Идея игры принадлежала русским стрелкам. «Несмотря на нередко случавшийся летальный исход, – писал другой участник Русско-японской войны, – японцам это развлечение тоже понравилось»[565].
Не менее жестоким развлечением была так называемая призовая стрельба по движущейся цели. На этот раз идею подали японцы. Между своими окопами они иногда оставляли незащищенные проходы шириной в несколько метров. Демонстрируя храбрость, японцы перебегали эти проходы днем у всех на виду «У нас за удачный выстрел [по перебегавшему проход японцу] обещалась награда от офицера, – вспоминал о. А. Холмогоров. – Счастливчик получает за японца целковый»[566].
В Маньчжурской армии за пленного японца нижнему чину полагалось 100 руб. Это не мешало противникам продолжать демонстрировать свою лихость.
С японскими обстрелами города Порт-Артура было связано развлечение, которое можно назвать порт-артурской рулеткой. Солдаты на позициях разделяли Порт-Артур на участки. Затем делались денежные ставки, в какую часть города упадет следующий снаряд и какого калибра он будет[567]. Угадавший точно срывал банк.
Подобные игры свидетельствуют о том, насколько обесценивалась человеческая жизнь в ходе затяжных и кровопролитных боев. В конце войны наметилась иная тенденция. На уровне японских и русских ротных командиров заключалось негласное соглашение не открывать огня первыми. Иногда на дальних участках фронта противники целые дни держали друг друга на прицеле, но не стреляли. Мичман И.И. Ренгартен, находясь на передовых позициях в Порт-Артуре, писал в декабре 1904 г.: «Расстояние до японцев иногда 400, иногда меньше шагов, и при этом молчаливое соглашение стрелять поменьше. Друг друга видят, но воевать избегают»[568]. В.А. Черемисов отмечал в своем исследовании: «Противники стояли лицом к лицу на таком близком расстоянии, что в минуты затишья перебрасывались камнями и переговаривались между собой. Шутки и дружеские разговоры чередовались с перебранками»[569]. Об одной из таких перебранок упоминал в своем дневнике 15 ноября 1904 г. участник обороны Порт-Артура Н.М. Побилевский: «Вследствие близости противника, случаются иногда переговоры такого свойства, – японцы кричат по-русски: “А вы хоть год будете сидеть тут, все равно мы возьмем Артур, лучше сдавайтесь”. Русские отвечали им на это: “Вы хоть три года сидите здесь, все равно Артур вам не взять, убирайтесь к…”»[570]
Другим способом общения были прокламации. Во второй половине войны японцы усердно разбрасывали их вблизи русских позиций. Участник обороны А.М. Юзефович привел текст одной из прокламаций в своих воспоминаниях. При этом сохранена орфография первоисточника. Прокламация, подброшенная порт-артурцам после отступления Маньчжурской армии от Ляояна, гласила: «По причине печального приключения в другом месте светю вам сдаваится. Один командир японской армии». «Печальное приключение в другом месте, – комментирует Юзефович, – очевидно, были неудачи генерала Куропаткина»[571].
Японская пропаганда забрасывала защитников Порт-Артура открытками с фотографиями русских пленных, довольных своей участью, письмами, якобы написанными этими пленными, в которых они убеждали гарнизон сдаваться. В Маньчжурии русским солдатам поступали приглашения дезертировать поодиночке и группами. Дезертирам обещали хороший уход, питание, небольшой денежный капитал, возможность уехать за границу[572]. Начинались рекламные прокламации обычно с обращения «Дорогие солдаты!»[573]. На эти происки генерал-лейтенант А.М. Стессель до декабря 1904 г. реагировал решительно и однозначно. В частности, среди гарнизона Порт-Артура он прибавил себе популярности своим ответом на японские предложение о сдаче крепости. Такое предложение поступало 3 августа 1904 г. В ответной бумаге генерал распорядился «ничего не писать, а просто нарисовать японцам кукиш»[574]. Ответ своего генерала узнали все нижние чины порт-артурского гарнизона и остались им чрезвычайно довольны.
Тем не менее, переходы на сторону противника со стороны чинов порт-артурского гарнизона, возможно, имели место. По крайней мере, если верить американскому журналисту Г. Кеннану, 22 октября 1904 г. к японцам перебежали два русских стрелка. Они просили дать им возможность уехать в Америку[575]. Впрочем, в других источниках (в том числе и в воспоминаниях некоторых иностранных наблюдателей, бывших вместе с Кеннаном у японцев) о русских перебежчиках не упоминается. Если принять во внимание, что решение о сдаче крепости 20 декабря 1904 г. было принято Стесселем почти единолично, вопреки мнению большинства старших офицеров, то признать японскую пропаганду под Порт-Артуром действенной никак нельзя.
Представляется уместным сказать несколько слов о быте японских солдат на передовой. В этом небольшом сравнении станет хорошо видно, насколько фронтовики обеих воюющих сторон отошли от регламентированных собственными уставами правил.
Так, пошитое по прусским и французским образцам, к 1904 г. отнюдь не все обмундирование японской армии было цвета хаки. Во время войны довольно долго, особенно в тыловых подразделениях, сохранялся темно-синий цвет для мундира и черный для бриджей. Японцам, как и русским, лишь опыт войны показал, насколько темные мундиры непригодны. В целях маскировки японскими солдатами на фронте на обычные кителя надевались куртки цвета хаки. Многие японцы выворачивали шинели подкладкой наружу. Либо на все обмундирование накидывался сверху обычный холщевый мешок с прорезями для головы и рук. Очень часто японские солдаты носили особую куртку из козьего меха, мехом наружу. На ноги надевали шерстяные носки, башмаки со шнуровкой, белые или цвета хаки гамаши. Башлыки в японской армии были того же образца и сделаны из того же материала, что и русские. Заметим, что по многочисленным свидетельствам, японцы не выносили европейской обуви. В полевых условиях солдаты и офицеры носили туфли и сандалии.
Во время длительного пребывания на позициях большая часть снаряжения японского солдата лежала в окопе. На передовой каждый носил то, что он считал удобным.
Питались японские военнослужащие на протяжении всей войны в целом стабильно и качественно. Большую часть своего денежного рациона они тратили на бытовые нужды. Рядовой японской армии при полном казенном довольствии получал 6 йен в день. Это составляло примерно 6 североамериканских центов. Деньги тратились на открытки, дешевые сувениры, пиво, вино, сладости, другие мелочи. Все это можно было приобрести в китайских лавочках по обе стороны линии фронта. Главной статьей расходов японского солдата были папиросы. Они продавались пачками по 25 штук в каждой. Пачка стоила от 6 до 8 центов, в зависимости от качества табака.
Жалование японского офицера в йенах составляло порядка 470—2572 руб. в год. Офицерам потратить жалование на передовой было практически негде. Более того, как свидетельствовал англичанин Э.А. Бартлетт, лишь когда японцы победителями вошли в город, «они смогли приобретать многие предметы роскоши, вроде шампанского и красного вина, которых за пределами крепости они не могли получить»[576].
Японский дневной паек на одного солдата в действующей армии состоял из 800 г риса, 300 г пшеницы, 400 г свежих овощей и 200 г мясных консервов. Консервы помещались в маленьких жестянках в количестве дневного пайка в каждой. Это было практичнее, чем в русской армии, где большая банка консервов выдавалась в день на трех человек. Кроме того, через день японские солдаты получали дополнительно по 300 г свежего мяса, а два раза в неделю им раздавалось саке, папиросы, сладкое пирожное, пополнялись запасы сахара и чая. В неприкосновенный запас японского солдата дополнительно входили рис, мясные консервы и бисквиты.
Большие потери японская армия понесла от болезни, связанной с ежедневным употреблением вареного риса. Этот недуг получил название «бе́ри-бе́ри». Рис быстро портился в период дождей в Маньчжурии и на Ляодуне. Употребление испорченного риса приводило к заболеванию. Замеченная вовремя, эта болезнь не была опасна для жизни. В запущенной стадии она часто приводила к смерти. У больного медленно наступал пералич нижних конечностей, после чего следовал разрыв сердца. Оказываясь в силу специфики национальной кухни частыми жертвами «бе́ри-бе́ри», японцы стремились заменить в своем рационе рис картофелем.
Близ Порт-Артура в начальный период осады японская армия размещалась в уцелевших китайских деревнях и в палатках. Затем были оборудованы надежные блиндажи на передовых позициях. Одно из таких убежищ описывает американский корреспондент Г. Кеннан: «Нас привели в блиндированный каземат. Его потолок всего на три фута (около девяноста сантиметров) выше земляного пола, так, что трудно даже сидеть. Свет проникал через узкую горизонтальную щель. На полулежало много спящих солдат, не проснувшихся, даже когда мы ползли по их телам. На позициях наблюдатели в одежде из землянах мешков в общей совокупности производили мрачное впечатление войны»[577].
Кеннан описывает жилье солдат бригады генерал-майора Накамуры. Именно из их числа был сформирован под Порт-Артуром знаменитый отряд «победы или смерти». 10 ноября 1904 г. этот отряд японских добровольцев произвел то, что впоследствии назовут психической атакой. Без единого выстрела, только в штыки японцы двинулись на русские позиции. Атака потерпела полный провал. 2000 японских добровольцев до последнего человека нашли свою смерть под хладнокровным русским огнем. Пример солдат Накамуры должен был поднять боевой дух японской армии, основательно завязнувшей к зиме 1904 г. в позиционной войне под Порт-Артуром. Японцы готовились пережить зиму 1904–1905 гг. на Ляодуне, занимая прежние позиции, не видя перспективы взять русскую крепость до весны и имея собственный печальный опыт психологических срывов. Так, во второй половине осады Порт-Артура пришлось расформировать целый японский полк, отказавшийся выступить на позиции. 18 декабря 1904 г. японские солдаты отказались идти в атаку, несмотря на приказы и рукоприкладство своих офицеров. В результате генералом Ноги был отдан приказ начинавших бежать под русским огнем японцев расстреливать собственной шрапнелью. Последовавшая через два дня после этого сдача Порт-Артура оказалась для японцев настоящим подарком, в который верилось с трудом.