[400]. В частности, подполковник А.Г. Авчинников в своей работе о начальнике 7-й Восточно-Сибирской дивизии генерал-лейтенанте Р.И. Кондратенко упоминает, что его жена регулярно получала письма от мужа до 30 июля 1904 г. Позже от него было получено лишь две телеграммы – в августе и октябре[401]. За доставку частных писем китайцы брали 5 руб., телеграмм – от 10 до 15 руб.[402]. Помимо платы за доставку, китайцам выдавались деньги на оплату самой телеграммы. Китайские почтальоны проникали не только через морские рубежи, но и сквозь сухопутное кольцо осады крепости. Любопытно, что за нелегальный пропуск уже сами китайцы платили деньгами и товарами русским солдатам на аванпостах и, вероятно, японским на другой стороне тоже[403].
Часто на передовых позициях противники обходились без китайского посредничества. Французский офицер К. де Грандпре отмечает в своих записях интересный факт: «3 (16) декабря [1904 года] часовой, стоявший в японской траншее, поднял маленький пакет; в нем находилась золотая монета и записка японскому офицеру от русского офицера. <…> Последний просил своего японского коллегу отправить телеграмму в Крым его старухе матери. Телеграмма эта, пропущенная японской цензурой, была отправлена по назначению, о чем и был уведомлен русский офицер»[404].
Подробности этой истории отыскались также и в воспоминаниях английского представителя при японской армии под Порт-Артуром Э.А. Бартлетта. «Десяти рублей, однако [перекинутых русским офицерам на покрытие расходов за передачу телеграммы. – А.Л.], не хватило, и надо было добавить еще 15 иен. Японские офицеры и солдаты устроили подписку для сбора недостающей суммы. На следующую ночь они бросили [в русскую траншею] письмо, в котором сообщили, что исполнили просьбу, упомянув при этом, что должны были приплатить 15 иен. Русские перебросили новое письмо, в котором благодарили и возвращали добавленные японцами 15 иен. <…> Таким образом, все дело велось на чисто коммерческой почве», – добавляет Бартлетт[405].
По свидетельству К. де Грандпре, такие отношения между воюющими были довольно распространены, особенно на последнем этапе осады. В полной мере для передачи почты было использовано перемирие 20 ноября 1904 г. Оно устраивалось по случаю уборки трупов и переросло в повсеместное общение русских и японцев на нейтральной полосе[406]. 9 декабря 1904 г. японский подполковник Сайто передал Главному уполномоченному Красного Креста в Порт-Артуре И.П. Балашову 5 тюков с письмами солдатам и офицерам порт-артурского гарнизона. В ответ русскими властями было разрешено переслать на родину письма японских военнопленных, содержавшихся в Порт-Артуре[407]. Мичман И.И. Ренгартен вспоминал в этой связи: «Я получил девять писем. Был, конечно, в восторге и печали»[408]. Порт-Артурская газета «Новый край» назвала это мероприятие «актом рыцарской любезности» со стороны японцев[409]. Следует отметить, что все это имело место, когда воюющие стороны уже были утомлены взаимным пролитием крови.
Для связи с Маньчжурской армией и Чифу использовалась также голубиная почта. В Порт-Артуре существовала военно-голубиная станция[410]. Еще в феврале 1904 г., предвидя блокаду, в Ляоян доставили 45 почтовых голубей с артурской станции. Голубей в течение двух лет дрессировали летать из Ляояна в Порт-Артур. В Ляояне они размещались в голубятне пограничной стражи. По сведениям И.В. Деревянко, осажденной крепости достигли всего три голубя[411]. В мае 1904 г. мичман Д.И. Дараган писал родным: «Пришли четыре телеграммы: две с голубями, две на китайцах»[412]. В конце августа Ляоян был оставлен русскими войсками. Вывезти корзины с голубями не успели. Нижние чины выпустили птиц на волю. Лейтенант М.И. Никольский, находившийся в это время в Порт-Артуре, записал в своем дневнике 31 августа: «Сегодня утром прилетел голубь из Ляояна, но без телеграммы»[413]. Голуби, посылаемые из Чифу, цели не достигали вовсе. Таким образом, эффективность голубиной почты следует признать крайне низкой. Неэффективным оказался и беспроволочный телеграф, поднятый на воздушный змей для увеличения радиуса его действия[414]. В ноябре – декабре 1904 г. из Порт-Артура посылались миноносцы и катера в китайские порты. В случае невозможности вернуться, им было приказано разоружаться. Таким образом, перед самой сдачей крепости в Чифу со знаменами и документами прорвались миноносцы «Статный», «Бойкий» и «Властный».
Можно утверждать, что в течение осады Порт-Артур имел в своем распоряжении несколько способов связи с внешним миром. Надежность передачи сообщений по ним напрямую зависела от военной удачи. Объем передаваемой информации был, конечно же, несравним с довоенным. Для большинства рядовых порт-артурцев эта связь имела скорее психологическое, нежели практическое значение. Благодаря ей в структуре повседневности защитников крепости не сложилось ощущения полной отрезанности. Продолжала сохраняться надежда на преодоление информационной изоляции. Успехи в этом деле были фактором, положительно действовавшим на морально-психологический климат в среде осажденных.
Важнейшим вопросом для осажденного Порт-Артура был продовольственный. С ним напрямую был связан порт-артурский рынок. Утверждение о централизованном продовольственном обеспечении армии, флота и гражданского населения можно принять лишь с некоторыми оговорками. Заключаются они в следующем. Дело в том, что контроль военного командования за имевшимися запасами продовольствия, выразившийся в запрете продажи оптом и введении с началом войны фиксированных цен-тарифов, не распространялся на китайскую торговлю. Несмотря на японскую блокаду, китайский морской привоз (по сути, морская контрабанда) функционировал с большей или меньшей интенсивностью в течение всей осады Порт-Артура. Упоминания о закупках продовольствия у китайцев в официальной деловой переписке штаба крепости и порта дают повод говорить о китайском привозе не как о явлении эпизодическом, но как о вполне регулярном. Недостаточная источниковая база (все товары свободного рынка не могли фиксироваться в документации Военного и Морского ведомств крепости) вынуждает быть весьма осторожным в оценке масштабов китайской торговли. Однако свидетельства, воспоминания, отдельные документы и приказы на сей счет позволяют говорить о дальнейшем функционировании рынка уже в осажденном Порт-Артуре. Легализованный для китайцев, этот рынок был теневым каналом реализации товаров по ненормированным ценам для всех остальных торговцев. Продолжали действовать естественные законы спроса и предложения, влиявшие на процесс ценообразования. Гражданское население, чины армии и флота были включены в рыночные отношения. Собственно, таковые в осажденном городе сводились по большей части к добыванию дополнительного пропитания. Рынок, таким образом, можно напрямую связать с неотъемлемой частью военного быта – питанием. Думается, именно рынком и привозом можно объяснить тот факт, что, по свидетельству мичмана Д.И. Дарагана, в Порт-Артуре «достать можно многое»[415].
Д.М. Карбышев в своей работе, посвященной обороне Порт-Артура, утверждает, что в крепости «запас мяса и рогатого скота был самый ничтожный. Скот доставлялся морем из Чифу и Инкоу небольшими партиями, что с началом войны прекратилось»[416]. Многие свидетельства, однако, говорят об обратном. Так, 13 февраля 1904 г. лейтенант М.Ф. Римский-Корсаков, комментируя ночную стрельбу эскадры в сторону моря, отмечал в своем дневнике: «Вчера вечером, как оказалось, палили по джонке, которую потом ввели в гавань <…> На ней было до семидесяти живых быков»[417].
Продовольственному вопросу в осажденном Порт-Артуре можно посвятить отдельное исследование. В рамках нашей работы уместно проследить за некоторыми каналами, по которым еда попадала к защитникам крепости. Можно утверждать, что в течение всей осады главным источником пополнения продовольственных запасов был морской путь. Кроме перечисленных выше пароходов, привозивших в Порт-Артур, прежде всего, продукты, следует упомянуть о приходе 27 мая 1904 г. из Чифу французского парохода «Gabriel». На его борту было 100 ящиков шампанского и 22 ящика консервированного мяса и молока[418]. Сестра милосердия О.А. фон Баумгартен упоминает в своем дневнике о прибытии больших шаланд с продовольствием 14 и 26 сентября 1904 г.[419]. Как о прекращении доброй традиции сожалеет мичман Д.И. Дараган 1 июля 1904 г.: «Что-то давно мяса не везут из Чифу»[420]. Неоднократные упоминания о больших и малых судах встречаются в воспоминаниях большинства участников обороны Порт-Артура. В работе исследователя А.И. Сорокина содержится упоминание о том, что еще 14 ноября 1904 г. продовольственный ассортимент порт-артурского базара был весьма разнообразен[421]. Пароходы, шаланды, джонки разгружались на маяке Ляотешаня, в бухтах Луизы и Тахэ.