Как отмечают исследователи, сказки С. А. Басова-Верхоянцева были самыми распространенными произведениями политической сатиры начала ХХ века. Сказочная форма, ритмика поэтической сказки пушкинского времени, сжатость формулировок в описании персонажей и отсутствие аллегории – черты поэм Басова, которые будут свойственны и политическим стихотворениям хрущевского и позднего советского времени.
Коллекция политических памфлетов начала XX века имеется в архиве В. Д. Бонч-Бруевича, хранящемся в Российской государственной библиотеке. Она включает в себя «правую» политическую сатиру ««Кащей-лиходей» или дивная история про старца Григория, обаятеля хлыстовского из села Покровского…» (ОР РГБ. Ф. 369. Карт. 415. № 24)[336], шуточную летопись о начале войны 1914 года, написанную В. И. Успенским «Летописец в лицах о Тевтонской брани на словени» (Там же. № 25), сатирическое стихотворение «На смерть Распутина Гриши» (Там же. № 26), «Загробную грамоту Миколе Романову» (Там же. Карт. 416. № 10), «Поминовение павшего дома Романова и старого правительства» (Там же. № 33), «Завещание бывшего царя Николая» (Там же. № 62). Все эти тексты датируются временем между 1905 и 1917 годами. Более поздних политических сатир в архиве В. Д. Бонч-Бруевича нет, что может говорить о резком уменьшении количества их в послереволюционные годы или об уменьшении интереса к ним у В. Д. Бонч-Бруевича.
К событиям 1905 года относится стихотворное «Письмо Николая II императору Вильгельму», присланное учителем истории из Арзамасской области Вениамином Михайловичем Кувшинским в 1956 году в редакцию журнала «Звезда». Он сопровождает текст следующими комментариями[337]:
Приближается 51-я годовщина «Кровавого Воскресенья», которое было как бы преддверием революции 1905 года.
Я в то время был студентом Казанской дух<овной> академии по историческому отделению. Вскоре после расстрела рабочих в Петербурге 9 января 1905 года, в обращении среди студентов академии появилось в рукописном виде произведение неизвестного автора, а может быть – продукт коллективного творчества под названием «Письмо Николая II императору Вильгельму» в стихах. По своему содержанию это письмо представляет из себя своего рода сатиру или памфлет на Николая II. С одной стороны, оно довольно верно характеризует самого Николая, его бездарность, несамостоятельность, а также – его «окружение», в лице его матери, обер-прокурора Синода – Победоносцева, его кузенов Кирилла и Бориса Владимировичей.
С другой стороны, это «письмо» показывает, как реагировала и как смотрела некоторая часть русского общества на события «Кровавого воскресенья» и предшествующие ему события русско-японской войны 1904–1905 г<одов>. При появление этого «Письма» среди студентов, я переписал его в особую записную книжку, в которую записывал подобного рода произведения, но с годами и разными переездами по делам службы, эта книжка затерялась, и когда я обнаружил это, постарался восстановить это «Письмо» по памяти, что мне и удалось сделать с небольшими пропусками.
В январе 1955 года, в связи с 50-летием со дня «Кровавого воскресенья», я послал рукопись «Письма» в редакцию журнала «Новый мир» с просьбой поместить его в январской книжке журнала.
Ввиду того, что для отпечатания письма для январского номера журнала оно уже запоздало, редакция «Нового мира» возвратила мою рукопись с рекомендацией предложить его Московскому Дому народного творчества им. Поленова, который подготовляет сборник фольклорного творчества, что я до сих пор еще не сделал.
Принимая во внимание, что упоминаемые в «Письме Николая II» деятели жили и действовали в Петербурге, где имели место и события «Кровавого воскресенья», я полагаю, что данный материал должен иметь бóльший интерес для Ленинградского Дома народного творчества и для жителей Ленинграда; я и решил направить этот материал в Ленинград и в частности – в редакцию Вашего журнала «Звезда». <…> В случае неприятия его к печати, прошу сдать его в музей революции 1905 года.
Прилагаю краткие сведения о себе. По окончании дух<овной> академии в 1908 году, с правом преподавания в дух<овных> семинариях, я был преподавателем истории в гимназиях М<инистерст>ва нар<одного> просвещения и в Советских школах II ступени до августа 1922 г<ода>, когда преподавание истории было заменено обществоведением. С октября 1945 г<ода> работаю в должности контролера-ревизора КРУ МФ СССР до февраля 1954 г<года> – по Горьковской области, с февраля по Арзамасской области (РО ИРЛИ.Р. V. Колл. 1.П. 9.№ 21).
Таким образом, современники связывали появление «Письма Николая II императору Вильгельму» с 9 января 1905 года, и Кувшинский вспомнил о нем именно в связи с 50-летней годовщиной этого события. Заметим, что в той же архивной папке хранится новина сказительницы П. С. Губиной, посвященная Кровавому воскресенью. Перевод «Письма» из категории «высокой литературы», как это представлял себе В. М. Кувшинский, посылая стихотворение в толстые журналы «Новый мир» и «Звезда», в разряд фольклора, как мне кажется, весьма симптоматичен. С одной стороны, к 1956 году устоялось и еще не совсем отмерло «новинное» творчество. Присланный пространный текст на историческую (и весьма актуальную) тему мог быть соотнесен редактором журнала с творчеством советских сказителей. С другой стороны, Кровавое воскресенье в советской историографии репрезентировалось как важное и трагическое событие. Юбилейные мероприятия и специальные выпуски периодических изданий вряд ли могли включать «смешные» тексты о событиях революции 1905 года, хотя бы и созданные современниками. Можно предположить и другие причины отказа в публикации текста: несоответствие содержания памфлета советской историографии, странной лакуне с 1922 по 1945 год в биографии приславшего, возможно означающей годы лагерей или тюрьмы, и др.
Подчеркну, что в 1905 году Кувшинский переписал текст в специальную тетрадку, в которой он собирал подобные произведения, а спустя 50 лет, потеряв ее, смог восстановить текст по памяти, как он утверждает, почти без пропусков. Он нигде не говорит, что он учил его наизусть, читал или рассказывал.
Обращение к дяде («Мой дядя, я тебе пишу тревоги и печали полный» или «К тебе, мой дядя просвещенный, ведь я тебе вдвойне родня») отсылает к первой главе «Евгения Онегина» А. С. Пушкина. Но других точек пересечения ни в формальном, ни в содержательном отношении с пушкинским текстом не имеется.
В стихотворении подробно описываются события Кровавого воскресенья и осмеиваются представители династии Романовых и Николай II:
Меж тем все лупят нас японцы и тают русские червонцы
А на победу нет надежды… от горя не смыкал я вежды…
Все думал, как и отчего, но не придумал ничего.
Секретно – уверяю Вас, где нужно думать, там я пас…
И все решают пополам Победоносцев и «маман».
Все вышеназванные тексты были найдены преимущественно в фольклорных архивах, доступных для читателя. В особое хранение были перенесены тексты «Сказ про царя Никиту», «В СССР Никита жил», «Был у нас король такой», «Ив Монтан и другие».
В. С. Бахтин в сборнике «Самиздат века» опубликовал один из вариантов политической поэмы о Н. С. Хрущеве и перестроечную поэму «Сон Горбачева». Он отмечал близость этих текстов, выражающуюся, главным образом, в «очевидной полной лояльности авторов к коммунистической идее и к официальной оценке предыдущего правления» (Бахтин 1997: 793). Как претекст для «Сна Горбачева» рассматривали «Сказ про царя Никиту» А. П. Минаева и А. А. Панченко в статье ««Сон Горбачева» и русский политический фольклор эпохи перестройки» (Минаева, Панченко 2010). Как и для политической сатиры начала ХХ века, для подобных стихотворений хрущевского времени характерна ориентация на литературную сказку XIX века – в данном случае это эротическая сказка А. С. Пушкина «Царь Никита и сорок его дочерей». Связь с пушкинским текстом наблюдается только в названии и нескольких строках, кратко пересказывающих содержание пушкинского текста.
«Сказ про царя Никиту» и стихотворение «В СССР Никита жил» содержат описание деятельности Н. С. Хрущева, истории его борьбы за власть, особенности внутренней и внешней политики и смещения Хрущева в 1964 году. По мнению А. П. Минаевой и А. А. Панченко, эти два текста отличаются степенью «разработанности» сюжета об отставке Н. С. Хрущева: если в первом случае подробности октябрьского Пленума ЦК КПСС 1964 года опущены, то во втором – автор излагает факты, мало известные советским гражданам: Н. С. Хрущев подписал заявление об отставке под давлением, и последним на пленуме выступал Л. И. Брежнев (Там же, 17).
Оба эти текста были переписаны Л. В. Домановским в одно время. Собиратель датирует тексты апрелем 1965 года. После «Сказки про царя Никиту и его свиту» указано место записи – Адмиралтейский завод в Ленинграде.
Один из списков «Сказки про царя Никиту» хранится в Государственном архиве Российской Федерации[338]. Этот текст происходит из Ростова-на-Дону и датируется также 1965 годом. Присланный в прокуратуру, он был рассмотрен начальником отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР Г. А. Тереховым и не был признан антисоветским, так как был направлен против смещенного к тому времени с должности генсека Н. С. Хрущева.
В Историческом архиве Исследовательского института Восточной Европы при Бременском университете хранятся три экземпляра «Сказки про царя Никиту». Один – в фонде юриста, специалиста по международному праву Василия Васильевича Евгеньева (ИА ФСО Ф. 5/2. 6). Г. Г. Суперфин, бывший хранитель архива, обозначил его коллекцию как «номенклатурный» самиздат, так как В. В. Евгеньев был помощником председателя Совета Союза Верховного Совета СССР. Текст из коллекции Евгеньева озаглавлен «Никитиана» («Эта сказка про Никиту…»).