Но Владимир Путин, если я правильно понимаю, не из тех, кто легко мирится с собственными ошибками. И после его разговора с Шевчуком даже поспорил с Димой Быковым о дальнейшем ходе событий. Я полагал, что Шевчуку с его концертами теперь наступит капец. Быков же кривил нос и говорил, что я ни фига не понимаю – наоборот, теперь Шевчуку дадут карт-бланш и, лишь только дождутся круглой даты, орден «За заслуги перед отечеством». Ибо власть не может допустить, чтобы создалось ощущение, что она народному любимцу мстит.
Должен признать: я проиграл пари. Когда на юбилее Новгородцева я спросил у Шевчука, было ли продолжение у встречи в смысле оргвыводов, Шевчук ответил, что не было, кроме пришедшей из Кремля за подписью Путина телеграммы: «Типа, благодарю за откровенный разговор, желаю творческих удач и понимаю, что в стране немало людей, разделяющих точку зрения как ваша. Нормальная такая телеграмма душевная. У меня теперь в студии на стенке висит».
То есть ждать нам теперь награждения Шевчука орденом «За заслуги перед Отечеством» третьей степени.
И награждения Noize MC в те же сроки тем же орденом, кстати.
Только степень будет – в порядке субординации – скорее всего, четвертой.2010
ОПИСКА В НАСЕЛЕНИИ
Прошла перепись населения, а я не додал государству информации о своем домохозяйстве. Не рассказал, что у меня с женой высшее образование и два иностранных языка, и что у пасынка, которого я считаю сыном, иностранных языков пять, хотя в переписной анкете граф для них всего три.
Наш ребенок живет отдельно от нас, в квартире, где прописана теща, но теща живет в у сестры, да и мы с женой живем не по прописке, а в недавно купленной для тещи квартире-«однушке», которая, однако, в перепись должна войти как «трешка», поскольку перепланирована, а перепись требует кухню-столовую считать жилой комнатой, хотя, ясно дело, в столовой у нас никто не живет. А в квартире, где мы прописаны, сейчас ремонт, а вообще я по будням в Москве, где еще одну квартиру снимаю.
Вот видите: я вас совсем со своим домохозяйством запутал, в отличие от переписчиков, которых в тот дом, где кухня-столовая, не пустила консьержка, о чем мы узнали задним числом, а заходили ли переписчики в других домах, я не знаю, следов нет. Знаю, что нас не переписали. Как не переписали и тьму моих коллег и друзей. Не переписали, например, экс-главреда «Независимой газеты» Третьякова и вообще весь его загородный поселок. Не переписали главреда «Огонька» Лошака. Не переписали звукооператоров и режиссеров эфира станции «Вести ФМ», где у меня утренние эфиры. Не переписали, полагаю, по очевидной причине. Ведь перепись как процедура построена на почти советской идее, что головы и принадлежащие им комнаты легко пересчитать, и что обладатели комнат и голов вне работы сидят дома, а дверь дома легко открывают дверь представителю государства. В действительности мы давно вступили в сложные отношения собственности, а государство для нас давно враг, нацеленный на нашу жизнь и карманы, мы его боимся и от него прячемся. Если мы кому-то и доверяем, то Фейсбуку и Живому Журналу.
Очень может быть, что государство посредством переписи действительно хочет узнать о нас правду. Однако реалии таковы, что все частные двери перед ним закрыты. Включая, кстати, и дверь премьер-министра Путина – не верить же нам, что показанная по телевизору казенная и вульгарно обставленная комната, в какой он встречался с переписчицей, и впрямь его домохозяйство?
Логика говорит о том, что некоторую правду о жизни в России можно узнать, лишь объединяя электронные базы данных: базы наших зарегистрированных автомобилей и базы наших приватизированных квартир, базы налоговых инспекций, пенсионных фондов, ЗАГСов, школ, вузов, бюро кредитных историй, – а если таких баз нет, их надо создавать. Переписчики эффективны там, где двери открыты, и тогда, когда нет интернета. Это элементарная логика.
Но наша страна по-прежнему держится на инерции, а не на логике.
Потому-то, кстати, Россия и не Европа.2010
ЛУЖКОВ, СТАЛИН, СТИЛЬ И СМЕРТЬ
Уже, наверное, десяток человек – от дамы, у которой снимал в Москве жилье, до френдов в ЖЖ – попросили написать, что я думаю про отставку Лужкова. Я писать не хочу: в коллективной травле – хотя бы с псами лисы – от животного остается кровавый сгусток. А я за живую природу. Но высказаться про лужковский стиль – извольте.
«Лужковский» стиль любой, даже иностранец, ощущает мгновенно, как ощущают стиль «сталинский».
Однако сталинский определить проще.
Сталинский – гимн империи, в чем бы он ни выражался: в музыке, кино, балете, но особенно, конечно, в архитектуре. Рррра-бам, – бьют литавры, и поют трубы, и солнце плещет по расклеенной имперской меди и бронзе, отражаясь в миллионных толпе и войске. Сталинский стиль – он весь про величие идеи, грандиозной настолько, что и логика, и жизнь миллионов ничто по сравнению с нею. Отсюда – и масштаб, и пышность, особенно хорошо заметная в метро, этом втором (после Красной площади и Кремля) интуристском аттракционе. Хотя во всем сталинском метро по-настоящему элегантна лишь одна станция – «Маяковская», с ее невесомым арочным всплеском – но челюсть неизменно отвисает на всей кольцевой линии, по-эйнштейновски сворачивающей линию в кольцо.
Идеи, не обладая физическим телом, живут вечно, – вот почему современникам кажется вечной Империя. А ради вечности не жалко ничего – ни мрамора, ни злата, ни сверхусилий, ни жизней подданных, для которых растворение в Империи, пусть и насильственное, есть шанс на бессмертие. Тут, конечно, между Сталиным и Рамзесом особой разницы нет. И эстетической тоже.
Так вот: лужковский стиль – это изменник, ренегат по отношению к сталинскому.
Мы недавно обсуждали этот стиль на радио «Вести ФМ», где я по понедельникам и пятницам веду утренний эфир. Суждениями делились: Наталья Самовер из движения «Архнадзор»; Иосиф Бакштейн, комиссар московских бьеналле; Наташа Барбье, главред «Мезонина».
Лужков превратил общественное – общее, всехнее – в приватизированное и коммерциализированное, он поступил так и со зданиями, и с пространством, это и есть основа лужковского стиля, сказала Самовер. Лужковский стиль служит не горожанам, он служит частным интересам.
Лужков со своими архитектурными и эстетическими идеалами невероятно убог, и в этой отсталости, убогости, в этом представлении не видевшего, а если и видевшего, то не понявшего мира провинциала и есть основа лужковского стиля, сказал Бакштейн. Вот почему Москва Лужкова, в отличие от Петербурга Петра, не выставка достижений мирового зодчества, но архитектурная деревня.
Лужков приучил относиться к подделке, к фальшивке с пиететом, в отличие от оригинала, и это отношение к новоделу как к драгоценности, а к подлинной вещи как к ерунде, и есть основа лужковского стиля, сказала Барбье. Москва – это квартира, в которую Лужкова пустили делать ремонт, а он взял, да и все старые картины заменил копиями, а наши картины выкинул на помойку.
И кто бы со всем этим спорил.
Я только ждал, что кто-то скажет главное: что лужковский стиль – это представление о прекрасном никакого не Лужкова и даже не Батуриной (хотя, конечно, и Лужкова с Батуриной), а москвича и россиянина, которым в руки свалились деньги. Потому что в Москве и Питере, Нижнем Новгороде и Новосибирске, Вологде и Владивостоке – всюду одно. Охреневший от денег россиянин захапывает часть общей земли, и строит на ней в железобетонный полу-замок, полу-дворец, полу-терем, в котором за историю отвечают башенки и колонны, а за прогресс – фронтальное остекление, а еще устраивает подземный гараж, и если на пути встречаются старые стены, фундаменты, предметы, то немедленно их уничтожает, и потирает руки, предвкушая умножение инвестиций.
Лужков – это русский человек образца 2000-х. А русский человек образца 2000-х – это Лужков.
И никакими аргументами про фальшак, вторичность или про ущемление общественных интересов его не прошибешь, потому что то, что для Барбье с Бакштейном фальшак и вторичность, для русского человека – великолепные свежесть и новизна. А то, что для Самовер ущемление общих интересов, для него называется «конец-то стали жить в свое удовольствие». Вот, герой Марселя Пруста Сван, влюбившись в Одетту – женщину, по вкусам вульгарную – приходит к выводу, что «абсолютных ценностей в области искусства не существует, что тут все зависит от эпохи, от класса, что тут на всем лежит отпечаток мод, причем самые пошлые ничуть не хуже считающихся самыми благородными». И это утонченный Сван – что уж говорить про втюрившегося в деньги россиянина!
У меня к лужковскому стилю только одна претензия. Он не говорит о вечности. В нем нет ничего про бессмертие и про торжество идеи, духа. В нем как бы даже не про торговлю в храме, а про храм торгашей, – а этот храм любой санэпидстанции или пожарнадзору легко прихлопнуть. Оттого-то, не успело кресло мэра от зада Лужкова остыть, как тут же пошли разговоры о том, куда лучше передвинуть церетелиевско-лужковского Петра, – да меня самого за три дня попросили о двух интервью на тему «какие здания Лужкова необходимо снести».
Мой ответ – никакие. Лужковский стиль – это нашедшая материальное воплощение идея, что за деньги купить можно все, включая счастье и вечную жизнь.
Идея оказалась тухлой.
Вот именно затем, чтоб она служила уроком, из лужковского стиля трогать ничего не надо. Придется кривить нос, конечно, но пусть лучше воняет, чем получает от потомков прощение.
Пусть торчит над Москвой-рекой нелепый бронзовый Петр, пусть торчит над застроенной в стиле провинциального обкома Поклонной горой убогий шампур с нанизанной на него бронзовой сосиской, тщащейся символизировать Победу.
Над старым Парижем точно так же торчит хамский небоскреб башни Монпарнас.
Я возненавидел его сразу, как увидел, он портит мне виды в Люксембургском саду, и тоже выражает идею, что ради прибыли, бабла и коммерции можно все.