. Можно предположить, что не один Дараган принимал участие в обороне Порт-Артура, одетый в прообраз камуфляжной формы. Приказ начальника эскадры от 10 мая 1904 г. дополнял распоряжения от 1 мая. По этому приказу десантников морских батальонов обязывали выкрасить рубашки в цвет хаки[491]. Как видим, эта инициатива исходила от местного командования. Своей властью адмирал В.К. Витгефт вышел за регламентированные СМП рамки, касавшиеся формы одежды чинов флота. Сделано это было вполне своевременно, с учетом специфики боевых действий на берегу. Как видно из приведенного свидетельства, имел место вольный выбор защитных цветов.
Следует отметить общий активный процесс эволюции военной формы особенно в осажденном Порт-Артуре. Эта эволюция была связана не только с удобством нерегламентированных видов одежды. Сказалось и частичное уничтожение ее запасов на складах огнем противника. Так, например, моряки на берегу очень быстро износили сапоги. 18 октября 1904 г. приказом по отдельному отряду броненосцев и крейсеров (так стала называться вернувшаяся в Порт-Артур часть эскадры после неудачной попытки прорыва во Владивосток 28 июля) морякам предписывалось в десантных и резервных морских ротах на берегу плести в свободное время лапти из ворса[492]. Разработали такую обувь на броненосце “Ретвизан”. Для получения материала распускали смоленные морские канаты. Этим занимались легкораненые на Тигровым полуострове. С наступлением холодов морякам на позициях выдавали солдатские шинели из запасов гарнизона. 13 октября 1904 г. командир порта Артур И.К. Григорович приказом № 1456 велел морякам нашить на эти шинели погоны с надписью «Квантунский экипаж»[493].
Впрочем, на последнем этапе обороны крепости даже в форме моряков исчезали внешние знаки различия: «Одежда самая разнообразная, – вспоминал о последних днях обороны мичман В.И. Дмитриев 8-й, – полушубки, бушлаты, какие-то кацавейки. Редко у кого форменная фуражка. Офицеры щеголяли в каких-то удивительных малахаях и грубых полушубках. Многие из них тонули, и потом приходилось одеваться уже в то, что удавалось достать»[494].
Оставшийся без гардероба после гибели броненосца «Победа» лейтенант С.Н. Тимирев описывал свои сборы в штаб командующего всеми эскадренными командами на позициях следующим образом. Дело происходило в декабре 1904 г.: «Наскоро собрав свою, – писал Тимирев, – амуничку (бывшую, кстати, в большом расстройстве: саблю пришлось взять чужую, револьвер мне одолжил доктор Григорович, верхнюю тужурку мне подарил лейтенант Кротков [сослуживцы Тимирева. – А.Л.] сжалившиеся над моей бедностью) – кроме легкой тужурки, брюк и фуражки, собственных вещей у меня не было. Все остальное погибло на броненосце, я отправился в штаб»[495].
Моряки, как видим, под конец осады были одеты весьма разнообразно. Все виды одежды смешались. Люди носили уставную форму, форму, заведенную местным командованием, наконец, просто гражданскую одежду. Наиболее типичным был в декабре 1904 г. вид порт-артурского моряка в элементах одежды всех перечисленных видов.
В ноябре 1904 г. японцы начали обстрел порт-артурского рейда с суши тяжелыми 11-дюймовыми орудиями. За короткое время легли на дно все оставшиеся русские линейные суда. 25 ноября 1904 г. флот при Порт-Артуре как единый организм прекратил свое существование. В действии осталась лишь часть миноносцев. Собственно в морской войне при Порт-Артуре наиболее активное участие приняли суда минного флота и легкие крейсера. Миноносцы выходили в море на протяжении всей осады. «Жили на миноносцах тесно, неудобно, но дружно», – вспоминал мичман с миноносца «Разящий»[496]. Многие стороны быта на миноносцах были связаны с линейными судами. Приказом вице-адмирала В.К. Витгефта от 6 мая 1904 г. миноносцы прикомандировывались к броненосцам и крейсерам (по 2–3 к одному линейному судну)[497]. Для подсмены на них брались люди из числа команды больших кораблей. Личный состав минного флота в боях на сухопутном фронте организованного участия не принимал. Зато это была единственная категория моряков, которая снискала себе уважение именно за морские военные действия. По оценке морского будущего адмирала М.В. Бубнова «миноносцы в течения осады Артура несли каторжную, мало вознагражденную работу. По сравнению с большими судами они работали во сто раз больше»[498]. С Бубновым соглашался лейтенант А.П. Штер. Последний служил на прекрасно зарекомендовавшем себя в боях легком крейсере «Новик». Штер писал о миноносцах: «В то время как броненосцы и крейсера мирно оставались в гавани, на этих незаметных тружеников свалили всю работу»[499]. Следует признать, что минный флот до самого конца осады оставался именно морским соединением эскадры. Он выполнял свои функции, которые, по сравнению с судами других классов, менее всего трансформировались в условиях блокированного Порт-Артура.
Из команд других судов эскадры, как уже отмечалось, все больше и больше людей сходили на берег. Там, на сухопутных позициях они сражались рядом с солдатами порт-артурского гарнизона. Продолжая изучение военной повседневности моряков, необходимо рассмотреть одну из самых важных ее составляющих. Речь идет о продовольственном обеспечении.
Как уже отмечалось, до апреля 1904 г. моряки порт-артурской эскадры питались по установленным нормам. В конце апреля выдачи свежего мяса на эскадре сократилось до 1 фунта и менее в сутки на человека. Часть мясной порции стали заменять солониной, консервами. Уменьшилась выдача свежей зелени. Циркуляр командующего эскадрой от 27 апреля 1904 г. снижал выдачу квашеной капусты до 25 золотников на человека в день. В супы стали добавлять больше различных круп, но меньше мяса[500]. На качество питания моряков стало влиять место их службы. В наиболее благоприятном положении были те, кто остался на кораблях. Они продолжали довольствоваться от порта и из судовых запасов. Кроме того, многие корабли имели на берегу свои подсобные хозяйства. Такая практика была распространена в русском флоте. Подсобные хозяйства именовались хуторами. На их содержание официально предусматривались денежные субсидии[501]. Из числа судовой команды выделялось несколько человек, которые занимались огородничеством. Насколько весомым подспорьем оказались хутора в дни блокады, видно из воспоминаний А.П. Штера с крейсера «Новик»: «Благодаря предусмотрительности командира, – писал Штер, – ни команда, ни офицеры, ни разу не нуждались в провизии. Получив в распоряжение дачу одного из офицеров за городом, капитан 2-го ранга [М.Ф.] Шульц [командир «Новика». – А.Л.] приобрел заранее стадо коров, которые паслись под наблюдением матроса-пастуха. Мы могли посылать друзьям в подарок то окорок телятины, то свежее мясо. Штук полтораста кур постоянно неслись, снабжая нас свежими яйцами. На «Новике» нашлись два огородника, которые посеяли в начале осады всякую зелень, и в июле мы ели свой картофель, лук, столь необходимый в осаде, и другие овощи»[502].
28 июля 1904 г. крейсер «Новик» навсегда покинул Порт-Артур. Хуторское хозяйство перешло в ведение порта. Такие хозяйства, относящиеся к судам эскадры, следует признать дополнительным источником пропитания моряков.
Структура питания на морских батареях сухопутного фронта оставалась той же, что и на кораблях. Нижним чинам до глубокой осени выдавалась солонина в установленном размере. Офицеры питались консервами. На горячее готовилась каша из различных круп с салом или мясом. В циркуляре от 23 августа 1904 г. командир порта Артур признавал снабжение продовольствием на кораблях и батареях удовлетворительным[503]. Другим своим приказом 18 сентября 1904 г. И.К. Григорович распорядился выдавать продовольственные аттестаты нижним чинам флота на руки. Это касалось тех, кто отправлялся в сухопутные части[504]. Это было выгодно матросам. Они не торопились сдавать аттестаты после прихода в сухопутную часть, получая некоторое время двойное довольствие – и от крепости и от порта. По вопросам питания в Порт-Артуре до самого конца осады шла ожесточенная переписка между морскими и сухопутными чиновниками.
Снабжение морских рот непосредственно на позициях было хуже, чем на батареях и судах. Об этом свидетельствовал М.В. Бубнов в своих воспоминаниях[505]. Причиной плохого питания на передовой отнюдь не всегда были прямые трудности военного времени. Так, матрос М. Филиппов, прикомандированный к одному из батальонов 26-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, вспоминал: «За все время моего пятимесячного пребывания [в батальоне с лета 1904 г. – А.Л.] я ни разу не имел надлежащего пайка мяса. Каша, вместо рисовой и гречневой, была из чумизы пополам с песком и притом варилась, как клейстер. Консервы, отпускаемые для варки в супе, больше половины удерживались артельщиком кормящей роты и продавались в городе посадским. Эта операция была крайне выгодна, ибо один фунт мясных консервов ценился от 2 до 3 руб. Зелень в суп не клалась, а пускалась в него также чумиза. Армейское начальство не могло этого заметить, ибо про их «случайный наезд» на кухню было известно заблаговременно. К этому времени суп варился довольно приличным, около котла с кашей ставился бак с салом или постным маслом. В миску с пробным супом клалось И банки консервов [положенные 36 золотников или 156,3 г. –