Разный достаток был у молодых людей, прибывших в Париж за знаниями. Одни едва сводили концы с концами, другие позволяли себе обедать в шикарных ресторанах и снимать для проживания дорогие квартиры.
Несколько русских студентов поселилось в квартирах в доме № 13 на площади Эмиля Гудо. Здесь они быстро освоились и стали своими в монмартрской богемной среде.
Однако даже для своенравных, разгульных жильцов «Плавучей прачечной» вечеринки русских студентов оказались слишком шумными. Споры, песни, пляски под граммофон, до самого рассвета не давали покоя не только обитателям «Плавучей прачечной», но и жителям близких к ней домов.
Русские студенты были вынуждены переселяться в другие утолки Парижа. Но со многими прежними соседями по дому № 13 на площади Гудо у них оставались добрые отношения. Свидетельством тому был огромный самовар, подаренный русскими студентами квартирантам «Плавучей прачечной».
В разные времена сюда на вечеринки к монмартрской богеме захаживали Николай Гумилев, Анна Ахматова и Максимилиан Волошин.
Когда я взялся за краски, меня сразу захватило — и я уже почувствовал себя художником… Я учился у природы и у самого себя, как советуют парижские художники. Но еще больше я учился у Парижа. Нет города более колоритного и светлого в красках и более артистичного по внешности.
«Издали Макс был похож на портрет Маркса, только был очень толстый (хотя и подвижный), с легкой походкой, пышной шевелюрой рыжеватых волос и лучезарной улыбкой на лице» — так описал Волошина Федор Арнольд.
В 1901 году Максимилиан сообщал в письме: «В Париж я еду не для того, чтобы поступить на такой-то факультет, слушать того-то и то-то, — это всё подробности, это всё между прочим. Я еду, чтобы познать всю европейскую культуру в ее первоисточнике».
Появившийся в Париже в самом начале XX века начинающий поэт и художник из России сразу привлек внимание и соотечественников, и французов.
Кто-то из журналистов подметил: «От этого добродушного увальня, с задумчивым взглядом, можно в любую секунду ожидать и язвительную остроту, и розыгрыш, и умопомрачительные истории о тайнах прошлого…».
Через пару недель пребывания в Париже Волошин стал водить соотечественников по городу, увлекая фантастическими рассказами. Делал это Макс вдохновенно, радостно, так, что трудно было понять, где правда, а где вымысел в его историях.
— Только со мной вы увидите особый, неизведанный Монмартр!.. — заявлял он своим знакомым.
Парижские экскурсии для соотечественников Макс частенько начинал с известного холма.
Писатель Александр Валентинович Амфитеатров вспоминал о прогулках с Волошиным: «Как-то раз я попросил его показать мне «ночной Париж». Он очень серьезно отвечал мне, что его любимая ночная прогулка — на Иль де Жюиф (островок, слившийся с островом Сите. — Авт.).
… — Да что же вы там делаете?
— Я слушаю тамплиеров.
— Каких тамплиеров?
— Разве вы не знаете, что И марта 1314 года на Иль де Жюиф были сожжены гроссмейстер Жак де Моле со всем капитулом ордена тамплиеров?
— Знаю, но что же из этого следует?
— В безмолвии ночей там слышны их, голоса.
— Дану?
— Помилуйте, это всем известно.
— И вы слышите?
— Слышу…».
Амфитеатров слушал рассказы Волошина с улыбкой, развлекаясь актерским мастерством собеседника. Но случалось, он попадался на провокацию Макса, начинал горячиться, требуя доказательств.
Однажды, в 1906 году, Волошин выступил с лекцией перед слушателями школы социальных наук в Париже. После его выступления Амфитеатров завелся и потребовал от Макса назвать источники, на которые тот ссылался в своей лекции. Волошин, видимо, решил еще больше раззадорить приятеля и невозмутимо ответил:
«…— К сожалению, это невозможно.
— Так я и знал. Однако почему?
— Потому что мои источники не печатные, не письменные, но изустные.
— Что-о-о?
— Ну да, я их черпаю непосредственно из показаний двух очевидиц Французской революции, игравших в ней большую роль.
— Бог знает, что вы говорите, Макс!
— Уверяю вас, Александр Валентинович.
— Сколько же лет этим вашим раритетам и где вы их достали?
— Здесь, в Париже, а по возрасту — королева Мария-Антуанетта родилась в 1755 году, значит, ей сейчас 151 год, принцесса Ламбаль в 1749-м, ей — 157…
— Ах, вот какие у вас источники?! Понимаю. Изволите увлекаться медиумическими сеансами с вызыванием знаменитых покойниц? Макс, Макс! И не конфузно вам выдавать такую ерундовую спиритическую болтовню за историческое свидетельство?
Он — с совершенным спокойствием:
— Вы ошибаетесь: мне нет надобности в медиумических сеансах. Я просто время от времени прошу аудиенции у Ее Величества Королевы или делаю визит Ее Высочеству принцессе, и тогда они сообщают мне много интересного.
Смотрю ему в глаза: не пора ли тебя связать, друг любезный? Нет, ничего, ясные. И не замечается в них юмористического огонька мистификации: глядят честно, по сторонам не бегают и не столбенеют, — та или другая примета, обязательная для вралей. А Макс продолжает:
— Ведь они обе уже перевоплощены. Мария-Антуанетта теперь живет в теле графини X, а принцесса Ламбаль в теле графини 3. (Назвал две громкие аристократические фамилии с точным указанием местожительства.) А если вас вообще интересуют перевоплощенные, то советую познакомиться с графиней Н. Она была когда-то шотландскою королевою Марией Стюарт и до сих пор чувствует в затылке некоторую неловкость от топора, который отрубил ей голову. В ее особняке на бульваре Распайль бывают премилые интимные вечера. Мария-Антуанетта и принцесса Ламбаль очень с нею дружны и часто ее посещают, чтобы играть в безик…
Что это было? Легкое безумие? Игра актера, вошедшего в роль до принятия ее за действительность? Все, что угодно, только не шарлатанство. Для него Волошин был слишком порядочен, да и выгод никаких ему эти мнимые «шарлатанства» не приносили, а напротив, вредили, компрометируя его в глазах многих не охотников для чудо-действа и чудодеев.
Кем только не перебывал чудодей в своих поисках проникновения в сверхчувствительный мир?..».
Парижу Максимилиан Волошин посвятил цикл стихотворений:
Осень… осень… весь Париж,
Очертанья сизых крыш
Скрылись в дымчатой вуали,
Расплылись в жемчужной дали.
Вечер… Тучи… Алый свет
Разлился в лиловой дали:
Красный в сером — это цвет
Надрывающей печали.
Ночью грустно. От огней
Иглы тянутся лучами.
От садов и от аллей
Пахнет мокрыми листами.
Обитателей «Плавучей прачечной» Волошин убеждал, что в безлунные ночи их дом на несколько минут исчезает из города. То ли взлетает над Монмартром в черную высь, то ли проваливается в недра холма. В такие мгновения дом № 13 очищается от скверны современной жизни.
Рассказывал Макс, как всегда, с такой неподдельной искренностью и уверенностью, что даже острословы из богемы не решались шутить над его вымыслами.
Волошин сам верил в то, что рассказывал, и любил тех, о ком рассказывал. В 20-х годах в Крыму он частенько вспоминал Париж, прогулки по ночному городу, свои реальные и фантастические знакомства со знаменитостями.
Нередко в коктебельском доме он описывал гостям казнь прекрасной принцессы Ламбаль. С прозы переходил на стихи:
Это гибкое, страстное тело
Растоптала ногами толпа мне,
И над ним надругалась, раздела…
И, казалось, на бале в Версале я…
Плавный танец кружит и несет…
И у слушателей создавалось впечатление, что Макс действительно был влюблен в принцессу, казненную парижскими революционерами в конце XVIII века.
Серж-триумфатор
После Дягилевских вечеров громко хочу говорить по-русски. «Дягилев — Стравинский — Прокофьев — Лифарь». Все стены Парижа обклеены: русская весна! И когда такое видишь, а еще больше, если посчастливится попасть в театр, скажу так: мне, при всем сознании своей ненужности, мечтающему лишь бы как-нибудь пройти сторонкой и совсем незаметно, вдруг становится чего-то гордо…
В 1890 году восемнадцатилетний Сергей Дягилев впервые побывал в Париже.
Он был готов к встрече. Прочитал десятки художественных и справочных книг о французской столице, знал язык, самостоятельно изучил историю искусства этой страны. И все же…
Сказать, что Париж поразил выпускника провинциальной гимназии — значит отделаться банальной фразой. Восторженный Сергей Дягилев задумал обойти все улочки, площади и бульвары города, побывать во всех храмах и музеях Парижа…
Не успел. Пора было возвращаться в Россию. Впереди — учеба на юридическом факультете Петербургского университета.
Знакомство с Парижем прервалось — любовь к городу сохранилась… На всю жизнь. Столица Франции сыграла значимую роль в судьбе Сергея Дягилева.
«Кипучий, амбициозный молодой человек хватался за все… Но, увы, за что бы он ни брался — провал», — так отзывался о Дягилеве один из его знакомых в 1895 году.
Возможно, это высказывание было связано с безуспешными попытками Сергея, еще в студенческие годы, сочинять музыку, писать картины, заниматься издательской деятельностью. Тогда же появилось о нем расхожее мнение, что «свою несостоятельность художника он научился прятать за маской высок