В Нанси я пролежал полтора месяца, до 12 ноября 1918 года. Накануне, 11 ноября в железнодорожном штабном вагоне командующего силами Антанты в Европе, французского маршала Фердинанда Фоша было подписано Компьенское перемирие. Первая мировая, пока единственная и называемая Великой война закончилась. Военные действия уже не возобновятся. Дальше Версаль и германский реванш. «Ледокол Сталина», говорите? А что, идея хорошая, попытаться стоит. Мягко, без фанатизма, правильным софтом на германский хард. Версаль большевики не признают и это отличный козырь в пропаганде. Факт есть факт, а подложить под него всякое можно умеючи.
Награждение Командорской степенью Ордена почётного легиона утвердили, поэтому из госпиталя меня забрал порученец президента Республики Раймона Пуанкаре. Именно он является Великим магистром Ордена и лично посвящает кавалеров в высшие степени. Спасибо храброму подпоручику Малетину за геройства, до Парижа добрались с комфортом за счёт казны. Французской, или орденской — не важно, главное щедро, мундир от лучшего портного, шикарный люкс в персональный автомобиль с водителем. Я вышел из госпиталя на костыле с приговором — не годен к продолжению строевой службы по инвалидности. Протестовать я и не собирался, хромать мне действительно ещё долго, полгода минимум, да и инвалидность, полученная на армейской службе, после этой войны будет неплохо оплачиваться. Да-да, будет оплачиваться именно французами, ведь мы служили в их Марокканской дивизии.
В госпитале я написал повесть «Год Верденской мясорубки», по мотивам будущего Ремарка, только с героями французами и сразу адаптированную под театральную постановку. Хорошо получилось, не зря Андрюха на филолога учился, польза есть. Повесть-пьеса издателей заинтересовала, было из кого выбирать. Мсье Жюль Граналь заинтересовался предложением — мой отказ от авторского гонорара с издателя в обмен на агрессивную рекламу и большой тираж.
— Сто тысяч экземпляров — это слишком амбициозно, мсье Малетин.
— И тем не менее, мсье Граналь, вас это заинтересовало.
— Это возможно, но на нескольких языках. Вы ведь отлично владеете немецким, а русский вообще родной.
Теперь к Малетину добавился я с английским и испанским, но это я делить ни с кем не собираюсь.
— Мы обсудим издание на всех языках после исполнения первой части договорённости. Давайте обсудим рекламную кампанию.
Я не обучался на маркетолога, но даже дилетантских знаний человека двадцать первого века здесь вполне хватает. Выбирать то не из чего, только газеты да «наружка» на афишах, поэтому кашу маслом не испортишь. Со ста тысяч экземпляров мне бы причиталось пятьдесят тысяч, вот на них и гульнём, такие деньги у Граналя точно есть.
— Понимаю. У вас очень интересный не только литературный стиль, но и подход к делам. Оплачивать заведомую критику — это ново.
— Это вложения обязательно окупятся, мсье Граналь. Всё реклама, кроме некролога. С критиками я поспорю, есть у меня аргументы.
А ещё мне нужна видная трибунка во французской медиасфере. Сейчас это газеты и театр с синематографом, который скоро станет звуковым. Скоро и радио подключится в эту самую медиасферу. Мы сможем сделать неплохой бизнес, если Граналь оправдает доверие.
— Я совершенно не разбираюсь в вашем театре, мсье. Полагаю, вы лучше меня выберете постановщика.
— Мне нужно подумать, мсье Малетин. Слишком необычные у вас методы, постановка ведь должна попасть в общий поток.
— Совершенно верно, мсье Граналь. Скандальность приветствуется, максимальная критика приветствуется даже в самых злобных формах, лишь бы не молчали.
— И снова весь ваш гонорар направляется в рекламу. Вы надеетесь заработать переводами и изданием за границей? Уверены, что там про трёх французов будут читать больше, чем в самой Франции?
Вообще-то, главная цель всей начинающейся кампании будущий фильм, первый в истории звуковой, но и в международном спросе уверен на все сто. Но это мы сейчас обсуждать не будем.
— Это моя первая повесть, но далеко не последняя, мсье. Я рекламирую прежде всего себя, а не конкретный текст.
И это тоже, так что не соврал ни разу. Георгиевскому кавалеру и Командору Ордена почётного легиона Андрюхе Малетину не стало бы за меня стыдно. Разве что за попёртую у Ремарка общую идею, но ведь она переработана из условной пьесы Чехова в сценарий для фильма Гая Ричи. В театре такое подать сложно, но и там «дер шкандаль» организовать можно, в театре французы от Бродвея ещё не отстают, а вот в кино уже вполне реализуема всякая триллерщина-блокбастерщина. То есть станет реализуема с приходом звука.
— Хотите получить Нобелевскую премию по литературе?
— Рассчитываю на это вполне обоснованно. Не вижу достойных конкурентов.
— Я в деле, мсье Малетин.
— Тогда запускайте кампанию завтра-же, как только нотариусы заверят контракт.
— Не хотите подождать до награждения? О нём обязательно напечатают.
— Необходимо успеть поднять шум до того, мсье Граналь. Я не планирую долго оставаться во Франции.
— Возвращаетесь в Россию?
Так я тебе и сказал.
— По большому кругу, мсье. Раскрыть вам свой маршрут я пока не готов, но уже готов доверить представлять вам свои интересы во Франции. Идею вы поняли. «Год Верденской мясорубки» — это пробный шар. Доверяю вам его разыграть. Полностью доверяю. Мне интересен результат.
— И мне он очень интересен, мсье Малетин. Есть в вашем подходе что-то не от мира сего.
Молодец. Главное чуешь. Должны сработаться. Кадры не набегут из ниоткуда, их нужно растить самому. Граналю всего сорок два, его ресурса хватит надолго.
— Тогда добавляем этот пункт в наш договор — вы мой агент во Франции. Творите, мсье, постарайтесь удивить даже меня и вы не пожалеете.
Глава 2
Рекламная кампания «Года Верденской мясорубки» стартовала 23 ноября 1918 года и за первыми экземплярами книги, поступившими в продажу 25 ноября, очередь занимали с раннего утра. Странно, но первый из критиков, очень популярный писатель Анатоль Франц раскритиковал не сам текст, а его продвижение в продажу. Голая суть его критики свелась к — «Так не честно!» Честно-не честно, а тираж продолжали расхватывать. Всё, что завозилось, читатели раскупали с самого утра. Мсье Жюль Граналь с моей подсказки объявил подписку по предоплате, с рассылкой по почте. Оказывается, и до этого здесь ещё никто не додумался, а зря. Книготорговцы ведь зарабатывали не меньше издателей и авторов — естественно разразился новый скандал.
К моменту прибытия в Париж полковника Готуа, только в столице разошлось больше тридцати тысяч экземпляров книги и больше их в открытую продажу не поступало. Граналь объявил о полностью проданном по подписке стотысячном тираже, на который у него подписан контракт с автором, а Эндрю Малетин стал самой обсуждаемой персоной во Франции, и это несмотря на отречение германского императора Вильгельма Второго.
— Да уж. Удивили, Андрей Николаевич. Надеюсь, у вас найдётся несколько книг для сослуживцев?
— Вы меня в краску вгоняете, Георгий Семёнович. Ума не приложу — с чего вдруг такой ажиотаж. Французы слишком экспрессивны, и мой издатель этим воспользовался.
— Бросьте, Андрей. Книгу обсуждает вся Франция. Даже Ромен Роллан, а ведь он Нобелевский лауреат.
— Мсье Роллан меня ругает.
Все ругают, причём не бесплатно. Критику оплачивает мой издатель, он-же агент.
— Ругает за воспевание военной романтики и чрезмерный реализм в описании насилия. Кому как, а мне ещё сильнее захотелось прочесть…
Обедаем в ресторане Эйфелевой башни. Ошеломлённый успехом Граналь выплатил мне премию — восемнадцать тысяч франков. Две трети от сэкономленного на книготорговцах. За идею. Хороший бонус, приятно, теперь можно не экономить.
— Надеюсь, вы не разочаруетесь. Завышенные ожидания как правило к этому и приводят.
Кокетничаю, как и подобает молодому и только начинающему автору, случайно оседлавшего волну успеха. Малетин вёл бы себя именно так, вот и подстраиваюсь, нельзя выпадать из образа.
Мои сослуживцы уже «на чемоданах», задерживает их возвращение в Россию только награждение полковника Готуа. «Белые» пока наступают по всем фронтам и ничего не предвещает их фиаско. Георгий Семёнович убеждённый монархист при этом искренне презирает «законного» наследника престола — Кирилла Владимировича, открыто и активно поддержавшего февральский переворот. Такие вот сейчас в России монархисты — чего хотят и сами не знают. Сначала победим, а там посмотрим, ну-ну
Обсуждаем ситуацию на Родине. Хоть я и комиссован, и передвигаюсь пока с третьей опорой и сильно хромая, но процесс восстановления идёт довольно быстро. Вон уже костыль сменил на трость, а значит мог бы ещё послужить. Прямо мне этого Готуа не говорит, но подтекст очевиден.
— Что будет после победы над «Красными», Георгий Семёнович? В ней-то я не сомневаюсь, — вру и не краснею, — но что будет после неё?
— Соберём Вселенский собор, там решим — кого на царство помазать.
— А «Кадетов» куда денете, с их идеей Учредительного собрания и Республикой?
— Договоримся, Андрей. «Кадеты» люди умные и порядочные, с ними договоримся.
— Не договоритесь. После «Красных» вам придётся бить «Кадетов» и сочувствующих им либералов. После «Красных» вы вспомните, что не «Красные», а именно эта «розовая либеральная сволочь» свергла государя-императора и развалила армию идиотским «Приказом № 1». Второй этап Гражданской — зачистка этой нечисти, которую поддержат Франция, Британия и даже САСШ. Допустим, и это вам удалось, но дальше начнётся самый жир — повторение Великой смуты семнадцатого века. У вас ведь нет единого кандидата. Кирилл Владимирович, самый главный претендент от Романовых — дурак и пьяница, к тому-же активно и открыто поддержавший февральский переворот семнадцатого. Не хочу в этом участвовать. Приму любую власть — хоть снова Романовых, хоть другую династию, хоть республику с выборным главой, но вмешиваться в процесс установления власти мне не по чину.