– Думаю, я первый из моего народа, кто сумел окончить университет в Дерпте, – развеял недоумение молодого человека пастор. – Но вы напрасно теряете время, юноша! Если хотите спасти девушку и старика, то немедленно скачите в замок за помощью!
– Так вы говорите, что офицер был один? Сделаем так. Отправляйтесь в замок, к моему отцу, воеводе Ордину-Нащокину, расскажите ему о случившемся. А я поскакал.
И прежде чем Янис Ятниекс сумел что-либо сказать в ответ, молодой человек помчался вперед. Янис Ятниекс вынужден был поехать на своей бричке в Кокенгаузен. У въезда в город стал объяснять по-немецки, кто он. Стрельцы слушали и не понимали. Но когда он произнес слова «Ордин-Нащокин», один из воинов дал знак рукой: мол, вперед! Этот воин сам проводил его к замку, а там жестами показал: «Стой здесь!»
Через некоторое время из замка вышел немецкий офицер на русской службе и вежливо поинтересовался:
– Ваше преподобие, вы хотели видеть воеводу Ордина-Нащокина?
– Да, у меня к нему поручение. Его сын просил кое-что ему передать.
Пастора немедленно, чуть ли не бегом, провели в замок, в кабинет воеводы. Афанасий Лаврентьевич, и без того опечаленный гибелью двух казаков и угоном лошадей, узнав, что его сын в одиночку поехал навстречу шведу, притеснявшему старика и девушку, еще более встревожился. Велел немедленно направить к месту происшествия конный разъезд, лично проследил, чтобы драгуны поскакали без промедления. На всякий случай предупредил:
– Торопитесь, но езжайте осторожно. Вдруг это ловушка и вы наткнетесь на шведскую засаду?
Видя, что ему не доверяют, Янис Ятниекс взял в руку крест, висевший у него на груди:
– Клянусь именем Господа, там был только один швед! Не обижайте меня недоверием.
Воевода внимательно посмотрел на слугу Божьего, предложил по-немецки:
– Раз вы – мой гость, идемте обедать!
– А вас не сочтут еретиком за то, что вы обедаете с лютеранином?
– Кто?! Здесь нет никого, выше меня по должности, – озорно улыбнулся немолодой уже Афанасий Лаврентьевич. – Заодно расскажете мне, кто вы и откуда.
За обедом пастор, ранее слышавший какие-то пересуды о варварстве московитов, не обнаружил никакого бескультурья. Супруга воеводы, Пелагея Васильевна, оказалась дамой весьма практичной и самолично позаботилась о том, чтобы яства были вкусны и разнообразны. При этом стол был накрыт белой скатертью, на нем стояла солонка, а хлеб не пришлось ломать, ибо он был уже нарезан.
Сначала гостю предложили отменную буженину и изысканную рыбную закуску, затем наступил черед бульона с мясом, и наконец гостю довелось отведать вкуснейший мясной пирог. Вопреки россказням о тяге всех подданных русского царя к водке, пили только слабоалкогольное местное пиво.
В общем, обед получился отменный. Вот только воевода поначалу почти ничего не ел. Но к тому времени, когда подали второе блюдо, в трапезную вошел стрелец и что-то доложил по-русски воеводе. Тот сразу же перестал нервничать, у него появился хороший аппетит. А с пастором Афанасий Лаврентьевич завязал вежливый разговор.
После обеда Афанасий Лаврентьевич продолжал пребывать в благодушном настроении. Он предложил гостю прогуляться к полноводной Даугаве.
– Какой красивый вид! – восхитился пастор. К этому времени распогодилось, стало тепло почти как летом. Солнечным днем с небольшого холма были прекрасно видны уходящая вдаль широкая водная гладь, пойменные луга, живописный обрывистый берег, густые леса, старинный курляндский замок Крустпилс вдали – на другом берегу реки.
– А что за рукопись вы взяли с собой в Рауну? – поинтересовался воевода.
– Я перевел на латышский язык молитву «Отче наш» и собираюсь переводить Библию, – пояснил доктор богословия Янис Ятниекс.
– Разве, кроме вас, некому делать эту работу?
– Увы, немецкие пасторы плохо говорят по-латышски или же не говорят вовсе. А проповеди их порой сводятся к призывам во всем слушаться баронов. Многие латыши поэтому и не ходят в церковь, поклоняются древним языческим богам и хоронят покойников не на кладбище, верят в домовых и различных духов. Мои соотечественники нередко просто не знают немецкого.
– А что делают власти, чтобы бороться с суевериями?
Янис Ятниекс вздохнул и продолжил:
– У них есть только одно средство – карать. Чуть заметят, что крестьянин принес в жертву домовому черного петуха или поклоняется идолам, вместо того чтобы обратить его в истинную веру, объявляют колдуном. Чаще всего почему-то достается молодым женщинам: их признают ведьмами и сжигают на кострах. Власти отправляют крестьянина на каторгу за уклонение от причастия, привязывают к позорному столбу латыша, если он год не ходил в церковь. Чего же они добиваются?! Разве не любовью и милосердием привлекал к себе Господь наш Иисус Христос?! А заставлять ходить в церковь насильно, значит, отталкивать заблудшие души от Бога.
– И тем не менее вы тоже носите сутану?
– До прихода немцев моя страна не знала христианства вовсе. Здесь у Господа плохие слуги, но других-то никогда не было.
– Так уж и никогда?!
– Что вы имеете в виду?
– Я листал старинные летописи и знаю, что было здесь до прихода немцев, – начал свой рассказ русский воевода Царевичев-Дмитриева града. – Давно, полтысячи лет назад, здесь жили русские.
Воевода показал рукой на холм, находившийся на берегу впадавшей в Даугаву речушки Персе.
– Известно ли вам, герр Ятниекс, что местные латыши называют этот холм Русской горой? Здесь стоял замок славянского князя Вячеслава, данника князя Полоцкого. Князь, который пришел сюда с Руси, жил в деревянном замке вместе с дружиной, собирал налоги с местных племен, брал пошлину с проплывающих мимо торговых судов…
Афанасий Лаврентьевич смотрел на пологий холм и представлял себе большой деревянный замок, городок рядом, дружинников в кольчугах и шлемах, пристававшие к пристани ладьи с товарами…
– Называли этот город Кукейнос, – пояснил воевода Царевичев-Дмитриева града.
– А куда делся этот древний город?
– О, история эта грустная и романтичная. Вот о чем приходилось читать: почти пятьсот лет назад в Полоцке правил князь Борис, у него было двое сыновей, но жена его умерла. Борис женился вторично, на княжне из Польши. Когда эта женщина понесла, то стала думать о судьбе своего будущего ребенка. Она была молода и красива. Ей удалось уговорить князя признать наследником ее сына, а других детей услать подальше. Тот отправил Всеволода княжить в Ерсику, там, где теперь находится польское Инфлянтское воеводство[50], а Вячеславу достался еще более дальний удел – здешний. К тому времени Кукейнос уже сотни лет платил дань Полоцку. И стал здесь князь Вячеслав поживать да добра наживать. Сформировал дружину, женился на местной женщине. Дочь их нарекли Софией. Тем временем в устье Даугавы высадились немецкие крестоносцы епископа Альберта. Они основали Ригу и стали завоевывать окрестные земли. Через несколько лет ночью отряд немцев обманом захватил замок князя Вячеслава. Князь сумел отомстить, убив около двадцати пришельцев. Но с ним была лишь горстка дружинников. А Полоцк не слал помощи. Кстати, в Полоцке к этому времени стал править уже другой князь, так как Борис неожиданно умер. Странная то была смерть. Его вдова рассчитывала быть регентшей при малолетнем сыне, но народ не поддержал ее. Власть в Полоцке и во всем княжестве захватил князь из маленького городка Минска Владимир. Но он думал не о том, как удержать далекие владения в Ливонии, а о том, как покончить с набегами литовцев на полоцкие земли. Видя, что помощи ждать неоткуда, Вячелав сам сжег свой замок и ушел с дружиной на Русь. Вернулся он в Ливонию через много лет. Восставшие против немцев эсты обратились за помощью к русским. Те прислали князя Вячеслава с дружиной. Князь поселился в Дерпте[51] и стал княжить. Собирал налоги, защищал город от крестоносцев. Большое войско немцев осадило Дерпт, но не сумело взять. На следующий год ливонцы собрали еще большую по численности армию. Сам епископ Альберт возглавил ее. Долго длилась осада. Наконец немцы захватили город. Вячеслав погиб в бою, как и вся его дружина – сдаться не пожелал ни один человек. Так Дерпт стал немецким. Кто помнит сегодня, что этот город был основан более пятисот лет русским князем и назывался Юрьев?
– Никто не помнит. Я жил там несколько лет, когда учился в Дерптском университете. И сам впервые слышу, что Дерпт назывался Юрьевом.
– Так русские ушли из Ливонии…
– А через пятьсот лет вернулись, – констатировал пастор. – Ваши войска ведь захватили Дерпт в прошлом году.
Афанасий Лаврентьевич подумал о том, что за пятьсот лет жизнь, естественно, стала иной. Не стрелки с луками, а пушкари стояли на стенах замка, из Полоцка везли в Ливонию уже не меха и мед, а лен и пеньку…
После прогулки и беседы с воеводой пастор сказал:
– Пора мне запрягать свою бричку и ехать дальше. Ох, не знаю, что выйдет из моего приезда в Рауну?!
– Почему же?
– Так ведь бароны привыкли, что пастор защищает их интересы. А я – латыш и намерен защищать крестьян. Бароны мне этого не простят.
– Да пребудет с вами удача! – только и мог сказать Ордин-Нащокин.
– Прощайте, вряд ли мы еще свидимся.
– Кто знает… Если вам станет совсем невмоготу у немцев, то знайте: в Москве, в полках иноземного строя, где служат наемники из Германии, нередко не хватает капелланов. Милости просим!
– Сейчас мой долг призывает меня в Рауну.
Когда Ордин-Нащокин и пастор Ятниекс уже распрощались и первый в истории Латвии академически образованный латыш сел в свою бричку, он неожиданно сказал:
– Это, конечно, не мое дело, но не сообщите ли мне: девушке и старику, на которых кричал шведский офицер, сейчас ничего не угрожает?
– Они уже вне опасности.
Янис Ятниекс улыбнулся. Он уезжал из Царевичев-Дмитриев града довольным. Тогда ни латышский пастор Ятниекс, ни воевода Ордин-Нащокин, конечно же, не знали, что Ятниексу и в самом деле доведется побыть пастором не только в Лифляндии, но и в Москве – через много лет первый латыш с высшим образованием станет священником в Немецкой слободе российской столицы.