мой взгляд, для России не только вредно, но просто преступно»[707]. Сохранились свидетельства о том, что противниками национализации армии были в будущем видные деятели Белого движения генералы М.В. Алексеев, А.И. Деникин и С.Л. Марков, однако последнее слово осталось не за ними.
Незавидной была участь русских офицеров в украинизированных формированиях. По свидетельству Деникина, старые офицеры подвергались издевательствам, оказавшись во власти «щирых» украинских прапорщиков, поставленных над ними[708]. Комитеты без опасений входили в прямую конфронтацию с высшим командованием, поскольку были уверены в собственной безнаказанности. Командир XXXIX армейского корпуса генерал-лейтенант В.Н. Егорьев, вступивший в должность 9 сентября 1917 г., вспоминал: «Первый инцидент произошел с организацией корпусного украинского комитета… На организацию комитета я согласился, присутствовал на его открытии, дал из собственных средств 100 рублей на обучение украинскому языку (присутствовавшие говорили или по-русски, или на каком-то жаргоне), но в поддержке из казенных сумм и предоставлении прав официального комитета отказал. Как курьез могу отметить, что комитет начал сейчас же рассылать внутренние телефонограммы на украинском языке, что путало работу и что пришлось скоро прекратить. Это мое запрещение было доведено до Киева и послужило источником нападок на меня в украинской печати… За украинским сформировался корпусный польский комитет»[709].
Предпринимались попытки готовить национальные кадры генштабистов на ускоренных курсах Военной академии в Петрограде. В частности, соответствующие квоты были выделены осенью 1917 г. для польских офицеров[710]. Командование польских войск в России стремилось пополнить будущую национальную армию квалифицированными офицерскими кадрами и ходатайствовало о приеме офицеров на курсы. Зачисление «на польскую вакансию» позволяло попасть в академию, минуя общий конкурсный отбор. Украинские власти тоже пытались воспользоваться открытием в Петрограде ускоренных курсов академии Генерального штаба и вытребовать квоты на обучение офицеров-украинцев с тем, чтобы они в дальнейшем служили в украинских формированиях. Именно с такой просьбой представитель украинской Центральной рады при ГУГШ обратился в октябре 1917 г. к русскому командованию. Он просил командировать на курсы академии 15 офицеров-украинцев, «предназначаемых для штабов украинизируемых дивизий и корпусов»[711]. Однако эта просьба натолкнулась на справедливый протест высшего военного руководства. Исполняющий должность начальника Генерального штаба генерал-майор В.В. Марушевский телеграфировал 5 октября генерал-квартирмейстеру Ставки генерал-лейтенанту М.К. Дитерихсу, что, по его мнению, «создание офицеров Генерального штаба специально для украинских дивизий внесет путаницу в прохождение службы Генерального штаба. Генеральный штаб должен быть единый»