о их ждет…
Перед Русско-японской войной, казалось бы, ничто не предвещало катастрофы, случившейся с русским флотом при Порт-Артуре и Цусиме.
Структура управления флотом и Морским ведомством в конце XIX – начале XX вв. в общих чертах имела следующий вид:
1. Центральное управление.
2. Портовое управление.
3. Строевое управление.
4. Управление судами, отрядами, эскадрами.
В сферу компетенций вышеперечисленных управлений входили, наряду с другими вопросами, и вопросы, регламентирующие военно-морской быт. Это видно как из Свода морских постановлений, так и из выходивших ежегодно Собраний узаконений, постановлений и других распоряжений по Морскому ведомству. Общее заведование всеми видами хозяйства в Морском ведомстве осуществляло Главное управление кораблестроения и снабжения (сокращенно ГУКиС). В ГУКиС входили три отдела:
1. Отдел сооружений (занимался планами кораблестроения и портовых работ).
2. Отдел заготовлений (создавал запасы основных предметов потребления в портах).
3. Счетный отдел (ведал финансовыми вопросами).
Кроме того, существовало Управление главного медицинского инспектора флота. В обязанности служащих этого управления входило следить за тем, чтобы помещения, продовольствие, одежда и занятие морских чинов соответствовали требованиям гигиены; наблюдать за состоянием здоровья означенных чинов[126]. В военно-морской администрации Порт-Артура работали представители этих отделов и управлений.
Действительная служба на флоте продолжалась для нижних чинов 7 лет. Еще 3 года после этого срока матрос числился в запасе и мог быть призван вновь. Воинским начальникам на местах, ведавшим призывом новобранцев, рекомендовалось направлять на флот людей грамотных, по возможности владеющих рабочими профессиями, а также служивших до призыва на торговых судах, как морских, так и речных[127]. В этой связи на флоте было много людей из тех местностей или губерний России, которые или прилегали к морю, или лежали вблизи больших судоходных рек. Но укомплектовать весь личный состав флота людьми, более или менее знакомыми с плаваниями, не представлялось возможным. Поэтому в составе дальневосточных эскадр оказалась масса новобранцев из материковой российской глубинки. По свидетельству морского врача К.С. Моркотуна, «впечатление на такого новобранца [море и корабли] оказывали оглушающее, ошеломляющее»[128].
Для службы на флоте требовалось пройти более придирчивое, чем в армии, медицинское освидетельствование. Принимались только годные к строевой службе, с хорошим общим развитием, ростом не менее 2 аршин и 2 И вершков, т. е. от 157,5 см, что для конца XIX в. являлось ростом средним[129].
Новобранцы флота так же, как и новобранцы армии, прибывали к месту прохождения службы партиями. Их определяли в команду новобранцев порта. Там их учили всему тому, что требуется от любого воина: военной выправке, гимнастике, дисциплине, уставам внутренней и гарнизонной службы; знакомили с винтовкой, одиночной и шеренговой строевой подготовкой[130]. Только после этого молодых матросов приводили к присяге и переводили на разные суда для дальнейшего обучения уже непосредственно морскому делу. На судах приобреталась какая-либо отдельная специальность. По истечении некоторого времени лучшие новобранцы могли быть направлены в специальные школы строевых унтер-офицеров (квартирмейстеров).
Сразу при поступлении на службу каждому матросу на руки выдавалась записная (справочная) книжка. Она хранилась у него до конца службы. В эту книжку записывалось все выдаваемое на руки казенное имущество: обмундирование и снаряжение, оружие, все получаемые деньги, жалование, амуничные, наградные и прочие деньги, а также денежные письма и посылки[131].
А.А. Ливен, командовавший на Дальнем Востоке крейсером «Диана», указывал на некую двойственность положения каждого морского чина. Речь идет о двух параллельных структурах – флотских экипажах и кораблях. Новобранцы, отправлявшиеся в Порт-Артур, зачислялись в Квантунский флотский экипаж частями, но отнюдь не морскими и не боевыми. Ливен вспоминал, что «в то время в моде было морячить». Чины экипажей, находившиеся на берегу, желали быть моряками и показывали это уже после того, как попадали во флотский экипаж, но еще отнюдь не на корабль. До 1880-х гг. экипажи в русском флоте были просто строевыми частями. В них пренебрежительно относились ко многим внешним признакам дисциплины и воинского порядка и не очень заботились о нравственной стороне[132]. В середине 1880-х гг. было предпринято реформирование экипажей. Смысл его сводился к повышению значения корабля. Плавание на судах Тихоокеанской эскадры, считавшееся заграничным, пользовалось особым престижем. На такие корабли смотрели с благоговением. На них и дух бывал хорош. В море, на корабле, где люди поневоле находились все время вместе, сплоченность достигалась гораздо легче, чем в армии. Поэтому, наряду с практическими целями обучения морским специальностям, повышение значения кораблей и их долгое нахождение в плаваниях преследовало цель дать вообще матросскому быту более подходящий к морской обстановке строй[133]. Отрицательное воздействие на сплоченность корабельных команд оказывали окончание кампании и введенное в 1885 г. Положение о морском цензе для офицеров. В первом случае личный состав с судна попадал в экипаж и в следующую кампанию мог быть переведен на другие корабли. Этим обстоятельством матросам ломали понятие «своего» корабля, что часто заставляло начинать работу по формированию сплоченности корабельной команды каждый год заново. Во втором случае морской ценз тасовал офицеров. Чтобы выплавать его и продвинуться по служебной лестнице, они переводились на корабли, уходившие в этот год в плавание, покидая, соответственно, корабль, на котором прослужили предыдущую кампанию.
Тихоокеанская эскадра к моменту занятия ею Порт-Артура в смысле сплоченности и сплаванности личного состава – нижних чинов и офицеров – выгодно отличалась от остальных соединений российских военно-морских сил. За долгое плавание на одном судне у команды успело сложиться понятие «своего» корабля, который стремились сделать самым лучшим в эскадре. Как вспоминал служивший в то время на Тихом океане В.И. Семенов, на почве этого соревнования кораблей вырос «культ эскадры», в которой каждый корабль стремился быть лучшим ее украшением[134]. Некоторые офицеры эскадры даже отказывались уходить на повышение, если не было вакансий на «своем» корабле.
Вскоре после занятия русскими Порт-Артура на Тихом океане был учрежден так называемый вооруженный резерв. Делалось это в целях экономии средств. Время плавания кораблей значительно сокращалось, и большую часть года они изображали собой плавучие казармы. Это отрицательно сказалось не только на боевой подготовке, но и на самом духе эскадры. Офицеров и матросов в массовом порядке переводили с корабля на корабль и в Квантунский экипаж. В результате, как свидетельствует Н.М. Португалов, «и офицеры, и команды отвыкли не только от моря, но и от морского дела и службы, изленивались и превращались в скучающую от безделья массу, изливавшую избыток энергии в кутежах и дебошах в притонах Порт-Артура»[135]. А.А. Ливен также делает вывод о том, что «нельзя объединить <…> судно на рейде и команду на берегу» и что «экипажи у нас были и остаются источником растления и разорения личного состава»[136]. Таким образом, из истории повседневности Тихоокеанской эскадры можно сделать вывод о снижении в последние предвоенные годы ее боевого духа и сплоченности экипажей кораблей.
Тем не менее, по выражению адмирала С.О. Макарова, для настоящего моряка «в море – значит дома». Такое понимание «дома» было всегда связано с кораблем. К концу XIX – началу XX вв. в состав русской Тихоокеанской эскадры входили корабли разнообразных типов, старые и новые. Они представляли все классы боевых судов, которыми располагал тогда современный флот. Подобно боевой для удобства бытовой характеристики все корабли можно разделить на две группы: большие и малые. К первой группе отнесем суда линейного флота (броненосцы и крейсера), ко второй – разведывательные, вспомогательные, канонерские лодки, миноносцы, суда специального назначения малого тоннажа.
Любой корабль как «дом», жилье представлял собой целый организм, подчас большой и многообразный. Все жилые помещения и удобства на кораблях следует разделить на матросские и офицерские. К.С. Моркотун, характеризуя судно как жилище людей, отмечал его отличия от обыкновенного жилого дома внешними условиями расположения. Большая часть судна находится ниже поверхности воды. Только верхняя часть жилых помещений освещается рядом иллюминаторов[137]. Местом проживания людей на корабле служила жилая палуба, первая по счету палуба судна, если считать снизу. На ней располагались как матросы (начиная с носа корабля), так и офицеры (начиная с кормы). Этим обусловлено преимущество кормы над баком (носом) на любом корабле. Самую заднюю или кормовую часть жилой палубы занимало помещение командира корабля. На линейных судах там же устраивалось помещение для адмирала, командующего эскадрой. Далее по направлению к носу судна вдоль его бортов располагались каюты офицеров. Внутреннее пространство между этими каютами на больших судах занимала офицерская кают-компания. На баке находились матросские помещения – кубрики. Рядом с ними могли помещаться еще некоторые жилые каюты и судовой лазарет. В офицерские помещения жилой палубы вел сверху входной офицерский люк с трапом. К этим помещениям относились также офицерский буфет и пассажирские каюты. Матросы на носу спускались в свои кубрики по собственным трапам. Ниже жилой палубы были трюмы. На более мелких военных судах бывала одна жилая палуба, на крупных, как правило, две: верхняя и нижняя. Нижняя составляла собственно жилую палубу, а верхняя – так называемую закрытую батарейную палубу