-Пауло и Буэнос-Айресе. Наверное, так и должен действовать современный финансист, но мне эта концентрация новых финансовых инструментов в одних руках показалась слишком опасной для жизни. И ладно бы только Моргана, хотя и его теперь жалко, так ведь ещё и милейший доктор Риппе теперь «под молотки» угодит.
Доктор действительно человек милейший. Порученного его попечению Даниэля Латорре (того самого малолетнего ворюгу-итальяшку из порта) лелеет, как родного сына, пристроил в Иезуитский колледж Монтевидео, да и вообще — он честный человек. Все свои движения подробно описывал и обосновывал, только получил я мешок с его корреспонденцией не сразу. Сам дурак, оставил ему только Парижский адрес конторы Контесона.
— Джек, торговлю деревативами нужно отдать другим.
— Эндрю, ты хоть представляешь, сколько это?
Ещё бы я не представлял. Деревативы в моём времени на два порядка превышали объём реального фондового рынка.
— Я это не просто представляю, Джек. Я точно знаю то, что ты себе и представить не можешь, у тебя на это просто фантазии не хватит. Поэтому я и прошу тебя к этому «сифилису» не прикасаться. Отдай его Ротшильдам.
— Отдай?
— Ну, продай, если сможешь. Если не сможешь — отдай. Бесплатно не возьмут — доплати, но отдай, лишь бы взяли.
— Почему Уругвай, Эндрю?
— Именно потому, ага. Соображаешь, Джек. Просто отдай этот «сифилис», не трогай его.
— Я трогал, — доктор Зигберт Риппе пребывал в перманентном шоке. Втянули человека в блудняк, а ведь он даже не расовый банкир, а учёный-экономист, и тут такие мы.
— У вас на это иммунитет, доктор. У Джека такого нет. Нам всем есть чем заняться, джентльмены.
— Почему Куба, я уже понял…
Дурак не поймёт, после введения сухого закона…
— … но…
Наверное, в этот момент в моих глазах что-то такое мелькнуло.
— … ты мой друг, Эндрю. Кому отдать?
— Сам реши, Джек. Это финансовый сифилис, кого не жалко — тому и отдай.
— Мне из них никого не жалко, Эндрю.
— А как-же корпоративная солидарность кровопийц?
— Ха-ха, умеешь ты в слова, Эндрю… Нет никакой солидарности. Я с удовольствием станцую на их могилах.
— Тогда пусть доктор Риппе опубликует свои предложения-идеи в прессе, и пусть эти твари сами делят — кому и сколько «сифилиса» на свой конец «намотать». Нам есть, чем заняться, Джек.
Нам действительно есть, чем заняться. На прошлой встрече с Морганом мы обсудили Россию, с планом по её модернизации. «Друга Джека» идея «запасного аэродрома» очень заинтересовала. Конечно, трудности будут, но Джон Пирпонт Морган-младший таких простых трудностей не боится. Мы тогда долго говорили — и о «Красных», и о русских, и про «всеобщий пиздец» наступающего будущего, с крахом колониальной системы. Нет, сам «друг Джек» до этого точно не доживёт, ему уже сейчас пятьдесят четыре, но у него ведь есть наследники.
С «жидами» друг Джек и так в контрах, в моей истории жиды его бизнес расчленили, а потом и вовсе сожрали, только библиотека-музей имени Моргана и осталась.
— Идею я понял. Кажется понял. Ты ведь планируешь большую игру на площадках трейдеров, Эндрю?
— Это опять вопрос из серии «Почему Уругвай?», Джек. Потому что это факин Уругвай! У нас с тобой бизнес. Бизнес друзей, я тебе советую, именно как друг.
Да, бизнес с Морганом мы юридически так и не оформили, да и не оформим, наверное, никогда. Мне это не нужно.
— Так не бывает, Эндрю. Либо бизнес, либо дружба. Мне очень неуютно, ведь я не знаю — сколько тебе должен.
— Мне напомнить, что дружбу предложил именно ты, Джек? Какие могут быть долги в отношениях друзей? Что такое дружба, по-твоему?
— Ладно-ладно, не заводись. Пусть доктор публикуется.
— Подкинь деньжат Нобелевскому комитету на премию по экономике. Имени Моргана, или даже без имени, не в этом изюм. Пусть об этом весь мир говорит, а наш славный доктор станет Нобелевским лауреатом. Это будет реально круто, Джек.
— Круто, согласен, особенно учитываю последующую торговлю дисконтными государственными облигациями, тоже имени доктора Риппе, Нобелевского лауреата по экономике.
— Сечёшь. Приятно говорить с действительно умными людьми. А на деривативах мы обязательно заработаем, когда время придёт — в этом не сомневайся.
— Не сомневаюсь, Эндрю. Но меня по-прежнему тревожит Уругвай. А вас, доктор Риппе, заранее поздравляю с будущей Нобелевской премией по экономике.
Глава 6
Шестого марта 1920 года состоялась торжественная церемония награждения Нобелевских лауреатов, где я познакомился с физиком Йоханнесом Штарком, сорокашестилетним профессором Грейфсвальдского университета. Он свою премию получил «За открытие эффекта Доплера в каналовых лучах и расщепления спектральных линий в электрическом поле», уже названного эффектом Штарка. Понятия не имею, в чём ценность этого открытия, но Нобелевскую премию пока не вручают кому попало, то есть физик он реально выдающийся.
Нравиться людям — это навык, которым при должном старании способен овладеть любой разумный, а я старался. Нет, мы не подружились с первого взгляда, но положительная химия возникла и против продолжения знакомства Штарк определённо не возражал, а большего и не нужно. Мой новый приятель сможет помочь с поиском кадров для организации производства. Производства чего? В первую очередь полимеров. В той истории мы все полимеры просрали, вот я и готовился взять реванш. Готовился ещё до ухода оттуда, поэтому теоретический частью владею — знаю формулы и технологии производства, но именно что теоретически, а ведь между теорией и товарным производством пропасть, которую можно преодолеть только с помощью специалистов, всяких лаборантов, технологов и инженеров. Нужно их только собрать, и Штарк мне с этим должен помочь, в Германии он знает всех.
Германия для меня сейчас — настоящая шкатулка с сокровищами. На третьей конспиративной встрече с другом Джеком мы обсуждали финансирование всяких перспективных исследований и производств, с организацией их в Швейцарии привлечёнными немецкими специалистами, а тут такая удача, в лице профессора Штарка — на ловца и зверь бежит. Может и его самого удастся привлечь, почему нет, чем университет того-же Цюриха хуже Грейфсвальдского?
Из Стокгольма я отправился в Париж. «Белые» уже драпают из России, прошли эвакуации из Мурманска, Архангельска, Одессы и Новороссийска, а это тоже мой кадровый резерв.
Пароход до Гавра, поезд до Парижа. 3 апреля 1920 года, сегодня Андрюхе Малетину исполнилось двадцать два. В Париже уже тепло, цветут каштаны, сижу на террасе кафе «Леклер», жду графа Игнатьева, на свой здешний день рождения я пригласил только его.
— Андрей Николаевич!
— Ваше сиятельство!
— Бросьте, Андрей. Какие теперь могут быть сиятельства?
— Как изволите, Алексей Алексеевич. Кофе, или сразу обедать?
— Посидим немного. Красота-то какая…
Заказываю гарсону два кофе, раскуриваем по сигаре.
— Впечатлён…
Чем именно впечатлён, Игнатьев не уточняет, но этого и не требуется, и так понятно.
— … значит, «Новый Бонапарт»… и вы знаете его имя, Андрей?
— Знаю, Алексей Алексеевич, но пока не назову. Он ещё далёк от престола Российской Империи.
— Подождём, — кивает «красный граф».
Хорошо сидим.
— Алексей Алексеевич…
— Да, Андрей Николаевич.
— Если у вас есть знакомый с двумястами двадцатью пятью миллионами франков на счету — посоветуйте ему перейти в североамериканский доллар.
С минуту Игнатьев пристально вглядывается в мои глаза.
— Почему? Франк и так укрепляется, а скоро ещё начнутся выплаты репараций.
Да, Франция сейчас Держава. Пожалуй, самая-самая державная и авторитетная в мире.
— Это ненадолго. Выходите в доллар и ждите «Нового Бонапарта». Ни в коем случае не связывайтесь с «Дантонами, Маратами и Робеспьерами». Как поживает наш драгоценный Игорь Иванович?
С Сикорским оказалось всё в порядке, работает в «Фармане», о переезде в САСШ даже не заикается. Очень хорошо.
— Что будем делать, Андрей? Бездельничать очень утомительно, а ждать «Бонапарта», я так понимаю, нам ещё долго.
Долго. В той исторической реальности, товарищ Сталин стал настоящим сюзереном в тридцать восьмом, после Великой чистки. И опасаюсь я вмешиваться в этот процесс, откровенно говоря. Слишком мутная эпоха, как бы не навредить правильному ходу своим благим намерением ускорения. Далеко не все процессы возможно ускорить. Нет, точечно вмешиваться я обязательно буду, Например НЭП даст нам с другом Джеком возможность затеять очень амбициозные проекты в Сибири, прежде всего аналог КрАЗа /ссылка 15: Красноярский алюминиевый завод/ и гидроэлектростанцию на Енисее. Джеку понравилась идея инвестиций под контракты о разделе продукции, а с большевиками договориться я смогу. Уверен, что смогу, даже с Лениным. А там и другие «эксплуататоры» примеру последуют, нужно его только показать. Покажем, но это будет очень хитрожопая и противозаконная схема с тремя прокладками и благородным имперским графам в ней места просто нет.
— Спасать людей, Алексей Алексеевич. Скоро и из Крыма повалят, нужно к этому готовиться.
— Люди… Общался я с этими беженцами… Страшная штука — Смута, Андрей, расчеловечивает до полного звероподобия.
— Время лечит, Алексей Алексеевич. Не всех, но всё-таки многих. Это наши люди, русские, свои, а если не спасать своих, то для чего вообще жить? И зверей найдём куда пристроить. Отбросов нет, использовать можно всех, им только место нужно правильное подобрать.
— Забыл, с кем говорю, — мрачно усмехнулся Игнатьев, — отбросов нет…
— Отбросов нет, есть кадры, Алексей Алексеевич. И есть мы с вами, чтобы эти кадры использовать на своём месте. Любой может принести пользу, будучи потраченным на своём месте. Я понимаю, что такой цинизм вам очень неприятен, но никто, кроме нас.
— Потраченным… Ох, мамочка, роди меня пожалуйста обратно… Ладно-ладно, понимаю я всё — делай, что должен… Скоро ваш «Звёздный десант» напечатают, Андрей? «Граналь» так подписку и не объявил, какие-то сложности у него.