А.Л.] в солдатских шинелях и фуражках. Впечатление произвели неважное»[476]. До этого многих спасенных из команды «Енисея» в окрестностях города Дальнего отогревали китайцы. Командующий флотом циркуляром от 15 февраля приказал «установить у оставшихся нижних чинов команды минного транспорта “Енисей”, у кого из них были сданы на хранение в судовую сберегательную кассу деньги и в какой сумме, а равно с указанием номеров книжек, если таковые помнят»[477]. Всем спасенным компенсировали сбережения. Им выдали новую форму и имущество, зачислили на довольствие по новому месту службы.
Некоторый сумбур в судовые распорядки внесло самое начало войны. Так, лейтенант М.Ф. Римский-Корсаков с броненосца «Пересвет» описывал первые военные будни: «[Офицеры] спали в кают-компании прямо на палубе, не раздеваясь. 28 января утром я, наконец, вымылся и в первый раз после объявления войны переменил белье»[478]. Но уже очень скоро военная опасность стала привычкой. Лейтенант В.К. Деливрон с крейсера «Баян» не без щегольства рисовал в своих письмах домой следующие сцены: «К бомбардировке у нас настолько привыкли, что пока наверху свистели и гудели снаряды и сыпались осколки, в кают-компании во время отдыха (тотчас после завтрака) сидело человек 8 офицеров в самом мирном настроении, пили кофе, курили, рассказывали веселые анекдоты, некоторые полулежа на диване»[479]
Активизировалась боевая подготовка в период командования флотом С.О. Макарова. В течение февраля – марта с больших судов посылались отдельные команды на берег в караулы и цепи. Лейтенант В.Н. Черкасов с броненосца «Севастополь» отмечал 22 марта 1904 г. в своем дневнике: «Стоим у стенки. Сегодня организовал стрельбу дробинками [т. е. 37-мм снарядами через вставные стволы, чтобы не расходовать ресурс главного калибра. – А.Л.] из больших пушек. Сами комендоры нарисовали на щите [японского броненосца] «Шикисиму» и теперь с удовольствием ее расстреливают»[480].
В относительно спокойной обстановке (после успешного отбития атак японских брандеров, пытавшихся затопиться на фарватере, по которому порт-артурская эскадра выходила в море) русские корабли совершенствовали свою боевую подготовку. Совершенно в духе мирного времени прошло празднование Пасхи 1904 г. Ее отмечали 28 марта. В.Н. Черкасов вспоминал о пасхальных днях: «Раздавали царские подарки, матросам – полфунта чаю или сахару, мыла, табаку, образки и т. п. Я получил кожаный портсигар с буквами М. Ф. и короной и четверть фунта табаку»[481]. Такие портсигары от вдовствующей императрицы Марии Федоровны получили все офицеры Тихоокеанской эскадры.
После мирных празднований настоящей трагедией стала гибель 31 марта броненосца «Петропавловск» почти со всей командой и адмиралом С.О. Макаровым на борту. Погиб штаб, погибли планы и оперативные разработки. В этот же день получил серьезные повреждения и надолго вышел из строя броненосец «Победа». Не был закончен ремонт кораблей, поврежденных во время атаки японских миноносцев в ночь на 27 января. В этой обстановке возникли серьезные сомнения, сможет ли Тихоокеанская эскадра активно противостоять на море японскому флоту. В конце апреля, почувствовав ослабление угрозы их морским коммуникациям, японцы начали высадку своих сухопутных войск на северо-восточной оконечности Квантуна. В Порт-Артуре было принято решение усилить сухопутные рубежи обороны крепости за счет сил и средств флота.
В апреле 1904 г. начался следующий этап в жизни эскадры. С судов начали забирать моряков и орудия на сухопутные позиции. Мичман И.И. Ренгартен отмечал в своем дневнике 26 апреля 1904 г.: «… порядок судового дня совершенно нарушен – в каждый данный момент сотня или две людей с корабля – на работе на берегу. Всякие почести и караулы кому бы то ни было отменены – во всех случаях разрешено быть в тужурках»[482]. В дальнейшем связь с сушей усиливалась еще больше. Это являлось типичной чертой быта моряков 1-ой Тихоокеанской эскадры. В апреле 1904 г. были созданы первые наблюдательные посты на берегу, телефонные и телеграфные станции, которые обслуживались моряками. Стали формироваться батареи сухопутного фронта, укомплектованные орудиями с судов и прислугой из числа морских чинов. Вообще, можно выделить к лету 1904 г. три основных места сосредоточения моряков на берегу:
1. Батареи (орудийная прислуга);
2. Непосредственно окопы, позиции, форты (морские роты);
3. Тигровый полуостров (в этом самом безопасном месте располагались раненые и больные флота).
Циркуляр вице-адмирала В.К. Витгефта, исполнявшего должность командующего эскадрой после гибели С.О. Макарова, от 10 мая 1904 г. для организации обороны крепости предполагал формирование 10 рот десанта[483]. Затем эти роты свели в морские батальоны. Люди туда набирались с линейных судов и канонерских лодок. Они продолжали оставаться на флотском обеспечении. Хозяйство морских рот и команд отдавалось в ведение сухопутного начальства. Батареи, приравненные по статусу к ротам, в техническом и хозяйственном отношении были вполне самостоятельны. Согласно приказу командира порта Артур контр-адмирала И.К. Григоровича от 16 мая 1904 г., они подчинялись только своему непосредственному флотскому начальству[484].
Для снабжения боевыми припасами, провизией и прочим вся линия сухопутных укреплений была разбита на сектора. Батареи, вошедшие в один сектор, поручались в заведование тем судам эскадры, откуда для них были взяты орудия и прислуга. Каждая батарея обеспечивалась лошадьми, телегами, упряжью и другими предметами для ведения хозяйства на берегу[485]. Личный состав батарей располагался, как правило, в блиндажах. Сотрудник Красного Креста Ю.В. Васильев оставил описание условий жизни в бараке на одной из морских батарей: «Барак точно ласточкино гнездо прилепился к скале. Входите в переднюю, где помещается телефон, шкаф с провизией, койка дежурного матроса и умывальник. Далее маленькая офицерская койка. По следующей стене стоит стол с банкой и печеньем, эмалированными кружками, табаком, папиросами и прочее. Вторая корабельная койка, над ней полка с книгами, инструментами, на стенах прибиты картинки. В жестянках из-под консервов насажены ирисы. У всех блиндажей и казарм всегда есть собаки и другие животные»[486].
Морским ротам на передовых позициях сухопутного фронта достались гораздо худшие условия. Так, мичман И.И. Ренгартен, посланный со своим подразделением прямиком в солдатские траншеи, писал: «Для команды в окопах подобья собачьих конур. У нас холодная и неудобная землянка»[487].
С Ренгартеном соглашался в своих воспоминаниях лейтенант флота С.Н. Тимирев, оказавшийся в тех же окопах. «Блиндаж внутри, – писал Тимирев, – низкий подвал с частыми бревнами-стойками, такими же стенами и потолком, по стенам наскоро сколоченные нары, посредине грубый стол. Освещение – несколько свечей в бутылках; пол земляной; согревался блиндаж примитивным камельком»[488]. На основе приведенного материала можно говорить о значительном изменении условий проживания моряков. Они в большом количестве на втором этапе обороны крепости влились в ряды ее сухопутных защитников. При этом быт моряков менялся, как правило, в худшую сторону.
Изменения затронули и форменную одежду чинов Морского ведомства. Еще на судах в гардеробах морских офицеров стали появляться неуставные вещи: шведские рабочие куртки, разного рода тужурки и бушлаты. С наступлением жаркого времени года, как офицеры, так и матросы практиковали ношение сетки на голое тело вместо нижних рубах. Среди младшего и среднего командного состава флота большой популярностью пользовались английские грибообразные шлемы и ботинки на шнуровке. Вероятно, некоторая часть этих вещей была приобретена личным составом еще до начала войны. Но тогда их ношение командованием не приветствовалось, так как являлось нарушением устава. С началом боевых действий ситуация изменилась. На посторонние элементы, в униформе, если они были удобны владельцу, стали смотреть сквозь пальцы. Это правило действовало тем сильнее, чем ближе человек находился к передовой. Более того, когда выяснилась необходимость в обмундировании защитного цвета, морякам на берегу прямо были рекомендованы кителя цвета хаки или синие куртки. 1 мая 1904 г. начальником эскадры был выпущен циркуляр, гласивший: «Всем офицерам, находящимся на батареях и на наблюдательных постах, завести для себя синие или цвета хаки кителя или же синие куртки, ничем не отличающиеся от формы нижних чинов. На куртках сих иметь старые погоны. Шляпы разрешаю носить соломенные или другие, но не белые. Установленную форму завести на фортах и на миноносцах. Форму эту офицерам и нижним чинам носить ввиду неприятеля»[489].
Мичман Д.И. Дараган с броненосца «Цесаревич» по поводу этого циркуляра писал домой 2 мая 1904 г.: «Вышел приказ о том, что следует на батареях и в горах ходить в фантастических синих или серо-желтых формах». О скорости исполнения этого приказа можно судить из следующего письма Дарагана, написанного 5 мая 1904 г. В нем он отмечал: «Нигде нет больше сизо-желтых кителей. Я раздобыл материю неприличного цвета и хочу шить полную форму и чехлы на фуражку. В 20 шагах на местности не заметить»[490]