Любых упреков ждал Выговский, но только не этих. «Как же так, – думал он, – ляхи спят и видят, как отобрать Украину, пан Беневский велеречиво уговаривает казаков перейти на сторону короля Яна Казимира, а Его царское величество ляхов защищает?!»
О том Выговский и говорил Бутурлину. В ответ воевода пояснил: у царя с Польшей не мир, а перемирие. Но раз так, никто из подданных Его царского величества воевать с ляхами не вправе.
На встрече с Богданом Хмельницким посланец царя возмущался:
– По указу великого государя велено в Киеве стрельцам жить с женами и детьми и дать им под дворы места и под пашни земли, но в Киеве полковник и войт[33] под стрелецкие дворы места не дают, стрельцы живут по шалашам.
Гетман (формально уже бывший), старый, больной, плохо вникавший в дела, растерянно произнес:
– В Киеве я давно не бывал.
Генеральный писарь Выговский осмелился вступить в разговор:
– Как можно у казаков и мещан дома отнять и отдать стрельцам?! Этим наведете на царя беду. Вон ляхи у пана гетмана один хутор в Субботове отобрали, так за эту кривду до сих пор кровь ляшская льется.
Хмельницкий с одобрением посмотрел на генерального писаря: какой верный помощник! Стало даже неловко и стыдно от того, что держал на цепи, перед красавицей Ганной позорил.
Вечером Выговский тайно явился к Бутурлину замаливать грехи.
– Ты что днем разлаялся, пес?! – грозно поинтересовался воевода.
– Говорил я так по гетманову приказу, – солгал Иван. – Коли молчал бы, гетман меня опять в цепи бы заковал и держал так до смерти или же на кол посадил бы!
Чтобы отвлечь внимание Бутурлина от дневного инцидента и показать перед окольничим свою верность царю, Иван Выговский передал Бутурлину собственноручно написанные копии грамот, которые писали гетману трансильванский воевода и шведский король. Устно писарь рассказал:
– Как шведский король решил армию в Польше на север вести, так испугался трансильванский воевода, что его одного поляки разобьют, стал на юг отходить. Полковник Жданович решил бросить его и вернуться на Украину.
– То мне все ведомо, – невозмутимо сказал воевода Бутурлин.
Иван Выговский сник, оттого, что не снискал расположения Федора Бутурлина, сидел печальный. Многоопытному Федору Васильевичу стало жаль его, в знак своего расположения он угостил генерального писаря водкой. «Да что же они так любят пить-то все!» – с тоской подумал трезвенник Выговский.
27 июля 1657 года тяжело больной Богдан Хмельницкий скончался.
Вскоре на раде в Чигирине полковники и рядовое казачество избрали новым гетманом генерального писаря Ивана Выговского и дали ему булаву с наказом верно служить государю всея Руси. Прошло совсем немного времени и Иван Выговский объявил польскому послу, ясновельможному пану Беневскому, что готов вернуться в польское подданство. На Украине начались смутные времена.
События на Украине имели прямое отношение к судьбе главного героя этой книги – Афанасия Лавреньевича Ордина-Нащокина. Проживи Богдан Хмельницкий еще несколько лет – и неизвестно что было бы с Ригой, с Латвией, с воеводством, которое поручили попечению Афанасия Лаврентьевича. Теперь же, когда на Украине требовались войска, в Москве стали смотреть на балтийский вопрос совсем иными глазами. Никаких подкреплений воеводе Царевичев-Дмитриева града, естественно, не могло быть послано.
Глава III. Царь теряет друга
Мал замок Адзель, да крепок! Сотни лет стоял на берегу Гауи самый маленький по размеру из всех замков ливонских рыцарей. Всего 9 на 11 метров замковый двор, менее 30 метров – длина крепостной стены. Зато толщина стен – почти 2 метра, высота – 12 метров, перед замком – 2 сторожевые башни. К тому же со всех сторон замок окружен водой: с одной стороны – бурные воды реки Гауи, с другой – впадающая в нее речушка, с третьей – глубокий ров. Попробуй-ка захвати замок Адзель! Русские войска в 1656 году смогли сделать это только из-за малодушия шведского коменданта. А через год замок стал последним рубежом обороны для воеводы русской Ливонии Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина.
Как же получилось, что воевода был осажден в Адзеле, за десятки верст от столицы своего воеводства Царевичев-Дмитриева града? Да очень просто: бои шли на севере Ливонии, а основные силы русской армии сосредоточились в Пскове. Хоть и малым войском располагал Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, но не считал нужным сидеть сложа руки, двинулся к театру военных действий. Вот только насчитывалось у него лишь несколько сотен ратных людей, а у шведского генерал-майора Фридриха фон Левена – более двух тысяч – и все сплошь конница да драгуны, способные драться и конными, и пешими. От таких не уйти. Пришлось сесть в осаду в старинном замке Адзель.
Утром 8 июня 1657 года Афанасий Лаврентьевич с сыном Воином поднялись на башню замка, с которой хорошо были видны и неприятель, и река Гауя, и находившийся неподалеку лес, и невысокие холмы. Чужая земля, но так ли уж отличен от псковских земель здешний пейзаж? Разве что сам замок совсем непохож на русские порубежные крепости. Наверху, на смотровой площадке башни, легко дышалось, из-за легкого ветерка не докучала жара. Настроение у воеводы, однако, было невеселым. Да, еще зимой, в феврале, Боярская дума приговорила: промышлять всякими мерами, чтобы привести шведов к миру. Только вот лучшая мера в таких случаях – крупная армия. А царь в Ливонию подкреплений не слал, сосредотачивал силы в Полоцке да на Украине, говорил, что нельзя тамошних православных людей оставлять под польским игом. Мысль верная, вот только оставлять занятые земли почти без армии – все равно что сигнал дать ворогу: не мир заключай, а нападай!
Шведы, видя, что русские в Лифляндии ослабли, конечно же, предпочли мирным переговорам наступление.
Словно угадав мысли отца, Воин Афанасьевич произнес:
– А надобно будет, живота своего для России не пощадим! Как говорил в древности князь Святослав: «Мертвые сраму не имут».
– Ну, не торопись погибать. Наверняка помощь к нам из Пскова идет.
– А вот парламентер шведский говорил иное. Что скоро сюда граф Делагарди придет с пушками осадными, они стены порушат и вас, мол, погребут под развалинами. А ведь ты сам, батюшка, учил: надо надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.
Отсутствие осадных орудий ставило в тупик шведского генерал-майора фон Левена: взять замок без осадной артиллерии было невозможно. Генерал надеялся на то, что к замку явится из Риги генерал-фельдмаршал Делагарди с пушками. А пока шведскому генерал-майору приходилось ждать, бездействовать и пугать осажденных – авось сдадутся…
Ответа на свои слова Воин от отца не дождался. Афанасий Лаврентьевич со словами: «Ну-ка погоди!» – схватился руками за новинку заморскую – подзорную трубу, приставил это нидерландское изобретение к правому глазу. Тут и Воин Афанасьевич, увлеченный ранее разговором, наконец заметил: в шведском лагере что-то происходит. Скачут вестовые, видимо, сообщают приказы, солдаты убирают палатки.
– Уходят свеи, – определил воевода. – Снимают осаду. Почему – непонятно, но, думаю, скоро узнаем.
Противник внезапно отступил, а через час мимо замка Адзель уже проходили русские войска стольника Матвея Васильевича Шереметева: драгуны, дворянские сотни, казаки. Матвей Шереметев, молодой еще, 27-летний мужчина, был личным другом государя всея Руси. Алексей Михайлович, страстный охотник, даже лично слал ему письменные приглашения вместе поохотиться на медведя. Но, конечно же, не этим определился выбор царя при назначении Шереметева на должность псковского воеводы. Знал государь, что Матвей энергичен и смел, что любят его в войсках.
Стольник Шереметев принял приглашение отобедать в замке, оказав этим честь худородному дворянину Ордину-Нащокину. Поглощая холодные закуски – ветчину, соленую рыбу (аппетит в пути нагулял отменный), Шереметев рассказывал: узнав, что к Печерскому монастырю движется шведский отряд, отправился навстречу, разбил его. Затем начал марш к замку Адзель, чтобы помочь воеводе. В десяти верстах от замка встретил три хоругви[34] шведских конников, разбил их. Взял в плен одного шведа, тот испугался, рассказал, какими силами располагает неприятельский генерал. Тут Шереметеву окончательно стало ясно, что нужно наступать. Афанасий Лаврентьевич аж позавидовал, все получалось у Матвея Васильевича легко и просто: пришел, разбил, двинулся дальше.
В разговоре наступила пауза, так как гость энергично занялся поеданием супа. Затем псковский воевода отдал должное и копченым колбасам. От вина из замковых погребов он отказался, предпочтя простую воду: мол, на службе. Афанасия Лаврентьевича это, впрочем, не огорчило, так как сам вина не хотел, а предложил гостю выпить лишь из вежливости.
Матвей Васильевич сказал, как о деле решенном:
– Я в замке обоз оставлю. Свеев догонять надо. Раз отступают к городу Валку, значит, боятся. Надо догнать и разбить.
Афанасий Лаврентьевич счел нужным напомнить:
– Свеи воевать умеют.
– Государь мне войско поручил не для того, чтобы я свеев нахваливал. Надо их догнать и разбить!
И снова подивился удали молодого воеводы Афанасий Лаврентьевич. Вот что значит молодость. Сам он бы размышлял, рассуждал, что с одной стороны так, с другой – этак. А Матвей Васильевич уже все решил: врага надо бить, а не считать, сколько у него сил.
Шведский генерал-майор Фридрих фон Левен далеко не отступил, так как бежать не собирался. Матвей Шереметев был готов к уличным боям в Валке, а шведы ждали его войско близ города. Генерал фон Левен решил встретить русскую армию, когда та выйдет на поле брани из прохода между двумя холмами. Причем холмы загораживали шведов от взора неприятеля. Во время марша Матвей Шереметев видел перед собой лишь крошечную деревушку и горстку шведских драгун. Второй воевода[35]