[592]. Коннотации с замкнутостью и статичностью распространяются и на имя Рогожина, и на его отчество. Рогожина зовут Парфен (от греческого parthenos (παρθένος), или «девственный») Семенович, а его отца – Семен Парфенович. Этот ономастический хиазм как будто заключает отца и сына в заколдованный круг статики и бесплодия, в котором первый порождает второго, и так далее по кругу[593]. Еще более усиливает общее впечатление самодостаточности семьи и дома Рогожиных тот факт, что брата Рогожина, демонстрирующего в романе крайнюю жадность, обрезав золотые кисти с покрывала на гробе отца, зовут Семен Семенович[594]. После того как Рогожина признают виновным в убийстве Настасьи Филипповны, все огромное рогожинское состояние отходит его брату, который, следуя принципам природной скупости купцов Достоевского, скорее всего сохранит его и приумножит.
Как диаметральная противоположность типу капиталиста и противник свободного оборота денег, типаж «скупца» часто фигурирует в общественно-аналитических текстах XIX века: один из экономистов-теоретиков 1860‐х годов утверждал, что скупка ценных металлов, в противоположность абстрактным принципам инвестиций, удовлетворяет природную психологическую склонность людей к накоплениям. Поэтому, с его точки зрения, современную нехватку капитала можно считать результатом широко распространившейся практики скопидомства: «Одни только экономисты называют благородные металлы товарами и считают их нисколько не выше дегтя, сала, пеньки и всякого другого продукта. Какая страшная профанация!»[595] Несколько лет спустя Карл Маркс опишет тип «созидателя сокровищ», который «приносит потребности своей плоти в жертву золотому фетишу», как социально-экономический феномен в своем рассуждении об общественных законах экономики в «Капитале», первый том которого был переведен на русский – раньше, чем на другие иностранные языки, – в 1872 году[596].
В трудах Маркса при анализе накопительства как деятельности, которая сопротивляется обращению денег как капитала, фигура скупца описывается как атавизм в «капиталистическом способе производства»[597]. Маркс также проводит параллель между накопительством и религиозным аскетизмом – связь, которую подразумевает и Достоевский. Когда Мышкин навещает дом Рогожина, рассказчик отмечает, что это типичный дом, в котором обычно обитают купцы, и что в нижних этажах таких домов часто живут скопцы, которые занимаются обменом денег. Настасья Филипповна потом также отмечает явную связь между аскетами-процентщиками и Рогожиным. Настаивая, что он пойдет по стопам отца, она предсказывает: «стал бы деньги копить, и сел бы, как отец, в этом доме с своими скопцами; пожалуй бы, и сам в их веру под конец перешел, и уж так бы ты свои деньги полюбил, что и не два миллиона, а, пожалуй бы, и десять скопил, да на мешках своих с голоду бы и помер»[598]. В ее словах содержится предположение о графическом сходстве между словами «скопец» и «копить», которое, в свою очередь, устанавливает связь между деньгами, религиозным аскетизмом и бесплодием[599]. Скупец хранит свои миллионы в запертых сундуках, вместо того чтобы вкладывать их в экономику и приумножать. Хотя Рогожин с его бешеными тратами и не кажется примером типажа аскетичного скупца, его образ окружают знаки, указывающие, что его жизнь окончилась бы именно так, если бы он не оказался в Сибири.
Семья Рогожиных – наиболее яркие представители купеческого сословия в романе, однако в «Идиоте» присутствует еще одна купеческая семья, которой отведена важная роль (хотя это становится ясно не сразу) в сцене именин Настасьи Филипповны. На именинах среди прочих шокирующих поступков и заявлений гостей Мышкин к удивлению всех присутствующих объявляет, что он тоже очень богат и может соперничать с другими за руку Настасьи Филипповны. Это поразительный поворот в сюжетной линии Мышкина: в первых главах романа он фигурировал как персонаж, столь отвлеченный от экономической реальности, что другим героям казалось невозможным, чтобы у него были хоть какие-то деньги. Во время первой встречи с Мышкиным Ганя говорит ему: «Вам лучше бы избегать карманных денег, да и вообще денег в кармане»[600]. Как объясняется позднее, состояние Мышкина должно перейти к нему путем сложных наследственных схем. Чтобы объяснить это неожиданное развитие сюжета, Птицыну приходится подробно описать обстоятельства, в результате которых Мышкин внезапно становится владельцем огромного состояния. Целый абзац уходит на то, чтобы рассказать эту историю со всеми сложными подробностями. Читатель узнает, что у Мышкина была тетя, о которой он раньше не знал, – недавно скончавшаяся дочь московского купца Папушина, умершего «в бедности и в банкротстве»[601]. Однако у Папушина был старший брат, тоже недавно скончавшийся, владелец огромного состояния. В недавнем времени также скончались оба сына этого богатого Папушина, оставив его без наследников. «Это так его поразило, что старик недолго спустя сам заболел и умер»[602]. Так как этот богатый купец был вдовцом, его единственной наследницей оказалась старуха, тетка Мышкина, которая, несмотря на болезни, сумела отыскать Мышкина и признать его своим наследником, перед тем как самой стать звеном этой цепи денежных операций. Кажется, что роман сопротивляется собственной установке на правдоподобность, когда автор пытается материально обеспечить Мышкина: пять человек вводятся в повествование, только чтобы умереть, передав состояние никому не известного московского купца Мышкину[603]. И тем не менее, каким бы неправдоподобным ни было наследство Мышкина, оно все же устанавливает финансовую и юридическую связь между князем, на первый взгляд далеким от практических требований современной российской жизни, и купеческим наследством.
Богатство Мышкина обеспечено не спекуляциями на биржевом рынке или инвестициями в лотерейные облигации. Вместо этого целое генеалогическое древо купеческой семьи призвано объяснить, как он получил деньги, которые позволяют ему соперничать с другими поклонниками Настасьи Филипповны. И в самом деле, тот факт, что богатство Мышкина достается ему по наследству, а не по стечению финансовых обстоятельств или благодаря какому-нибудь внезапному подарку судьбы, особенно значим. Унаследованное богатство связывает Рогожина и Мышкина друг с другом, подчеркивая, что роль, какую они играют в обществе, быстро уходит в прошлое. Их финансовая зависимость от унаследованных состояний становится аллегорией сословной принадлежности, которая также передается по наследству. Епанчин и Тоцкий, напротив, обязаны статусом и ролью в современном обществе не наследным связям, а только своей финансовой прозорливости. Повествовательная траектория романа обеспечивает будущее этих успешных капиталистов, чья классовая принадлежность определяется уровнем экономического влияния. Купцов же, обремененных наследными связями с прошлым, она обрекает на скорое исчезновение.
Из подробного монолога, в котором Птицын объясняет, откуда у Мышкина взялись деньги, становится ясно, что сам Мышкин – внук купца по материнской линии, хоть и не очень значительного, третьей гильдии[604]. С другой стороны, благородное происхождение Мышкина по отцовской линии связывает его с другими обедневшими дворянскими семьями и их зависимостью от прочих сословий в романе. Так как почти все деньги в «Идиоте» принадлежат либо капиталистам, либо купцам, Мышкину тоже приходится стать частью этой типологии, чтобы получить свои деньги и вместе с ними ведущую роль в повествовании. В некотором смысле, будущая связь Мышкина с купечеством предопределена в самой первой сцене романа, в поезде, возвращающемся в Санкт-Петербург, где Мышкин знакомится с Рогожиным. Как только эта связь закрепляется купеческим наследством, Мышкин начинает участвовать и в сюжетной линии экономической борьбы. Унаследовав состояние от московских купцов, он наследует также и их судьбу.
Естественно, что параллели между образами Мышкина и Рогожина не абсолютны – например, князь не отличается скупостью. Тем не менее постепенно накапливающиеся подробности все более тесно связывают Мышкина с Рогожиным и наделяют его чертами, типичными для купеческого сословия. Как только новость о неожиданном обретении Мышкиным наследства становится известна «обществу», которое в романе описывается как консолидированное, в частности, непрестанно циркулирующими сплетнями, в «одной еженедельной газете из юмористических»[605] также появляется статья о князе. В этом пародийном пересказе событий из жизни Мышкина подчеркивается, что наследство досталось ему от «одного из родственников его матери (бывшей, разумеется, из купчих), старого бездетного бобыля, купца, бородача и раскольника»[606]. Эти подробности, которые не были упомянуты в рассказе Птицина, семантически связывают семью князя с семьей Рогожина. Мышкин получает свое состояние, как утверждается в статье, от еще одного бесплодного старообрядца, который копил миллионы и хранил их наличными, никак не используя их экономический потенциал. И, как и Рогожину и всей семье умерших Папушиных, Мышкину также отказано в будущем.
Мир, существующий за пределами художественного времени романа, принадлежит только капиталистам. В романе они наиболее ярко фигурируют в начальных главах, существенная часть которых отведена на то, чтобы ввести их в повествование. Что характерно, в этих главах приводится также и подробный список их предпринимательской деятельности и источников богатства. И Тоцкий, и Епанчин активно занимаются подчеркнуто передовыми типами экономической деятельности. Тоцкий представлен читателю как «раскапиталист, член компаний и обществ» (так его описывает Лебедев)