– А тебя, дворянина из Пскова, берег Балтийского моря не манит? Коли появятся здесь у Руси приморские города, разве тебе не легче будет товары из твоего поместья сбывать? – парировал подьячий.
– Да разве в этом дело? С польским королем мир нужнее, чем со шведами. Как заключен будет мир с польским королем, так и татары отстанут. Два у нас врага: шведы, что путь к морю закрыли и пошлины берут, и басурмане – турки с татарами. Вспомни, скольких русских людей крымчаки в полон увели, сколько народу во время своих набегов поубивали! На юге земля в два раза больше, чем под Москвой, хлеба может давать, а не пашет никто – пахари татарских набегов боятся. Оттого и живем в бедности. А союзник против татар и шведов может быть лишь один – Польша. Но ежели у нее Украину отобрать, разве она другом останется?
Никифоров повторил то, что уже сказал:
– Государь повелел заключить мир со шведами.
– Что же до шведов, чтобы удержать перемирие, надо просить о посредничестве Карла II, короля английского. Король согласится, потому что государь наш с убийцей его отца, узурпатором Кромвелем, дружбы не имел, за что Карл II благодарен должен быть.
Вот тут Юрий Никифоров лишь руками развел. Подумал: «Мудрый человек Афанасий Лаврентьевич, на переговорах ни один дипломат его не перехитрит, а тут такое сказанул». Никифоров коротко спросил:
– Да когда же это короли руководствовались благодарностью?
После паузы подьячий добавил:
– Наше дело – государеву волю выполнять.
Ордин-Нащокин и сам понял бессмысленность спора. Предложил:
– А не выпить ли нам доброго немецкого пива?
– И не только его…
В ход пошло и лифляндское пиво, и отменный рижский шнапс. Впрочем, Афанасий Лаврентьевич не столько сам пил, сколько потчевал гостя. А после застолья шифром написал царю письмо, где повторил все, что ранее сказал Никифорову, а также нашел новые аргументы. По сути, послание было дерзновенным: только недавно ожидавший отставки Афанасий Лаврентьевич позволил себе поспорить с царем, после того как государь уже принял решение. Видимо, на самом деле воевода Царевичев-Дмитриев града ставил интересы Руси выше своей карьеры настолько, что готов был вызвать гнев царский. В письме Афанасий Лаврентьевич вновь подчеркивал: мир с поляками важнее мира со шведами. Что же касается православных украинцев, то стоит ли заботиться о них, жертвуя своими интересами? Афанасий Лаврентьевич отмечал: «Прежде, когда они были от великого государя неотступны, уступить их было нельзя, потому что приняты были для единой православной веры; а теперь в другой раз изменили без причины: так чего за них стоять?» Афанасий Лаврентьевич доказывал, что Царевичев-Дмитриев град и Юрьев-Ливонский ценнее Полоцка и Витебска. От Полоцка и Витебска «прибыли никакой нет, а убытки большие: надобно будет беспрестанно помогать всякою казною, да держать в них войско. Другое дело – Лифляндская земля: от нее русским городам Новгороду и Пскову великая помощь будет хлебом; а из Полоцка и Витебска Двиною-рекою товары станут ходить, и с них пошлина в лифляндских городах будет большая…» Конец письма был совершенно неожиданным: Ордин-Нащокин пишет, что враги его из числа думных людей и воевод из личной ненависти к нему вредят делу, а потому он просит от посольства его отставить.
На первый взгляд, неожиданная просьба. Но Афанасий Лаврентьевич знал, что пишет умному человеку. Сначала он изложил царю Алексею Михайловичу свои представления о том, как надо вести внешнюю политику, а потом попросил отставку с должности посла. Смысл послания был ясен: так как я не согласен с тем, что надо отдать шведам лифляндские города, пожалуйста, не заставляйте меня это делать.
Мнения о том, с кем заключать мир, царь не изменил. Но прекрасно понимал: воевода Ордин-Нащокин, более трех лет проведя в Царевичев-Дмитриев граде, душу вложил в его обустройство и заставлять его лично подписывать договор о передаче города шведам было бы немилосердно. Вместо Ордина-Нащокина послом был назначен все тот же князь Прозоровский. Впрочем, нужен ли был на этих переговорах Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин? Отдавать города – дело нехитрое, с ним князь Прозоровский мог справиться и без лучшего российского дипломата. По мирному договору Россия возвращала все завоеванное: Кокенгаузен, Дерпт, Мариенбург, Ниеншанц и остальные города, да еще обязалась оставить в этих городах королевским ратным людям хлебные припасы – десять тысяч бочек ржи и пять тысяч бочек жита. Вот этого пункта в договоре рачительный Афанасий Лаврентьевич, пожалуй, не допустил бы.
В 1661 году русские войска ушли из Лифляндии и Эстляндии. Так закончилась Первая Северная война.
Глава XIV. Возвращение блудного сына
Псковский воевода Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин принимал в своем доме подьячего приказа Тайных дел Юрия Никифорова. С чем пожаловал к нему подьячий, он спрашивать не спешил, что немало удивило москвича. Вместо этого Афанасий Лаврентьевич решил угостить гостя прекрасным обедом. Юрий и глазом не успел моргнуть, как на столе появились и жареные белые грибы, и наваристая уха, и молочный поросенок, и отборная малина, и медовые пряники…
Но Юрий Никифоров есть не торопился. Вместо этого поинтересовался:
– Ты почему меня не спрашиваешь, зачем я приехал? Я же тебе такую весть привез, такую весть!
– Так говори, раз привез!
– Твой сын Воин вернулся.
Афанасий Лаврентьевич почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы.
– Помнишь, я писал тебе, что в Копенгагене он пришел к нашему послу да просил разрешения вернуться на Русь? А посол отписал о том государю всея Руси.
– И что же было дальше?
– А то, что вернулся он уже.
Как только первая радость прошла, тревожная мысль посетила псковского воеводу:
– А что же с ним будет?
Никифоров вздохнул:
– Милостив царь. Но того, что Воин совершил, так сразу простить не может. Да и представители знати царя не поймут. Царь решил: сначала Воин пусть в какой-либо из твоих деревень поживет. А потом отправится в Кирилло-Белозерский монастырь, грехи замаливать. Не навсегда. На время, пока царь не решит, что достаточно.
Кирилло-Белозерский монастырь, мощная крепость на Севере России, был известен как место ссылки известных людей – Воротынского, Шуйского, патриарха Никона. Так что можно сказать, Воин Ордин-Нащокин попал в компанию знаменитостей. Впрочем, Афанасию Лаврентьевичу, думается, было в тот момент от данного факта не легче.
– А долго Воину в деревне можно будет жить?
– Думаю, нет. Его могли и вообще в монастырь не отправлять. Ведь когда собирались его в твое воеводство слать, думал царь, что Воин под твоим присмотром будет. А у меня еще одна новость.
– Какая же?
– Собирайся, Афанасий! Велено ехать тебе в Москву, а оттуда под Смоленск, в деревню Андрусово, с ляхами переговоры вести о вечном мире. Помнишь, ты мне говорил, что с ляхами надо мир учинить да вместе против басурман бороться. Так вот, кому как не тебе с ляхами мир учинять? Хорошо бы, завтра же выехал.
– Ну раз время есть, хоть пообедаем.
Обед, как уже говорилось, был обильный. Юрию Никифорову даже поспать захотелось. А Афанасий Лаврентьевич посмотрел на приятеля и предложил:
– День солнечный, пойдем по городу погуляем.
Юрий Никифоров был удивлен.
– Афанасий Лаврентьевич, ты ли это? – не выдержал он.
– А что, сомневаешься?! – поехидствовал Ордин-Нащокин.
– Да непохож ты на себя прежнего. Только недавно в Псков на воеводство приехал, и что я вижу? Днем обедаешь долго, потом гуляешь. Вспомни, как в крошечном Царевичев-Дмитриев граде с утра до ночи работал. А Псков город большой. Как со всем успеваешь справляться? Тем более завтра уезжать, надо бы дела закончить. А ты меня на прогулку зовешь.
– А чего мне работать? – искренне удивился Афанасий Лаврентьевич. – Пусть земские выборные люди работают.
– Это какие же?
– Те, которых народ выбрал.
– Какой еще народ?
– Псковский. На три года горожане избрали для земской избы пятнадцать человек. Десять из них своей очереди ждут, а пятеро год в земской избе служат. Они за сбором пошлин и налогов надзирают, за торговыми сношениями псковичей и немецких купцов, за колодцами и дорогами в городе, суды по торговым спорам проводят. А мне остается только за войском надзирать да за разбои, душегубства и измену судить. А на это много времени не надобно.
Пока шла беседа, приятели вышли из дому и принялись неторопливо прогуливаться по Пскову. Никифоров не мог взять в толк, как воевода смог ввести новые порядки.
– Да когда ж такое было на Руси?! Кто тебе разрешил?
– Не было такого никогда, – не без гордости произнес Ордин-Нащокин. – Моя задумка. А что касается того, кто разрешил… Знать, мимо тебя все прошло. Сначала я в земской избе этот порядок с лучшими людьми Пскова обсуждал. Затем письмо государю направил. А он не только одобрил, но и похвалил меня за службу и раденье, а земских старост и всех посадских людей – за их добрый совет и за раденье во всяких добрых делах. Так что теперь нигде на Руси такого порядка нет, а в Пскове – есть. Хотя стоило бы и в других городах сей порядок ввести. Ну, посуди сам, почему я должен о состоянии колодцев и дорог в Пскове заботиться?! Во-первых, купцы псковские то не хуже меня сделают. А главное, воеводы в Пскове посчитай, как часто меняются. А для тех, кто в земской избе сидит, вся жизнь здесь. Кто же больше будет о дорогах да колодцах радеть, воевода или земцы? А главное, теперь всем миром об этом думают. Ведь земцы имеют право с товарищами своими советоваться, с лучшими людьми города, а надо – и вече созвать.
– Вече? – в Юрии Никифорове проснулся служащий приказа Тайных дел.
– Государь одобрил, – успокоил его Афанасий Лаврентьевич.
– Скажи, а почто ты разрешил немцам беспошлинно в Пскове торговать? В приказ Тайных дел про то жалобы идут.
– Посмотри на торг, – неожиданно предложил воевода Ордин-Нащокин.