Глава II. Бочка пива для посла
Курляндский посол Петр Гасс сидел на скамейке подле крыльца, отведенного ему в Москве терема, и наслаждался свежим воздухом. На дворе легко дышалось, вечернее солнце казалось ласковым, но не жарким. Однако все это не радовало Петра Гасса. Посол страдал от скуки и долгого ожидания. Только и оставалось, что дышать свежим воздухом.
Петр Гасс приехал в Москву после того, как герцог Якоб в письме к воеводе Ордину-Нащокину тайно высказал готовность стать вассалом русского царя. Казалось бы, все решено, оставалось лишь подписать договор. Естественно, тот факт, что об этом велись переговоры, по-прежнему хранился в строжайшей тайне. Кстати, именно поэтому герцог Курляндии и Семигалии и отправил послом в Россию не дворянина, а митавского купца. Если бы кто-то из находившихся в Москве иностранцев и заинтересовался бы Петром Гассом, то выведал бы, что курляндец – всего лишь коммерсант, по торговым делам задержавшийся в столице России. Что именно за дела? Да кого это интересует…
Сам же посол не мог понять, по какой причине на переговорах вдруг возникла очень длительная пауза. Именно в тот самый момент, когда московский правитель, казалось, добился того, чего желал, царь вдруг утратил к Курляндии всякий интерес! Российское подданство герцогу Якобу не предоставляли, к курляндскому послу никто из служащих московского Посольского приказа ни с каким вопросом не обращался, и сидел Гасс день за днем в тереме под охраной (а по сути, под стражей) стрельцов.
Проживавшие в Москве иностранцы, естественно, не ведали, кто именно поселился в обычном доме в центре российской столицы, и тайна миссии Петра Гасса сохранялась. Впрочем, для конспирации даже во двор он предпочитал выходить лишь поздним вечером, когда иноземцы, как правило, уже не гуляли по улицам.
Задержка с выполнением его миссии расстраивала купца. И отнюдь не из патриотизма, а по чисто личным причинам. Да и дом, и питание были предоставлены ему за счет Российского государства. И какое питание! Купец только и успевал выбирать: «На обед приготовьте отварную говядину, на ужин – гусятину, а завтракать желаю осетриной». Но из-за долгого сидения в Москве Гасс не мог заниматься коммерцией, а назначение послом не приносило существенной прибыли, ибо жалованье герцог Якоб ему предоставил маленькое. Предполагалось, что Гасс будет вознагражден не деньгами, а выгодами в торговле. Но из-за того, что Гасс должен был безвыездно находиться в Москве, он не мог торговать. Получалось, что митавский купец из-за своего патриотизма терял деньги. Парадокс: потеря денег из-за любви к Родине купцам обычно патриотизма не прибавляет. И житель Митавы постепенно начал жалеть, что ввязался в большую политику.
Кроме того, Петру Гассу хотелось расслабиться, он истосковался по женскому обществу. Наконец посол не выдержал и решил, что пора, наплевав на конспирацию, поразвлечься. Зная, по рассказам ранее посещавших Москву коллег, что в этом городе незамужние прачки не только стирают белье, но и оказывают весьма интимные услуги[57], новоиспеченный дипломат поутру отправился, естественно, в сопровождении стрельцов-охранников, к Москве-реке. Посмотрев на стиравших в реке чужую одежду прачек легкого поведения, господин посол сделал свой выбор.
Купец-дипломат слышал, что эти странные русские ценили дам полноватых, широкобедрых. У курляндца, конечно же, были совсем другие вкусы. Он направился к молоденькой худощавой прачке. Купец протянул продажной женщине сверток с бельишком – его и в самом деле следовало постирать. Заодно договорился с ней обо всем остальном. По-русски курляндец говорил очень плохо, но девица сразу смекнула, в чем дело, с застенчивой улыбкой назвала цену, которую купец счел вполне приемлемой. На ломаном русском он пообещал заглянуть к ней вечером… бельишко забрать. Заплатил заранее за все услуги сразу и приготовился приятно провести время.
Но не тут-то было! Стоило только вечером послу направиться к калитке, как к нему подскочили стрельцы. Да не два, как утром, а целых восемь. На его просьбу – отвяжитесь, я всего-навсего к прачке за бельем иду, ответили отказом. Мол, время позднее, а случись что с господином послом, им голов не сносить!
Петр Гасс никогда в жизни не оказывался в столь дурацком положении. Не идти же дипломату к публичной женщине с подобным эскортом. Он, увы, не частное лицо, о своей репутации должен думать. Посол Курляндии и Семигалии буркнул:
– Схожу утром за бельем к реке.
Повернулся, пошел обратно в терем. Тут к нему подскочил разбитной стрелец и сообщил: мол, чтобы господин посол не обижался, готов услужить, немедленно отправиться в путь и доставить посольское исподнее. Гасс равнодушно согласился. Подумал про себя, что стрелец наверняка получит и иную заранее оплаченную услугу. Когда же взглянул на ухмыляющиеся лица своих охранников, то сообразил: русские все продумали заранее.
Из всех возможных развлечений осталось одно: попировать в одиночестве. Петр Гасс вернулся в терем и посмотрел, какие яства и напитки доставлены ему людьми из Дворцового приказа. Предполагал, что именно увидит, а, как всегда, удивления все равно сдержать не смог. Одних только напитков ему ежедневно доставляли: семь чарок водки, две кружки рейнского вина, четыре кружки местного вина, ведро пива, ведро хмельного меда… Словом, чтобы свалиться с ног, послу хватило бы и малой части предложенных алкогольных напитков. Закуску, согласно российскому этикету, доставляли в таком количестве: четверть вола, баран, гусь, тетерев, несколько кур. Словом, такого количества еды и питья вполне хватило бы на то, чтобы в замке герцога Якоба попировал весь митавский двор.
Посол первым делом пододвинул к себе поближе лучший кусок отварной говядины, после чего задумался, что ему пить. Дело в том, что водкой он уже злоупотребил вчера, рейнское вино, хоть и неплохое, поднадоело. Петр Гасс пододвинул к себе тяжелое ведро с пивом и понял: хоть курляндцы и большие мастера пить пенный напиток, все ведро он не осилит.
В то время приезжавшие на Русь иностранные посольства весело проводили вечерами время, устраивая пирушки за счет принимающей стороны. Ведь хватало и напитков, и закусок – посиделки удавались не хуже, чем в дорогом трактире у себя на родине. Но Петр Гасс приехал один, ему было не с кем пировать.
Воистину, что русскому здорово, то немцу смерть! Не мог сообразить Петр Гасс, что ему надо делать с дармовым угощением. А ведь рядом были стрельцы-охранники. Да пригласи он их к столу, парни и его одиночество скрасили бы и из благодарности прачек к нему прямо в терем бы привели: какую хочешь выбирай! Но Петр Гасс считал, что негоже дипломату разводить панибратство с русскими охранниками – может пострадать авторитет посла. И потому Петр Гасс скучал в одиночестве. Что же, сам виноват.
Еще до рассвета, когда посол Гасс крепко спал, в Москве можно было увидеть, как дворяне садились на коней и мчались в подмосковное село Коломенское. Там уже несколько недель в роскошном деревянном дворце проживал царь Алексей Михайлович, большой любитель охоты и тонкий ценитель красот природы. Молодые дворяне обязаны были поспеть к утру на государеву службу. И горе опоздавшим! Зимой их ждало бы купанье в проруби, а в мае – в холодном пруду. Была, правда, у этой кары и оборотная сторона: наказав, царь потом проявлял милость и сажал провинившегося за свой стол. Случалось, что худородные дворяне сознательно не спешили в Коломенское. Мало того, что могли поспать всласть (почти до четырех утра), так еще и дорогих яств с царского стола им удавалось отведать.
В то утро пунктуальный Алексей Михайлович поинтересовался, не опоздал ли кто на сей раз. Оказалось, что задержался боярин Илья Милославский. Царь даже растерялся: одно дело – бросать в пруд худородного дворянина и другое – собственного тестя. Глава нескольких приказов боярин Милославский, уловив нерешительность своего родственника, неожиданно упал ему в ноги и чистосердечно повинился:
– Виноват, государь! Пусть меня накажут как должно, на душе легче станет!
Удивился государь, а Илья Милославский сам разделся у пруда (знал, что, несмотря на возраст, хорош собой, сложен, как богатырь, и не стеснялся демонстрировать свое тело), не дожидаясь, когда государь подтолкнет его, бросился в воду. Когда же выбрался, продрогшему боярину тут же поднесли чарку водки.
А затем государь оказал своему тестю особую милость. Не просто пригласил к царскому столу – Алексей Михайлович и боярин позавтракали вдвоем. Впрочем, насыщался сам царь, а боярин использовал отведенное на завтрак время, в первую очередь для разговора. Стал выражать недовольство действиями Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина:
– То этот Афонька вновь зовет тебя, государь, Ригу штурмовать, хотя мы о нее уже два года назад лоб расшибли, то предлагает взять Курляндию в защищение. А надо ли тебе, государь, считать герцога Якоба холопом своим, коли сам он таковым быть не хочет?! Что это за холоп – присягу не дает, подати платить не собирается… Одни только войны из-за него будут, а прибыли никакой.
После паузы боярин прямо сказал:
– Гнал бы ты, государь, курляндского посла Гасса из Москвы, а Афоньку из Ливонии – из Царевичев-Дмитриев града!
Тут царь понял, почему опоздал его тесть. Вовсе не потому, что допоздна бражничал с друзьями или миловался с покорными наложницами из разных стран. Боярин просто избрал простейший способ побеседовать с царем наедине.
Государь всея Руси нахмурил брови:
– Афанасий мой верный слуга! Не тронь его!
Недавно царь пожаловал верного Афоньку в думные дворяне и собственноручно написал ему письмо: «Пожаловали мы тебя за твои нам многие службы и раденье, что ты, помня Бога и Его святые заповеди, алчущих кормишь, нагих одеваешь, больных посещаешь, в темницы приходишь; еще и ноги умываешь, и наше крестное целованье исполняешь, нам служишь; о наших делах радеешь мужественно и храбро и до ратных людей ласков, а ворам не спускаешь, и против шведского короля стоишь с нашими людьми и смелым сердцем».