– Хм, странный у вас, однако, вкус… – в бесцветном голосе звучало неподдельное удивление.
И было от чего. Цветная картина изображала жуткую тварь, более всего напоминающую огромного головоногого моллюска с зубастым клювом и щупальцами, с огромными зелеными глазами, но при этом странно схожими с человеческими очертаниями массивного студенистого тела. Чудовище расположилось, так и напрашивалось – разлеглось, на гигантском каменном троне, расписанном извилистыми узорами и клинописью иероглифов.
Тварь была облачена в серый стального оттенка доспех, чьи пластины походили на раковины. На голове вместо короны красовался шлем с шипами и рогами. К тому же создание еще и имело две пары многопалых рук, кисти которых были переплетены, и оно опиралось на них усеянным мелкими щупальцами «подбородком». Гладкая шкура существа отливала мертвенным отблеском, как стоячая вода в омуте трясины.
От изображения явственно исходила аура злобы, могущества и древности, словно от иконы властелина тьмы из богохульного запретного храма. При этом трудно было отделаться от ощущения, что это изображение было нарисовано с натуры.
– Да, вы правы, – поддержал беседу банкир. – Это необычная вещь. Ее написал один сумасшедший художник, покончивший с собой в Бедламе. Он зарабатывал на жизнь, рисуя портреты, но сейчас, благодаря успехам фотографии, спрос на них падает… Ну а для себя – вот такие вот полотна. Мне говорили, будто он рисовал то, что видел в своих снах. Бедняга… У него было много таких картин… Эту я купил на благотворительном аукционе в пользу вышеупомянутого учреждения для скорбных умом. Обошлось всего в десять фунтов. Вам понравилось?
– Ну, вообще то, – гость Митчелла как-то странно посмотрел на банкира, – если он видел во сне такое, то неудивительно, что наложил на себя руки. Хотя… – он сделал многозначительную паузу, – как знать, возможно, после смерти он попал именно туда, где обитают подобные создания. Ведь что мы, в сущности, знаем о смерти?.. К слову, похожие я видел в Лхасе в одном довольно-таки необычном монастыре. Ложу тогда заинтересовало… – Блэк оборвал незаконченную фразу на полуслове, словно сказал больше, чем можно.
– Но к делу… – Блэк мгновенно забыл о картине. – Итак, что от вас потребуется? Во-первых, некоторая сумма денег. Настоящих английских денег, а не тех фальшивок, которыми вы временами приторговываете через своих итальянских приятелей, – добавил он с насмешкой.
Во-вторых, билет третьего класса на рейс этого хваленого «Титаника». На тот, разумеется, которым отправится известное нам с вами лицо. В-третьих, документы подобного свойства на вот эти имена, – на листе бумаги появились два мужских и одно женское имя – все иностранные…
– Это будет не очень просто… – протянул Митчелл.
– Бросьте, я ведь знаю, что у вас есть знакомый гравер, творящий в этом смысле настоящие чудеса.
Гость подмигнул банкиру.
– Вот и все. У вас для этого впереди целый месяц, я думаю, справитесь.
– Я… признаться… не вполне понимаю замысел… – пробормотал Митчелл растерянно.
– Потом поймете, – заверил его гость.
– Но пассажирам третьего класса запрещен вход в помещения первого и второго классов, а обслуживающий персонал подобран очень старательно. Кроме того, жизнь и имущество пассажиров будет охранять некоторое количество тайных агентов, включая и Скотленд-Ярд. Или у вас есть план?
– Планом будет заниматься Пантера. Так решил Экселенс. И именно с этим «зверем» вам предстоит быть на связи, ибо срочные дела требуют от меня отбыть в Дурбан, и в Южной Африке я пробуду не менее двух месяцев. Впрочем, мы отвлеклись. Итак, все перечисленное мною вы вышлите по этому адресу, – сложенная вчетверо бумажка легла на стол перед Митчеллом. – Вместе вот с этим кулоном. Именно по нему вы и узнаете Пантеру, когда наш человек, сделав дело, с вами свяжется. Вручите гонорар оговоренной суммы и заберете…товар. На сем позвольте откланяться.
Надвинув шляпу, Блэк исчез из комнаты, оставив Митчелла в изрядной прострации…
На столе между бумагами поблескивал оставленный пришельцем кулон – сложивший лапки паук на тонкой цепочке… Знак Ложи, при рождении именовавшейся Ложа Паука, но давно уже ставшей для своих адептов просто Ложей.
– …Джордж!! Господи, Джордж, вы в порядке?!
– Какого х…!! – выдавил Юрий из себя, поднимая веки.
К счастью, Лиз не поняла его.
Он находился в узком тамбуре, в котором горела единственная в десяток свечей лампочка в решетчатом наморднике.
Над ним склонилась американка. Ее обычно румяное лицо сейчас было бледно-зеленоватым, а в расширившихся глазах отражался неподдельный страх. Неужто за него?
Ростовцев поднес руку к саднящему темени – там набухала внушительная шишка, но крови, кажется, не было.
– Джордж, ради бога, что случилось?
– Я… извините, Элизабет, кажется, я споткнулся… Чертова темнота! – буркнул он, вставая.
Голова отозвалась долгим звоном, окружающее покачнулось.
Похоже, он уже и сам почти готов был поверить во всю эту чертовщину. Погоня за призраком, багровый отблеск в чьих-то глазах, движение, его рывок… Может, он просто поскользнулся и крепко приложился лбом о корабельное железо?
– Надо было включить свет.
Девушка ткнула пальчиком в черный эбонитовый выключатель у входа.
– Ой, да что я тут стою да болтаю, вам же нужна помощь! – воскликнула она и выскочила в плохо освещенный коридор за неплотно прикрытой дверью.
– Эй, кто-нибудь! Помогите! Пассажиру плохо!
Скривившись, Юрий приложился головой к металлу переборки. Холод немного успокоил пульсирующую боль. Хорош он будет завтра с разбитой башкой на докладе у милорда…
В коридоре послышалась торопливая скороговорка Лиз, чьи-то быстрые шаги, а затем в дверном проеме появилась девушка в сопровождении стюарда.
– Вас проводить к врачу, сэр? – прозвучал вежливый вопрос с непонятным акцентом.
Чем-то знакомый голос.
– Наверное, надо бы, – произнес Юрий, поворачиваясь. – Будьте любез…
Да так и замер с полуоткрытым ртом, уставившись на корабельного лакея.
Некоторое время они смотрели друг на друга.
«Нет, этого не может быть!» – прочел стряпчий на лице своего визави.
«Черт побери! Этого и в самом деле не может быть!» – вертелось у него в голове.
Вот так-так!
Кажется, он нашел убийцу. Да только чем это для него обернется?!
«Господи, кой черт меня понес на это трансатлантическое корыто?!» – тоскливо подумал Ростовцев…
– Видите? – испуганно сказала девушка. – Помогите мистеру Йурийю, мистер…
Стюард торопливо отпер неприметную дверь, за которой оказалась маленькая каютка без иллюминаторов. Может, кладовая или место для отдыха уборщиков каких-нибудь.
Юрий опустился на жесткий диванчик, его слегка мутило.
– Я сейчас… я вызову врача… – торопливо бросила Лиз, убегая.
Они остались вдвоем.
Перед ним, вытаращив глаза, стоял коренастый человек лет около сорока с породистым лицом и темными волосами. Он был в знакомой форме стюарда «Уайт стар лайн» – галстуке-бабочке и белых перчатках.
И как непривычно было видеть в лакейской одежде этого человека. Человека, которого Ростовцев считал когда-то старшим товарищем и наставником. Юрий видел в его глазах испуг – это тоже было непривычно. Ошибки быть не может – высокий лоб, тонкий изящный нос, блекло-зеленые глаза, небольшая родинка над бровью.
Ну конечно же…
– Вацек! – произнес он конспиративную кличку старого знакомого.
Имя вырвалось так неожиданно, что стюард невольно подался к двери, снова метнув на Ростовцева испуганный взгляд.
– Да, Туз, это я, – отвтил, справившись с собой, давний его товарищ по тайному кружку казанских «борцов за освобождение России», Витольд Витольдович Гомбовский.
– Я не знал, что ты в эмиграции…
Лицо Витольда дрогнуло, но он тотчас же справился с собой.
– Да я тоже удивлен. Увидеть тебя тут, на корабле миллионеров.
И добавил, ухмыльнувшись:
– Говорят, гора с горой не сойдется, а человек с человеком… Двое наших на одном пароходе!
– Ваших? – прищурившись, отозвался Юрий. – Нет, я не ваш, пан Витольд. Я – свой собственный.
– Вижу, ты меня так и не простил? – сказал тот уже без улыбки и очень серьезно.
– И в самом деле, какие могут быть обиды? – чувствуя, как внутри закипает гнев, процедил стряпчий. – Ты всего только выдал меня тогда, Вацек, – и презрительно ухмыльнулся.
Меня и всех нас.
– Дружище… – Поляк даже посерел. – Я… я не…
– Ты не хотел. Тебя заставили, да? Пытали? Дыба, кнут, каленое железо?
– Юрий, пойми. – Гомбовский и в самом деле был растерян. – Ты же помнишь, что было тогда – после того, как по приговору партии казнили Сипягина. Жандармы свирепствовали, как… как звери! Мне грозила смерть. Эта скотина, полковник Грессер… Мне было сказано: или я даю искренние показания и тогда получаю восемь лет, или иду по первому разряду на виселицу, как Каляев и Боголепов.
– Помню ли я? – сцепил зубы Ростовцев. – А ты… ты помнишь? Ты помнишь Капу? Капитолину Горелину? Она умерла в пересыльной тюрьме от воспаления легких! А ее матушка умерла год спустя, не сумев пережить потери единственной дочери. Ей было всего семнадцать лет, гимназистка последнего класса, мечтала поступить на Бестужевские курсы и лечить детей… Еще Марк Соболев. Поклон тебе от Марка, я видел его год назад. Он жив, хотя что за жизнь у безногого калеки? Бежал, обморозился – ноги ампутировали в тюремной больнице, выше колен. И теперь даже сам ходить не может…
А Семена Прейсера не забыл? Запороли плетьми в Орловском централе, и он умер на следующий день. Меня, к слову, тоже пороли, но я… я бы тебя простил, Вацек… А вот с ними как быть? Они бы тебя простили? И не спросишь ведь…
– Значит, я, по-твоему, предатель? – зашипел Гомбовский. – А ты сам? Или ты царю простил те плети?.. Да, в конце концов, это была не моя воля. Мои руководители решили, что я еще нужен партии. Я лишь подчинился!