[210]. Деньги, сданные в кассу на длительный срок, шли в рост (в среднем около 4 % за полтора года).
Помимо вышеперечисленных источников дохода нижних чинов следует учитывать наградные деньги, деньги за сверхсрочную службу, за различные работы. Из этих выплат и сбережений складывалась сумма, которую сдавали в кассу. Кроме того, многим матросам присылали деньги из дома. Вычислить эту долю при анализе средней суммы сбережений нижнего чина не представляется возможным. Тем не менее, можно констатировать, что финансовое положение матросов на Дальнем Востоке позволяло им относительно безбедно проводить свой досуг во время увольнения в город. Матрос действительной службы всегда мог быть уверен, что не останется голодным и раздетым. Об этом заботилось государство. Потратить или сберечь из разных источников оказавшиеся в руках деньги было его личным делом и практически никак не влияло на определенный уставами бытовой распорядок.
Офицерское содержание также позволяло удовлетворять все основные жизненные потребности. Так, мичман Д.И. Дараган с броненосца «Цесаревич» в начале 1904 г. писал родным: «Получил остатки морского довольствия (ок. 25 руб.). Вычли на стол 70 (или 60) и еще на много мелких расходов (винный капитал, собрание, книги и т. п.). Береговое, столовые и остаток подъемных должен получить на берегу». Он же 20 марта пишет: «Получил в экипаже 1665 руб. подъемных – не знаю, что делать, столько денег набралось». 6 апреля Дараган отмечает: «Дали сегодня жалованье, мне за два месяца <…> ок. 270 руб.»[211]. Материальные затруднения, как правило, возникали из-за трат на то, что не являлось, осторожно выражаясь, предметами жизненной необходимости. Так, сотрудник Красного Креста в Порт-Артуре Ю.В. Васильев отмечал по этому поводу: «Со всеми льготами Дальнего Востока офицеры могли бы жить припеваючи, а они живут припиваючи, почему и терпят всякие лишения»[212]. В то же время материальное положение чинов Морского ведомства в Порт-Артуре было лучше, чем у служивших в ведомстве Военном (о последних см. Главу 4).
На берегу матросы жили в казармах Квантунского флотского экипажа. Их размещение там практически не отличалось от жизни солдат порт-артурского гарнизона (также см. Главу 5). К числу недостатков проживания в казармах можно отнести их незаконченность в хозяйственном отношении даже к концу 1903 г. Так, уже в упоминавшемся рапорте Командующего морскими силами в Тихом океане на имя вице-адмирала Ф.К. Авелана в июле 1903 г. по поводу морских казарм говорилось: «Размещение нижних чинов во вновь построенных казармах, хотя и удобных, но необеспеченных хозяйственными постройками <…> вызывает справедливые претензии командиров и требует сверхсметных расходов»[213].
Как для матросов, так и для офицеров береговая жизнь была на восточной окраине империи менее благоустроенной, чем на кораблях. Многие подразделения флота вынуждены были до самого начала войны жить в перестроенных китайских фанзах. Размещение офицеров флота должно было осуществляться в частных квартирах. Для их содержания офицерам полагались квартирные деньги. Генерал-майор М.И. Костенко отмечал по этому поводу в своих воспоминаниях о пребывании во Владивостоке, что офицеры жили в морских флигелях, где даже мичману (семейному) отводилось помещение в каменном здании из нескольких комнат с отоплением и освещением, с платой от 18 до 25 руб. в месяц[214]. Однако в рапорте Командующего морскими силами на Тихом океане на имя Великого князя Алексея Александровича от 12 июля 1902 г. содержатся противоположные сведения о «полном отсутствии частных квартир, как в Новом, так и в Старом городе и ограниченном числе помещений, принадлежавших Морскому ведомству». Речь идет о Порт-Артуре[215]. Судя по рапортам Командующего вице-адмирала Н.И. Скрыдлова, не изменилась ситуация к лучшему и летом 1903 г. Именно к этому времени относится его заявление «о бедственном положении личного состава [на берегу] и их семей, не имеющих казенных квартир и вынужденных ютиться в кое-как приспособленных фанзах Старого города, дорого оплачиваемых, нездоровых и без всяких удобств»[216]. Исходя из имеющихся данных, можно сделать вывод о далеко не полном решении жилищного вопроса в Порт-Артуре для моряков и их семей.
Помимо этих неудобств, проживание моряков на берегу было зачастую далеким от комфортабельности и безукоризненной чистоты, каковые имели место в судовых помещениях. Тому имеются документальные подтверждения. Причем в данном случае бытовые пререкания облачены в форму деловой переписки. 4 апреля 1903 г. заведующий миноносцами в Порт-Артуре капитан 2-го ранга К.А. Грамматчиков посылает исполняющему должность инспектора строительных работ полковнику К.И. Дубицкому служебную записку следующего содержания: «Прошу Ваше Высокоблагородие сделать распоряжения закрыть трубу для стока воды из Вашей квартиры, т. к. грязная вода по выходе из трубы заполняет канавы во дворе возле канцелярии команды миноносцев, что антигигиенично в санитарном отношении». Ответ Дубицкого был дан 18 апреля 1903 г.:
«Закрыть трубу для стока воды из ванной комнаты занимаемой мной квартиры не считаю возможным, т. к. это лишит меня возможности пользоваться ванной. Что касается до антигигиеничности <… > в течение двух лет никаких жалоб не было, равно и не было жалоб со стороны санитарных комиссий»[217]. Думается, эти документы весьма показательны при рассмотрении текущих бытовых проблем, их продолжительности и перспектив решения.
К числу нерешенных бытовых проблем у моряков на берегу следует отнести отсутствие бани в Квантунском экипаже. История с морской баней в Порт-Артуре драматична и печальна. В 1903 г. было принято решение построить для моряков в Порт-Артуре баню, где могли бы централизованно мыться чины Квантунского экипажа и судов эскадры. К ноябрю того же года это жизненно необходимое заведение было сооружено. 4 ноября была создана комиссия по приемки бани, выявившая недоделки по 25 пунктам (в частности, скверно были сделаны ватерклозет, система стока воды, печное отопление, поставлены бракованные баки и офицерские ванны). После устранения основных недочетов 18 декабря 1903 г. комиссия баню в эксплуатацию приняла. А 20 декабря строителю Порт-Артура поступил рапорт следующего содержания: «Доношу Вашему Высокоблагородию, что сданная уже Квантунскому экипажу баня в ночь с 18 на 19 декабря была оставлена без надзора с открытыми кранами, вследствие чего вода, переполнив баки, затопила чердак и протекла сквозь бетонные своды, промочив все стены. В помещении котлов вода скопилась в таком количестве, что, замерзнув за ночь, не дала возможности открыть утром дверь, которую и пришлось выломать ломом»[218].
В результате чины Морского ведомства продолжали мыться на берегу во временно оборудованных для этого китайских фанзах, либо партиями по определенным дням посещали бани на кораблях эскадры.
Недоделки встречались в морских казармах Нового города. Так, например, имеются сведения о неудовлетворительном состоянии в них отхожих мест[219]. Таким образом, жизнь моряков на берегу по сравнению с налаженным ее течением на кораблях эскадры в бытовом плане значительно отличалась к худшему. Бытовые проблемы, промежуточное состояние, в котором находился матрос Квантунского экипажа, ожидая назначения на корабль, снижали дисциплину и сам дух этого экипажа. Об этом, в частности, писал вице-адмирал Скрыдлов в одном из своих рапортов еще в июле 1902 г.[220]. Если по морскому законодательству моряки и члены их семей должны были получать все необходимое для комфортабельного проживания на берегу, то в действительности даже в мирный период существования Порт-Артура на основе имеющихся сведений можно утверждать, что к 1904 г. реальность была далека от этих требований.
Характеризуя быт чинов Морского ведомства на Тихом океане, нельзя обойти вниманием его нерегламентированную составляющую. Сюда следует отнести понятия о морской касте, морские традиции и обычаи, некоторые формы проведения моряками досуга. Понятия эти к концу XIX – началу XX вв. выработались на всем русском флоте. Тихоокеанская эскадра, как нераздельная часть флота, являлась носителем этих понятий. В то же время служба на Дальнем Востоке вносила в них некоторую собственную специфику. Как уже отмечалось, флот до Русско-японской войны был в России элитой вооруженных сил. Офицеры-моряки находились в обществе на особом положении по сравнению со своими сухопутными коллегами. Как писал Генерального штаба генерал-майор Е.И. Мартынов, служба морских офицеров сопровождалась соблюдением особого морского этикета на кораблях и исполнением светских обязанностей на берегу[221]. Это особое положение, с одной стороны, объяснялось блестящей общеобразовательной подготовкой будущих офицеров флота в Морском корпусе, с другой стороны, умением держать себя в светском обществе, общей эрудицией и манерами, усвоенными во время жизни в столице. Выпускники сухопутных юнкерских училищ и кадетских корпусов, расположенных по многим городам Российской империи, по части наличия вышеперечисленных качеств смотрелись на фоне морских офицеров весьма бледно. Конкуренцию морякам могли составить разве что гвардейские офицеры. Поскольку гвардейских частей на Дальнем Востоке не было, «сливками» общества считалось там морское офицерство.
С другой стороны, моряки содержались от казны намного щедрее своих сухопутных коллег. Генерал-майор М.И. Костенко указывал, в частности, на возникающие в этой связи проблемы: «Содержание моряков от казны дол