— Не скрою, мне это очень приятно, блистательные леди и джентльмены, такой тёплый приём в столице мира, Нью-Йорке — это действительно что-то с чем-то, но прошу вас перестать вгонять меня в краску и перейти к разговору по сути. Я бы хотел обсудить моменты, которые вам не понравились.
Это не пресс-конференция, а литературное чтение, но модератор у меня есть. Одноглазый модератор, который взглядом своего уцелевшего глаза способен заставить «обосраться» любого штатского задрота.
— Передавайте записки, леди и джентльмены, — просит Хайнц,– не нужно шуметь, здесь на сцене слышен только гул.
Люди пишут, Хайнц получает, читает и сортирует, а я промываю горло кофе. Мой немец — красавчик. Публика в зале — сплошь миллионеры, лучшие люди Нью-Йорка, но ему на это наплевать. Он — машина. Он теперь тоже из будущего, хоть и недалёкого. Я с ним поделился историей до лета 1939 года включительно. Хайнц теперь знает, что будет стоять на трибуне в Париже, во время парада победы немецкой армии во французской столице. В Париже война не закончится? Хайнцу на это плевать. В его личной войне это будет победа, а вообще войны вечны, поэтому растекаться не стоит и нужно наслаждаться моментами именно личных побед. Делай, что должно, больше всё равно не сможешь. За потомков жизнь не проживёшь.
— «Бостон Глобал», — объявляет Хайнц, — извините, но почерк джентльмена оставляет желать, поэтому имя я могу исказить — Джавлайя Левискин, ещё раз извините. «Бостон Глобал» интересуется Кубинским проектом мистера Малетина.
— Благодарю мистера Джавлайу из «Бостон Глобал» за актуальный вопрос. Куба, конечно, далеко, но Куба рядом. Мы не можем не думать о ней постоянно, Куба в каждом из нас, и от каждого требует о ней говорить. Куба — это фантастика, леди и джентльмены. Я влюблён в Кубу и планирую со временем влюбить в неё всех вас. Весь мой Кубинский проект затеян ради этой любви. Большой и чистой любви. Всё, что нам нужно — только любовь. Я ответил на ваш вопрос, мистер Левискин?
Хохот в зале дал ответ. Картавый «Бостон Глобал» позорно ретировался.
Глава 5
Перед самым новым годом пришла новость из Швеции — Нобелевский комитет признал меня литератором года, а президент Вудро Вильсон стал лауреатом Премии мира. Очень удачная компания, спасибо шведам, так бы новость фоном прошла, а теперь это самая обсуждаемая тема.
Хайнца Хофманна я проводил ещё до Рождества, так что в Мюнхен, на учреждение НСДАП, он точно успеет. Хайнц обладает послезнанием по ключевым фигурам и событиям, поэтому ефрейтора Адольфа Гитлера поддержит безоговорочно, в том числе и финансово. Не миллионами, конечно, но десять тысяч долларов САСШ я на это дело выделил. Тысячу мой единственный пока в этом времени настоящий друг увёз наличкой, серебряными «морганами», а ещё девять ждут его в Цюрихе, в Швейцарской банковской корпорации /ссылка 12: Swiss Bank Corporation — SBC/. Для нынешней Германии это очень серьёзные деньги.
Хайнц умница, разыграть эти козыри он сумеет обязательно, и если с ним не произойдёт какой-нибудь несчастный случай, от которых никто из нас не застрахован, то быть ему Наци №2 вместо Геринга, а это будет уже совсем другая история, во всяком случае в отношениях немцев и русских.
Мсье Граналь уехал ещё раньше. «Звёздный десант» уже обсуждается широкой общественностью (в том числе идёт бурное обсуждение моих «заклёпок» учёными-академиками), и, в связи с этим, ему предстоит очень много дел, прежде всего по согласованию текста первого «кастрированного» издания. «Кастрации» не избежать даже во Франции, поэтому согласовать её лучше заранее, чтобы не конфисковали тираж. Естественно, я буду возмущаться ханжеством «пещерных» моралистов и естественно это спровоцирует грандиозный скандал — «троллить» я умею отлично, а «трибунка» у меня сейчас очень высокая.
Граналь понял суть замысла внесённого в текст морального непотребства, сутью этой проникся, так что за эту часть бизнеса я спокоен, повезло мне с издателем. «Мясорубка» переведена на испанский, итальянский и португальский, а это ещё три страны в Европе и полтора континента в Америке. На входящую в «Золотой век» Латинскую Америку у меня большие планы не только по продаже книг, поэтому рекламная кампания там будет проводиться так же агрессивно, как во Франции.
Сразу после получения новости о присуждении мне Нобелевской премии по литературе, я отослал рукопись «Мясорубки» в библиотеку Моргана /ссылка 13: Pierpont Morgan Library, сейчас Morgan Library Museum/, с сопроводительным письмом, что почту за честь, если мой подарок будет принят.
Конечно, я рассчитывал на личное знакомство и установление отношений с самым влиятельным финансистом современности, и мой расчёт оказался точным. Джон Пирпонт Морган-младший наживку заглотил. С его банком я работал в Кубинском проекте, так что информацию обо мне собирали точно — очень интересно, какие выводы на её основании может сделать человек из этой эпохи, всё-таки наследил я очень необычными следами.
Морган удивил, отдарившись сразу и с лихвой. Он лично приехал в Асторию, дождался моего возвращения в отель прямо в холле-вестибюле и попросил автограф на «Мясорубке». Естественно, эту милую сцену зафиксировали репортёры, в Нью-Йорке они вездесущи. Такой рекламы не купишь ни за какие деньги.
— Что написать, мистер Морган?
— «Другу Джеку на память», если можно.
— Это будет несколько нескромно с моей стороны.
— Почему? Считаете, что мы не сможем стать друзьями, мистер Малетин?
— Считать пока нечего, мистер Морган. В этой формуле пока слишком много неизвестных.
— Джек. Для вас просто Джек.
— Эндрю, — пожимаю протянутую руку и киваю на репортёров, — прямо здесь подписывать?
— Пусть завидуют, — усмехается Морган.
— Мне, или вам?
— Обоим, Эндрю, обоим. Не откажетесь выпить в моей компании?
— Почту за честь, Джек.
— Всё взаимно, Эндрю. Выпьем здесь?
— Вы приглашаете, вам и выбирать.
— Тогда пройдём в Уолдорф, там уютнее.
От Астории до Уолдорфа рукой подать, и мы прогулялись пешком. Хорошая у «друга Джека» охрана, почти не отсвечивает. Заняли один из сигарных кабинетов.
— Какой виски предпочитаете, Эндрю?
— Ирландский. Талмор Дью.
— Тогда и я попробую… Итак, — продолжил Морган после ухода официанта, салютуя своим бокалом, — вы уроженец Санкт-Петербурга, герой Великой войны, отмеченный французами Командорской степенью Ордена, гражданин Уругвая и Нобелевский лауреат. Почему именно Уругвай, Эндрю?
Действительно странный для местных выбор, ведь он основан исключительно на послезнании.
— Извините, Джек, но этот выбор я пока комментировать не готов.
— Понимаю, — усмехнулся Морган, снова салютуя бокалом, — хорошо, что пока, значит мы к этому вопросу ещё вернёмся. В Уругвае вы приобрели поместье, которое владелец продавать не собирался, и особняк для своего секретаря, которого подобрали буквально накануне. Бывшего офицера воюющей против вас армии. Потом вы встретились с управляющим Банко Република, и сразу после этого он буквально зафонтанировал очень интересными идеями. Действительно очень интересными, особенно учитывая то, что вброшены они опять в Уругвай, где по сути бесполезны.
— Пока всё так, Джек. У вас отличные осведомители.
— Затем вы перебрались на Кубу, где затеяли очень амбициозное строительство. Затеяли в одиночку, без партнёров, в стране, в которой прежде никогда не бывали.
— Ваш банк в Гаване мой партнёр. По нашему договору, именно банк контролирует строительство.
— Это я ценю. Договор тоже очень интересный. Вы его сами составляли, Эндрю?
— Сам. И что вы там такого интересного нашли, Джек?
— Всё, Эндрю. Ведь таких договоров никто и никогда прежде не заключал. Никто и никогда не привлекал банк-кредитор для контроля своего собственного бизнеса.
— Это не от хорошей жизни, Джек. У меня просто пока нет управляющего.
— Вот я говорю — управляющего у вас нет, на Кубе никогда прежде не бывали, но сходу вложили в проект все свои средства, да ещё и заняли столько-же. Почему Куба, Эндрю?
— Кубу я пока тоже не готов комментировать.
— Пока и Кубу отложим, — согласился «друг Джек», — уверен, что и там бизнес пойдёт точно также, как у Жюля Граналя, который всего за год стал практически монополистом в издательском деле, без сомнения на ваших идеях. Мне завидно, чёрт побери. У вас есть ещё идеи, Эндрю?
— Есть, Джек. Только ведь ваш бизнес поопаснее издательского. Не опасаетесь последствий передела финансового рынка? Тогда вам уже точно будет не погулять по Нью-Йорку всего с тремя бодигардами.
— Вы очень наблюдательны. Конечно, я опасаюсь, но и соблазн слишком велик. Я хочу войти с вами в общий бизнес, Эндрю. И не только ради денег, мне гораздо интереснее понять — почему именно Уругвай?
— Дался вам этот Уругвай. Ничего там такого нет, для вас — ничего интересного. Кроме разве что доктора Зигберта Риппе. Я бы на вашем месте его переманил.
— Уже переманиваю, — кивнул Морган, — дело не в Уругвае, Эндрю, а в вас. Уругвай — просто ключ.
— Или пустышка, Джек. Ложный маркер. Ладно, бизнес, так бизнес, — нажимаю кнопку вызова официанта, — ещё виски, сигару и чистой бумаги.
Описываю рынок государственных дисконтных облигаций. Пишу быстро и по мере написания по листу передаю Моргану. Шесть страниц минут за двадцать, основная идея подана и «друг Джек» её сразу «вкурил» очень глубоко, судя по выражению лица.
— Пока всё, Джек. Дальше посмотрим, как пойдёт и кто выживет.
— Да уж. Вы человек, Эндрю?
— На этот вопрос я пока тоже не готов ответить, Джек.
— Принимается. Пока принимается. Как мы оформим наш бизнес?
— Никак. Мы друзья и этого достаточно.
В Нью-Йорке я пробыл до середины февраля 1920 года. Встретил наступление «Сухого закона», согласовал постановку «Мясорубки» Лицейскому театру /ссылка 14: The Lyceum Theatre, Бродвей/, провёл десяток автограф-сессий и ещё трижды встретился с Морганом, теперь уже конспиративно. На второй из этих конспиративных встреч присутствовал доктор Риппе. Морган просто выкупил его со всеми начинаниями в Сан