[678] вряд ли можно отнести к типично дальневосточным – так говорили во всей России. Интерес представляет загадочное упоминание Ю.В. Васильевым того, что в Порт-Артуре «участились крюшоны»[679]. «Крюшонами» местные острословы стали называть свои вечеринки, после того как была ограничена продажа алкогольных напитков, по своей крепости превышающих крепость пива. Ошибочно предполагалось, что уменьшится и потребление таковых.
Излюбленным местом отдыха порт-артурцев, как уже отмечалось выше, был ресторан «Саратов». Пользовался популярностью и ресторан «Звездочка». Бытовало выражение «пойти к Звездочке»[680], где можно было «повинтить» – сыграть в винт[681]. Вина поставлялись «от Соловья» (сеть магазинов И.Ф. Соловьева)[682]. Вплоть до последних месяцев осады были открыты Морское и Военное собрания[683].
Во время осады многие обыватели и даже офицеры начали столоваться сообща. Таких называли «коммунарами». «Артурский обыватель» (псевдоним сотрудника газеты «Новый край» Н.Н Веревкина) писал: «Живем по-новому. Живем коммунами»[684]. Он же отмечает, что разговоры в Порт-Артуре осенью 1904 г. касались главным образом двух тем: «воинственное» и «съестное». Хороший стол именовался «ужином не по осадному времени»[685]. Была даже особая категория – «артурные подарки» – все, относящееся к съестным припасам[686].
Обстрел именовался по-разному: «камуфлет», «бомбардос»[687], «бум-бум»[688] или просто «музыка»[689]. Выражение «мордянка» означало любое вооруженное столкновение и было общеупотребительным в Маньчжурской армии, в гарнизоне Порт-Артура и на Тихоокеанской эскадре[690].
Когда начались обстрелы Порт-Артура из японских 11-дюймовых орудий, их тяжелые снаряды получили массу названий: «чемоданы», «паровозы»[691], «автомобили», «шептуны», «чушки»[692]. Снаряд при полете «шепчет» или «тарахтит», говорили нижние чины[693]. Снаряды более мелких калибров именовались «блямбами»[694]. Среди офицеров-фронтовиков появилось теперь выражение «провести ночь по-европейски»[695]. Это означало спать раздетым в кровати, что удавалось крайне редко. Находиться под обстрелом в среде моряков именовалось «кататься на брандспойтах»[696]. Выражение произошло от того, что на судах во время боя поливали палубы водой из брандсбойтов, чтобы уменьшить вероятнось пожаров. В таких случаях говорилось, что японцы «устроили дивертисмент»[697]. «Дивертисмент» – название одного из популярных порт-артурских театров.
Долгое время не могли обнаружить одну из японских батарей под Порт-Артуром. Так родилась легенда о «травяном капитане» (он же «гаоляновый червяк»)[698]. В войсках говорили, что этот зловредный японский капитан будто бы ходит незамеченным в высокой траве у самых наших позиций и корректирует японский огонь. Для корректировки русского огня и разведки в Порт-Артуре был организован Воздухоплавательный парк во главе с лейтенантом М.И. Лавровым. Сшитый из цветных лоскутков шелковой материи воздушный шар называли «попугаем»[699].
После начавшихся обстрелов рейда Порт-Артура с суши часть команд больших кораблей была переселена на Тигровый полуостров, где занималась хозяйственными делами. Они жили на маленьких хуторах. За ними закрепилось прозвище «хуторяне»[700]. Отношение к морякам изменилось к худшему. Ю.В. Васильев писал: «У нас все как-то сконфужены за моряков, а они ничего, форса не теряют»[701].
С началом обстрелов съехала на берег и часть морского начальства, обосновавшись в пригороде, поэтому приказы командования именовались «распоряжениями с дачных мест»[702]. На офицерских дачах иногда располагалось и командование больших кораблей. Например, на одной из записок указано: «На дачу крейсера “Баян”»[703]. Место пребывания руководителей обороны крепости именовалось «блиндаж Трех Советников»[704].
Следует отметить, что представители морского и сухопутного командования на Дальнем Востоке имели среди нижних чинов, офицеров и обывателей свои прозвища. Начать нужно, разумеется, с самого наместника Его Императорского величества на Дальнем Востоке, по одной из версий внебрачного сына императора Александра II, адмирала Е.И. Алексеева. Алексеев не без иронии именовался «Обожаемым»[705] или «Боярином»[706]. Адмирала В.К. Витгефта за глаза звали фамильярно «Вилей»[707], адмирала К.П. Иессена – попросту «Карлой»[708]. Младший флагман контр-адмирал князь П.П. Ухтомский именовался на эскадре «князинькой»[709].
Прозвища давались и за соответственный образ жизни. Первым такой чести удостоился адмирал И.К. Григорович, назначенный командиром порта Артур. За проживание в блиндаже на берегу его окрестили «Иоанном Пещерным»[710]. В некоторых кругах бытовал вариант «Иван Блиндажный»[711]. Даже некогда доблестный командир крейсера «Баян» Р.Н. Вирен в конце осады получил на эскадре прозвище «блиндажного адмирала»[712].
Прозвание «Черномор» получил заведующий минной обороной контр-адмирал М.Ф. Лощинский, прибывший на Тихий океан с Черноморского флота[713]. Адмирал увлекался огородничеством. Поэтому во время войны команды находившихся в его ведении разбитых миноносцев горько шутили, что стоят на приколе «в огороде Лощинского»[714]. Лощинским была организована ловля и продажа рыбы, поэтому о нем говорили: «Кто чем, а адмирал Лощинский все по хозяйству»[715].
Штабные денщики гордо именовались среди нижних чинов «аристократами». «Это уже крупные птицы, – писал о них корпусной контролер С.Я. Гусев, – к которым все прочие относились с почтением, как к начальствующим лицам»[716].
В сентябре – ноябре 1904 г. шел систематический обстрел остатков эскадры на порт-артурском рейде. Один за другим погибали корабли[717]. Разумеется, это рождало горькие чувства и соответствующие сентенции. П.Н. Ларенко замечал по этому поводу, в частности, следующее: «Кто-то сказал крылатое слово, которое слышишь теперь повсюду: у японцев Того, а у нас никого»[718].
В декабре 1904 г. заканчивалась русский период истории «китайского Гибралтара»[719]. Это еще одно название Порт-Артура – за его положение в Печилийском заливе. Осаждали его маленькие «англичане Востока» (очередное прозвище японцев в образованных кругах)[720]. Для русских эта крепость находилась «совсем за границей» (выражение, употреблявшееся нижними чинами для обозначения Квантунского полуострова из-за его отдаленности)[721]. Вообще, термины, которыми окрестили порт-артурцы те или иные места в городе, употреблялись практически во всех кругах. Например, «Тигровка» (Тигровый п-ов), «масляный Буян» (склады горючих материалов), «минный городок» и т. д.[722]. Далекий и столь важный в стратегическом отношении Корейский пролив звался «желтым Босфором»[723]. Зачастую сложные для русского языка китайские названия коверкались нижними чинами. Например, название высоты Ляотешань («Спина Дракона») превращалось в «Лятишан» и т. п.[724].
Приведенный выше перечень слов и выражений бытового жаргона времен Русско-японской войны, думается, далеко не полный. Однако он вполне дает возможность сделать некоторые выводы. С одной стороны, этот жаргон объединял наиболее общеупотребительными своими выражениями практически все русскоязычные слои Маньчжурии, Владивостока и крепости Порт-Артур, как военные, так и гражданские. С другой стороны, например, год осады Порт-Артура не сумел до конца устранить корпоративные особенности самоидентификации солдат и матросов. Хотя совместная борьба на сухопутных рубежах, несомненно, сильно их сблизила. Сохранение этой корпоративности в еще большей степени осталось характерным для морских