[598]. Вскоре, однако, строительство укрытий развернулось полным ходом, но слово «блиндажист» прижилось как определение всякого, отсиживающегося в тылу. Солидные защитные сооружения именовались «бетоном», а находиться в них означало «пойти в бетон»[599].
Первые же дни войны отразились на порт-артурском рынке. О желающих нажиться на тяжелом положении, о всевозможных спекулянтах и нерусских торговцах говорили, что они «начали изнурительную осаду обывательского кармана и желудка»[600]. Причем повышение цены было двух категорий: «случайное обдирание» – если удавалось хорошо продать товар довоенный, и «естественное обдирание» – если продавали поставки военного времени[601].
Впрочем, в государственных учреждениях дела обстояли не лучше. Тот же Ю.В. Васильев отмечал, что для нормальной работы порта «всюду нужна смазка, иначе все скрипит». Война никоим образом не повлияла на подобного рода отношения. До самого ее конца (впрочем, как и после войны) в Маньчжурии и Порт-Артуре, Владивостоке и Харбине, во всех местах дислокации русских войск и гражданских учреждений употребляли старинные российские выражения «давать смазку» или «смазать»[602] тем, кто держал дело «в рукаве»[603]. Зато, если удавалось провернуть какое-либо дело без материальных трат, удовлетворенно говорили, что смогли «заполучить на шарманку»[604].
О распространении странного поветрия пишет Ю.В. Васильев: «Среди японцев распространяется болезнь “бе́ри-бе́ри”, выражающаяся в сонливости, онемении конечностей и затрудненном дыхании. У нас тоже распространяется, говорят, болезнь бери-бери, но с другим ударением: бери́-бери́»[605].
Начавшаяся война отнюдь не стерла всегда существовавшее разграничение между моряками и «армейскими». «Армейскими», кстати, называли и корабельных инженеров-механиков, которые постоянно «бывают в низах» (т. е. в трюмах корабля)[606]. Сухопутных стрелков в морском лексиконе продолжали именовать «серыми шинелями». Офицеры в своих разговорах называли нижних чинов «митюхами» и «ваньками». Однако морские офицеры, упоминая о действиях на суше, никогда не забывали подчеркнуть, что там сражаются «серые ваньки»[607]. Этим с особой гордостью отмечалась собственная принадлежность к флоту.
Надо отметить, что, например, гарнизон Порт-Артура также не оставался в долгу. За пассивный образ действия о главных силах флота иронически заявляли, что «эскадра броненосцев Тихого океана объявила себя в строгом нейтралитете»[608]. К такому определению присоединились команды крейсеров и миноносцев, которым постоянно приходилось выходить в море.
Боевая деятельность маленьких судов породила ряд своих специфических выражений. Сами миноносцы, как уже отмечалось, по месту постройки делились на «француженок», «немцев»[609] и собранных на Невском заводе – «соколов»[610]. Отправиться на миноносце в ночное дежурство именовалось «сходить в ночное», предпринять дальнюю разведку на миноносце или паровом катере – «ходить в авантюры»[611]. Испрашивать разрешение у начальства на подобное мероприятие – «мазать корму»[612] или «колыхнуться»[613]. Японские блокирующие суда устаревших конструкций типа «Итцукушима», «Матцушима» именовались «шимами»[614], тихоходные броненосцы береговой обороны – просто «мелочью», которая наши корабли «заманивает на интерес»[615]. Перестрелка между линейными судами характеризовалась на миноносцах весомым выражением «швырять друг в друга тяжелыми предметами»[616]. В противовес этому 120-мм снаряды с крейсера «Новик» и более мелких калибров с миноносцев звались «легковесными гостинцами»[617]. Отряды кораблей эскадры, ходившие для поддержки флангов сухопутного фронта во время операции на Киньчжоусских позициях в середине мая 1904 г., именовались «наши современные викинги»[618]. Сами миноносцы получили прозвище «ласточек войны»[619]. Столь лестный отзыв распространялся, естественно, только на свои миноносцы. Условия быта были на этих «ласточках» не самые комфортабельные. Офицеры спали в кают-компаниях, отгороженные на ночь плащ-палатками. Как уже отмечалось, такие клетушки громко именовались «палатами»[620].
Некоторые фразы отражают особенности морского и сухопутного лексикона применительно к одним и тем же понятиям. Например, моряки (даже на сухопутном фронте) никогда не говорили о человеке «раненый». Всегда звучало определение «подбитый»[621]. Армейским чинам, в свою очередь, могла принадлежать такая фраза о кораблях: «“Ретвизан” и “Паллада” ранены»[622].
На броненосцах все легкобронированные либо вовсе небронированные суда пренебрежительно назывались «картонными кораблями»[623]. О славном «Новике» с больших кораблей можно было услышать иной раз кроме похвал и то, что это «коробка для машин», умеющая лишь «форсить ходом», да к тому же еще с «балаганом» на палубе (выходы крейсера в море сопровождались игрой оркестра)[624]. Пароход «Богатырь», ставивший мины под командой лейтенанта П.В. Волкова – офицера с заградителя «Амур», – получил имя «маленького Амура»[625]. Несправедливо страдал от обидных определений тралящий (бывший землечерпательный) караван. Он выполнял самую ответственную работу, обеспечивая безопасность выходов эскадры в море. Суда этого каравана («Инкоу» и «Новик») называли «грязнухами» и «черпалями»[626]. Зато среди миноносцев большим почтением пользовалась водяная баржа. За ней выстраивалась очередь, и трюмные машинисты «за чарочку» нанимали катера, дабы подтащить баржу к себе и первыми заправиться пресной водой[627]. Транспорты назывались попросту «грузовиками»[628]. Любопытной представляется армейская классификация военных судов: броненосец сухопутные могли именовать «бронепоездом»[629], миноносец – «маленьким броненосцем»[630].
Таким образом, флот даже в восприятии собственных составных частей – судов различных рангов – не был однороден. Известное развитие событий войны на море, вынужденное участие или неучастие определенных классов кораблей порождали соответствующие настроения их команд, взаимоотношения между ними как следствие обогащало лексикон Русско-японской войны теми или иными выражениями.
Минная война на море дала жизнь выражениям, употреблявшимся в Порт-Артуре решительно всеми. В начале мая 1904 г. временно исполняющим должность командующего флотом вице-адмиралом В.К. Витгефтом был отдан знаменитый приказ № 55. По нему полагалось денежное вознаграждение за каждую вытраленную мину. За минами на рейде развернулась настоящая охота. Окрик «рыба плавает» означал, что мина на поверхности воды[631]. Одновременно с этим возник ряд выражений с глаголом «тралить»: «тралить новости»[632] – пойти узнать что-нибудь новенькое; «вытралить»[633] – достать дефицитный товар; «потравил бы»[634] – занялся бы делом.
Распространение самых неправдоподобных слухов сделало слово «очевидец» синонимом недоверия. Обыватели шутили: «Недаром говорят: очевидцу не верь»[635]. Вся недостоверная информация именовалась «верными сведениями»[636], а распространять слухи означало «рассказывать из-за кулис»[637]. Предметами для разного рода толков были, разумеется, деблокада и Маньчжурская армия. Среди артурцев ходил анекдот, будто бы японцы, зная, чем живет осажденный город, кричат со своих позиций: «Не стреляй, в Куропаткина попадешь»[638]. Так иронизировали над долго готовившейся деблокадой Порт-Артура войсками Маньчжурской армии генерал-лейтенанта А.Н. Куропаткина. Этой операции так и не суждено было состояться.
Средоточием всех слухов, местом для прогулок, общения и вообще главной достопримечательностью города была так называемая «галерка» или «этажерка»[639]. Прогулочные дорожки «этажерки», устроенные одна над другой, именовались «полками» (отсюда, собственно, и возникло само название «этажерка»). Помощник редактора газеты «Новый край» Н.Н. Веревкин вспоминал: «Ряды полок “этажерки” пестрят движущимися фигурами гуляющих. Преобладают мичмана»