Отмечая чрезвычайно развитое казнокрадство, приходится отметить, что это явление довольно вредно отзывается на интересах республики, так как все хищения соразмерены с аппетитом не одного лица, а целой группы. Для примера обращу внимание на дело бывш[его] ген[ерал]-губернатора Шалвы Маоликелидзе и хищение в офицерском экономическом обществе. В первом случае казна пострадала на сумму свыше полумиллиона, во втором – на 21/2 миллиона»[781].
Близкие к власти офицеры – члены социалистических партий и им сочувствующие – стремительно получали высокие чины (в том числе производством через чин), награды и назначения. Как следствие, некоторые офицеры преднамеренно вступали в левые партии только для того, чтобы быстрее продвинуться по службе и завоевать доверие гражданских властей. Именно так, например, поступил полковник В.Д. Каргалетелли, записавшийся в эсеры. Благодаря своей партийности Каргалетелли был избран в Грузинский национальный совет и даже вошел в доверие к его председателю А.И. Чхенкели. Далее решение о назначении этого офицера на высокий военный пост было чисто политическим. Каргалетелли стал начальником дивизии (один из высших постов по меркам грузинской армии), к чему совершенно не был подготовлен. Когда его несоответствие занимаемой должности стало очевидным, он был уволен, после чего перешел в азербайджанскую армию. На новом месте офицер также преуспел в карьерном отношении. В Азербайджане было крайне мало генштабистов, что сразу дало офицеру доступ на высокие посты в азербайджанском ГУГШ, он стал генерал-квартирмейстером. После азербайджанской армии Каргалетелли перешел на сторону красных и, по некоторым данным, явно в конъюнктурных целях вступил в большевистскую партию. Советский военный атташе в Грузии охарактеризовал его следующим образом: «Беспринципный, бестактный, он является человеком, ненавидящим русских. В межнациональном совете он все время вел явную антирусскую политику. Говорят, что он примкнул к партии коммунистов – ни на одну минуту не могу поверить искренности этого…»[782]
Партийный вопрос не ускользнул и от внимания советского военного атташе в Тифлисе. Сытин сообщил в Москву, что «при укомплектовании войск офицерским составом офицерам с партийным признаком было дано преимущество перед офицерами, стоящими вне партии, благодаря чему части заполнены молодежью выпусков 1914—17 гг., а кадровые офицеры старой армии, обладающие широким общим образованием и отличной военной подготовкой, не нашли себе места в родной армии или им уделены там весьма скромные должности»[783].
Как и на Украине, в Закавказье тоже существовала проблема незнания старшими и высшими офицерами национального языка. Например, не знал родного языка один из организаторов грузинской армии генерал Г.И. Квинитадзе[784].
Что касается комплектования офицерского корпуса на случай войны, П.П. Сытин отмечал: «При переходе по мобилизации войск на военное положение офицерский состав укомплектовывается призывными из запаса.
В настоящее время комплект офицеров в армии полный, а в некоторых частях офицеры имеются сверх комплекта.
В пехоте и кавалерии на 25 солдат приходится по одному офицеру, а в специальных и технических частях по одному на 20, помимо штабных офицеров.
Всего грузинская армия насчитывает от 1300 до 1500 человек офицеров. Кроме того, в Грузии имеется около 500 кадровых офицеров бывшей Кавказской армии, оставшихся не у дел, которые в случае столкновения Грузии с Советской Россией, несомненно, вступят в ряды грузинской армии»[785].
16 ноября 1917 г. был издан приказ армии и флоту, санкционировавший формирование Армянского корпуса. 20 ноября в Эривани был проведен офицерский съезд, принявший решение о создании армянской национальной армии. Тем не менее многие участники событий склонялись к мысли о том, что формирование армии началось слишком поздно. По другую сторону фронта находились турецкие войска, занимавшиеся безжалостным уничтожением армянского населения на занятых ими территориях в целях отуречивания контролируемых районов и создания мононационального турецкого государства. Ситуация усугублялась не менее варварским поведением, как тогда говорили, татарского населения (азербайджанцев), которое под прикрытием турок или ввиду слабости армянских сил также вырезало армян. Армянские войска нередко отвечали тем же. Но в ситуации значительного превосходства сил противника вопрос создания национальной армии фактически был вопросом выживания армянского народа перед лицом тотального истребления. И конечно, важнейшую роль в этом должны были сыграть бывшие офицеры русской армии, как армяне, так и представители других национальностей, пошедшие на службу в армянские войска.
Основой создания армии стали армянские батальоны (развертывавшиеся в полки) бывшей русской армии, составившие впоследствии Армянский корпус. Назначения на высшие военные посты осуществляли Армянский национальный совет и его военная секция. Именно они утвердили командующим Армянским корпусом генерал-майора Ф.И. Назарбекова. Последний уже при формировании штаба корпуса столкнулся с отсутствием подготовленных национальных кадров. Сложность заключалась не только в нехватке подходящих по своей квалификации офицеров, но и в том, что офицеры должны были соответствовать пожеланиям национального совета, занимавшегося политиканством. По этой причине считавшиеся не вполне лояльными совету офицеры не могли рассчитывать на назначение[786]. Получившие уже назначения были вынуждены терпеть постоянные вмешательства представителей военной секции в специальные военные вопросы. Кроме того, сами офицеры были развращены революционными событиями и при поступлении на службу нередко выдвигали целые списки требований – например, добивались более высоких назначений, чем в русской армии, либо не желали служить на фронте и в удаленных местностях[787].
Исключительная роль в создании армянской армии принадлежала офицерам русского происхождения, которые стремились стать на защиту армян. В самое трудное время, в 1918 г., когда армянский народ находился на грани уничтожения, стараниями этих офицеров была создана национальная армия. В самые напряженные периоды офицеры штаба Армянского корпуса работали с 8 утра до полуночи с перерывом с 15 до 17–18 часов, то есть по 13–14 часов в сутки[788]. В армянских войсках вместе служили высококвалифицированные кадровые офицеры русской армии, в том числе с академическим образованием, и настоящие национальные партизанские вожаки без какого-либо образования и подготовки, но с огромной силой духа и стремлением к бескомпромиссной борьбе за свой народ. Такие вожаки были крайне популярны в народе, и эта популярность кружила им головы, они переставали прислушиваться к советам опытных военных профессионалов и даже могли себе позволить нарушение дисциплины и неподчинение приказам, если были с ними не согласны. К таким командирам относятся легендарные герои армянского народа А. Озанян и Д. Канаян (Дро).
Начальник штаба отдельной Армянской стрелковой бригады капитан А.К. Шнеур впоследствии вспоминал о событиях начала 1918 г.: «Люди уставшие, ни во что не верящие, развращенные грабежом и резней, совершенно не были настроены воевать дальше, а посматривали в глубокий тыл. Офицеры два-три хороших не старше чина капитана, все военного времени. Командовал полком капитан-поляк – безусловно хороший, но несколько слабоватый характером. За нач[альника] штаба [бригады] – поручик. Боже мой, что это были за офицеры! Крепкий характером, но в военном деле неопытный, очень порядочный адъютант полка Агоронян, а остальные все – ничего не кончившие, произведенные в военное время в прапорщики – настоящие четники… не привыкшие выполнять приказания и чтобы их приказания выполнялись. Вот с такими офицерами надо было мне формировать заново бригаду и притом формировать на ходу, между переходами и перестрелками»[789]. Командир бригады, по той же характеристике: «Большой оригинал и авантюрист, но храбрый, джентльменски настроенный националист»[790]. Неудивительно, что автор этих воспоминаний, окончивший лишь ускоренные курсы академии Генерального штаба, в дальнейшем стал начальником армянского Генерального штаба, причем некоторое время состоял на этом посту, даже не имея армянского гражданства.
О том, с каким трудом формировались штабы национальной армии, свидетельствует анонимный очерк об обороне Эрзинджанского района в начале 1918 г. По свидетельству автора очерка, в конце 1917 – начале 1918 г. штаб Эрзинджанского отряда формировался следующим образом: «Что касается офицерского состава, то только 5 % его были кадровые офицеры, остальные же произведены во время войны. Однако среди них было много людей достаточно подготовленных в боевом отношении в смысле опыта, выносливости и готовности к самопожертвованию за Родину. Но они мало влияли на солдат, отчасти благодаря отсутствию самостоятельного порыва и силы воли, которая, не будучи развита в них военным воспитанием, окончательно была подавлена устрашающим кошмаром революционной разрухи, когда волна поднявшегося темного пролетариата грозила поглотить все интеллигентное и сознательное.
У очень многих офицеров была сильна именно эта робость перед разнузданным солдатством, хотя бы по близкому для них примеру русских частей. Но все-таки в офицерской армянской среде нашлось много идейных тружеников и бойцов, беззаветно преданных своему долгу и искренно принесших себя в жертву за родное дело. Русские офицеры были по большей части кадровые, опытные, добровольно оставшиеся в рядах армян и идейно им сочувствовавшие. Но и они страдали общим недостатком гражданской бесстрашной воли и не владели сердцами своих подчиненных. Штаб отряда был составлен с большим трудом из 3 армян и 6 русских (в том числе и начальник штаба подполк[овник] Бурков). Офицеры эти работали и за себя и за писарей, так как русские писаря все отказались служить, а подходящих армян не нашлось… Вообще набрать штаб удалось с крайним трудом, так как большинство офицерства упорно уклонялось в тыл. Упадок чувства Родины был чрезвычайно ярок, и шкурные интересы везде брали верх над запросами общего долга и самопожертвования. Все считали войну окончательно проигранной, и на этом основании большинство махнуло рукой на все и беспокоилось только о себе»