.
Е.К. Ножин, анализируя существовавшее летом и осенью 1904 г. положение, отмечал: «Ненависть, которая так сильно проявлялась к флоту, была не сознательное негодование, а скорее психоз. Травля морских офицеров от старшего до младшего переносилась в рестораны и даже на улицу»[464]. Поводы отыскивались сами собой. Очень показательна сцена, разыгравшаяся между морскими и сухопутными офицерами в здании Морского собрания 9 октября 1904 г. Она нашла отражение в объяснительном рапорте капитана 2-го ранга Китовкина командиру порта Артур. Китовкин пишет: «После второго звонка, то есть за четверть часа до закрытия собрания, поручики 13-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Попов и Жилов требовали из буфета три бутылки вина. По правилам Морского собрания буфетчик не имеет права отпускать вино после 2-го звонка. Тогда поручики Попов и Жилов стали говорить, что моряки смотрят на них, как на что-то низшее, и вообще вели подобный разговор. Я их попросил покинуть собрание <…> Услышав шум в прихожей, пошел туда и вижу: лейтенант Ромашев держит за руку поручика Жилова, который хотел ударить прапорщика [флота] Алалихина. Я сказал: «Приказываю вам немедленно удалиться». Поручики Попов и Жилов бросились бегом к лошадям, и один из них крикнул: «В ружье!» Жилов вскочил на лошадь, обнажил шашку и, поворотив лошадь на офицеров, кричал, что моряки все сволочи, поганые трусы, и наносил массу разных других оскорблений»[465].
Случай этот остался практически без последствий. Видимо, на фоне царившей осенью 1904 г. неприязни к морякам, показательное наказание сухопутных офицеров вызвало бы нежелательный резонанс в крепости. Кроме того, пусть не в столь крайних формах, взгляды армейских поручиков Попова и Жилова не были чужды сухопутному командованию. 12 октября 1904 г. А.М. Стесселем был издан знаменитый приказ № 729, вошедший в историю обороны крепости как «приказ о грязи и моряках»[466]. Специально или в силу свойственного ему стиля командующий увязал плохое санитарное состояние города с проживанием в нем чинов Морского ведомства. В этой обстановке командир порта Артур И.К. Григорович был вынужден спустить рапорт Китовкина на тормозах. На рапорт Григоровичем была наложена скромная резолюция. Она гласила, что Морское собрание теперь следует закрывать в 20 часов, о чем отзваниваться адмиралу[467]. Диаметрально поменявшееся отношение к флоту было в течение обороны Порт-Артура наиболее острым моментом из области настроений защитников крепости.
Это имело резонанс и за пределами Порт-Артура. Из Владивостока мичман В.Е. Егорьев, служивший на крейсере «Россия», писал отцу 23 сентября 1904 г. «Много радует всех Порт-Артур (гарнизон, конечно, а не эскадра)»[468].
Моральное состояние защитников крепости зависело также от их психологической устойчивости. На это указывал в своей работе врач-психиатр Г.Е. Шумков[469]. Например, не все смогли адаптироваться к фактору блокады. По данным доктора В.Б. Гюббенета, с началом тесной блокады покончили жизнь самоубийством из револьверов пятеро офицеров: 5 мая – двое, 23 мая – один, 8 июня – один и еще один 20 сентября. Нижних чинов за май и июнь застрелилось девять[470]. Однако подробного анализа всех причин, заставивших этих людей свести счеты с жизнью, в Порт-Артуре не проводилось. Лишь в отношении первых четырех офицеров Гюббенет усматривает цепную реакцию, связанную с осознанием (по их мнению) безнадежности собственного положения. Мотивация нижних чинов не рассматривалась вовсе. Кроме того, не следует забывать, что за 1904 г. во всей русской армии (в том числе и вне театра боевых действий) покончили с собой 138 военнослужащих[471]. Думается, на этом фоне говорить о волне самоубийств по причине изоляции Порт-Артура будет явным преувеличением. Хотя, бесспорно, надо признать, что психика защитников крепости подвергалась тяжелым испытаниям.
Врач И.С. Крейндель, обобщая опыт, полученный во время Русско-японской войны, рассмотрел типичные случаи психозов. Они выражались, в частности, в навязчивых идеях и обманах чувств зрительного и слухового характера[472]. По свидетельству медиков, находившихся в осажденном Порт-Артуре, эти виды галлюцинаций возникали у массы людей. Особенно на последних этапах обороны. «Внутреннее содержание, – писал В.Б. Гюббенет, – было всегда одинаково: что выручка идет с севера, что где-то там идет теперь бой, что видны отблески от разрывов русских бомб. Сведения об этом сообщались как о достоверных фактах из многих наблюдательных пунктов»[473]. Видимо, возглавлявший оборону Порт-Артура генерал-лейтенант А.М. Стессель имел в виду не только физическое, но и психическое истощение гарнизона к моменту сдачи, когда говорил, что «люди стали тенями»[474]. Не ставя задачи анализировать возможности сопротивления Порт-Артура после 20 декабря 1904 г., следует признать сильную психологическую измотанность защитников крепости.
Представляется возможным сделать некоторые выводы о Порт-Артуре военного времени. Во-первых, надо назвать события, разделившие жизнь города на этапы. Сюда следует отнести начало войны (27 января, покончившее с Порт-Артуром мирного времени), перерыв сообщения (конец апреля – начало мая), бои на дальних подступах к городу (май – июнь), начало тесной блокады и обстрелов с суши (июль), сдача крепости (20 декабря). Во-вторых, на фоне этих событий происходили описанные выше процессы и изменения, составившие собственно жизнь города военного времени. Важно подчеркнуть, что до середины лета 1904 г. Порт-Артур был более городом и морской базой, чем крепостью. С началом тесной осады ситуация меняется. На первый план выступает Порт-Артур как крепость. Городская жизнь оказалась в ближайшем и опасном тылу, что, безусловно, наложило на нее отпечатки, о которых речь велась выше. Роль Порт-Артура как морской базы постепенно сводится на нет и окончательно исчезает к концу ноября 1904 г. (фактически гибель на рейде остатков эскадры). Все это происходило с участием и на глазах военных, морских и гражданских лиц, находившихся в городе. Вооружённая борьба в Порт-Артуре не только подвергала их военной опасности, но и изнуряла физически и морально, становясь постоянным фоном, на котором протекала их повседневная жизнь.
Глава 6Военные будни действующей армии: взгляд с передовой
История повседневности Русско-японской войны 1904–1905 гг. в значительной части основывается на военном быте ее непосредственных участников. Имеется в виду ежедневная жизнь тех людей, которые в течение боевых действий находились в прямом соприкосновении с противником. Они сражались на морских и сухопутных театрах боевых действий. Одним из основополагающих моментов нашей темы является рассмотрение всех составляющих истории повседневности в условиях боевых действий. Это позволяет взглянуть на войну из окопов и с палуб кораблей глазами фронтовых солдат, матросов и офицеров. Их свидетельства позволяют увидеть, какие изменения внесла война в регламентированный приказами и циркулярами морской и сухопутный быт. Тогда становится понятным, какие распоряжения в этой области остались только на бумаге, на что успевало реагировать местное начальство в своих приказах, насколько официальные бумаги соответствовали действительному положению вещей и какие области военного быта оказались за пределами делопроизводственной переписки. Кроме того, некоторые бытовые аспекты обязаны своим рождением самому ведению боевых действий. Из них по большей части и состояла картина повседневной жизни на позициях.
Говоря о чинах Морского ведомства в 1904 г., необходимо отметить следующее. Характерной чертой их быта на первом этапе войны было практически полное соблюдение регламентированных норм жизни для кораблей, ведущих кампанию. В Порт-Артуре так продолжалось до апреля 1904 г. Ситуация со снабжением моряков, по большому счёту, не выходила за рамки, предусмотренные СМП. Добавились, разумеется, опасности военного времени. Однако места проживания моряков оставались прежними. Например, на Ляодунском полуострове в месте дислокации 1-ой Тихоокеанской эскадры это были корабли и казармы Квантунского экипажа. Такой же порядок существовал и на Владивостокском отряде крейсеров. Во Владивостоке уставные порядки не менялись до конца войны. На 2-ой Тихоокеанской эскадре они также просуществовали почти без изменений вплоть до самого ее трагического конца.
Иной была ситуация в Порт-Артуре. Это замечание, прежде всего, касается образа жизни моряков во время Русско-японской войны. Попытаемся сначала реконструировать в большей степени именно их военные будни.
Отпуск свежей провизии и хлеба, согласно циркуляру начальника 1-ой Тихоокеанской эскадры от 15 февраля 1904 г., производился из тех же складов, что и до начала военных действий[475]. Форма одежды сохранялась уставная. Увольнения на берег, хотя и в ограниченных масштабах, продолжались регулярно. Естественно, главной темой в разговорах моряков, как и во всем Порт-Артуре, стали война, судьбы крепости и эскадры. Активных действий на море в полном составе (за исключением сражения с японскими кораблями днем 27 января 1904 г.) эскадра не вела. Большинство крупных кораблей постоянно находились в гавани. Все службы обеспечения работали исправно в обычном режиме.
Исключение из общего течения жизни составляли поврежденные корабли («Цесаревич», «Ретвизан» и «Паллада»). Люди с погибших в первые дни войны крейсера «Боярин» и минного транспорта «Енисей» были распределены по имевшимся вакансиям на другие суда эскадры и в Квантунский экипаж. Позднее также поступили со спасенными с броненосца «Петропавловск» и с нескольких миноносцев. Мичман К.Г. Житков с крейсера «Аскольд» отмечал в своих записях в феврале 1904 г.: «Распределяли спасшуюся енисейскую команду. Досталось и нам 10 человек. Пришли из Дальнего [рядом с этим портом затонул “Енисей”. –