…Скоро уже рассвет, с которым он продолжит путь. Через два или три дня он дойдет до цели.
Там и упокоится зеркало – среди молчаливых угрюмых хранителей древних тайн, сдерживающих не менее древнее зло. Там же и завершится земной путь Дайян Дэрхэ…
Во имя Вечного Неба он исправит ошибку побратима. Тьма уйдет во тьму, и черное зеркало навсегда исчезнет из мира людей…
…Лучи утреннего солнца осветили пустую поляну с погасшим костром, от которого вилась тонкая струйка дыма. Ее тут же подхватил ветерок и понес куда-то к востоку…
…Кто-то негромко, но настойчиво постучал в дверь.
Елена, ойкнув, тут же скрылась в гардеробной.
Вздохнув, Юрий распахнул дверь и очутился нос к носу с Элизабет.
Она была в синем платье, волосы ее были замотаны в тюрбан того же цвета. Она спокойно вошла в каюту, не забыв запереть дверь за собой.
Как-то странно огляделась.
– Здравствуйте, мисс Элизабет, – выдавил он из себя, слегка растерявшись.
– Здравствуйте, Джордж, я вас, надеюсь, не разбудила? – войдя в каюту как к себе домой, спросила журналистка. – Вот, возвращаясь из бассейна, решила навестить вас. Надо поддерживать себя в форме. Тут отличный плавательный бассейн, доложу я вам, на палубе «F» – пятнадцать ярдов длиной…
– Приятно вас видеть. Вас чем-нибудь угостить?
– Нет, спасибо. Я ненадолго. Мне хотелось бы сказать вам кое-что наедине.
– Что именно?
Элизабет уселась, слегка обтянув подол на коленях.
– Мисс…
– Называйте меня Лиз. Я считаю вас хорошим знакомым…
Их взгляды встретились. Выражение ее глаз было загадочным, и Юрий с удивлением обнаружил, что слегка растерялся.
– Ну ладно. Я вам расскажу все, что мне известно. А вы… расскажете все, что известно вам!
– Господи, Лиз, вы о чем?! – ощутив тревогу, спросил он, отчего-то подумав о Елене.
– Рассказывайте, что происходит, – потребовала она, скрестив на груди руки.
Стряпчий подумал, что платье статной девушке явно коротковато.
– Что?
– На «Титанике» что-то происходит! Что-то непонятное! – решительно заявила американка.
«Неужто снова увидела привидение?!» – мысленно фыркнул Юрий.
– Во-первых, я не вижу мистера Нольде. Его не было ни на вчерашнем обеде, ни в баре, да и в каюте тоже. Где он может быть?
– Я его встречал сегодня утром, – бросил Юрий в растерянности. – Кажется, видел… мельком.
«О Боже ж мой! Даже эта газетчица заметила. А если еще кто-то?..»
– Это, быть может, как-то связано с переговорами Батта? – продолжила американка.
– С… переговорами? – переспросил Юрий.
– О, да у нас в Америке все знают, что мистер Батт под видом отпуска в качестве личного посланника президента Тафта вел переговоры с папой Римским.
– Я, простите, не особо внимательно слежу за американскими новостями… – усмехнувшись, бросил Юрий. – Домашних, знаете ли, с лихвой хватает.
«Ох, уж эти североамериканцы! Считают себя пупом земли».
– О, разумеется… А у нас было немало шуму! Наши политики из лагеря демократов даже обвиняли президента Тафта, что он хотел заручиться поддержкой папы римского Пия X и получить голоса католиков… Но говорят… Что он тайно встречался с эмиссарами нескольких европейских правительств, дабы заключить некое соглашение для предотвращения возможных германских поползновений. А если сюда добавить поездку в вашу страну мистера Стида… – Глаза девушки заблестели в предвкушении сенсации. – Смотрите, какая картина вырисовывается. Батт с его визитом и слухами вокруг него, Стид, хотевший наладить отношения между нашими Штатами и Российской империей, и проект Нольде, для которого хорошие связи между Америкой и Петербургом нужны как воздух! Как хотите, но отсутствие барона меня интригует. Он словно растворился. А еще ко всему этому… боюсь ошибиться, но как-то имеет отношение мистер Бонивур.
Ростовцев опешил.
– А… извините этот… торговец древностями тут при чем?!
– Вот и я задаю этот вопрос! – многозначительно подняла Элизабет указательный палец. – Мне кажется, что он чертовски напуган… Он даже подходил ко мне, спрашивал, не видела ли я Нольде. Я, признаться, надеялась, может быть, удастся раскопать что-то интересное? Мы, газетчики, как всякий знает, так и ищем, где бы выловить сенсацию… Юрий, умоляю, если вам что-то станет известно… – Глаза ее горели надеждой.
(А ведь не ошиблась штучка американская, сенсация была, да только Ростовцев бы скорее язык проглотил, чем рассказал Лиз даже половину правды!)
– Увы… – развел стряпчий руками.
– И больше вы сказать ничего не хотите? – Американка была сама настойчивость.
– Уверяю вас, о переговорах Батта я знаю не больше вашего. Как и обо всем прочем… Простите, Лиз, – молвил Юрий, немного смущенный сложившейся ситуацией. – Да и вообще, мне кажется, что вы переработались. Вам следует расслабиться, отдохнуть. Оглянитесь вокруг. Вы на самом большом в мире корабле, чуде технической мысли. Наше путешествие скоро закончится. Нужно ловить момент…
Сказал, и тут же понял, что ляпнул, не подумавши о последствиях. Но было уже поздно.
Элизабет вдруг вздохнула, а затем взялась за застежку на своем платье. Ее пальцы задрожали, но девушке удалось все-таки справиться с замком. Она по моде современных дам носила платья, которые могла застегнуть без чужой помощи, – с застежкой спереди. Расстегнув ее, она стянула платье через голову.
– Боже мой, что вы делаете? – прошептал Ростовцев.
– Следую твоему совету, – пожала плечами журналистка. – Ловлю момент.
Сбросила туфли, а затем совлекла комбинацию и осталась только в небольших кружевных трусах. А затем пришел и их черед…
Он увидел ее всю.
…Крепкие икры, совершенные линии бедер. Безупречные ступни с изящными ноготками уходили в ворс ковра. Треугольник золотистого оттенка заставил его вздрогнуть…
«Господи, что же я делаю?! За стенкой сидит Елена и слушает!» А Лиз между тем опустилась перед ним на колени…
Последней внятной его мыслью была та, что сейчас он впервые в жизни оказался в постели с иностранкой в этой каюте роскошного лайнера посреди океана.
…Потом, лежа рядом с Юрием, она закурила белый с золотым обрезом «Кент». В тонких пальцах длинная тонкая сигарета выглядела как-то по-особому многозначительно.
Юрий смотрел в потолок каюты, к которому струился дым от пахитоски.
– Как мне нравится нынешняя свобода манер… – игриво заметила красотка. – У тебя, кстати, восхитительно сильное тело, – добавила она. – Сухой и поджарый, как степной волк. Нетипично для конторского работника.
Он мысленно усмехнулся. Мышцы, как и многое другое, – наследство ссылки и тюрьмы.
Когда надо нарубить дров, привезти их из леса на санях, запряженных клячей, или в которые запрягся ты сам с соседом, таким же ссыльным. Когда таскаешь полные ведра за сотню аршин из колодца. Тут уж поневоле нарастишь мускулы…
– Мне хорошо с тобой… – с нежностью сказала она. – Как-то уж очень хорошо. Даже страшно немного. Как будто все это в последний раз…
– Мне тоже… очень хорошо.
Она затянулась, пуская кольца в потолок, будто задумавшись.
А ему вдруг вспомнилось, как Елена лежала рядом в этой самой постели, а голова ее доверчиво покоилась у Ростовцева на плече…
И еще вдруг подумал, что был ли визит американки случайным или нет, однако вряд ли случайно оказался в кармашке ее платья некий деликатный резиновый предмет в тонкой шелестящей бумаге – несколько крупинок талька с него лежали на одеяле. Или он у мисс журналистки всегда с собой, ибо по фривольной поговорке случаи разные бывают?
– Думаешь, с чего это я тебя соблазнила? – промурлыкала она. – Морская романтика действует…
Журналистка заложила руки под голову.
– Ты и сам знаешь. Любое путешествие – это риск. Я люблю риск. А ты?
– Я имел его достаточно в юные годы и теперь все больше ценю спокойствие… – ответил он.
– Я тоже буду его ценить. В сорок лет, когда у меня будет толстый муж-клерк и трое детей, а я из журналистки стану домохозяйкой. И может, даже начну ходить по воскресеньям в церковь, как всякая добропорядочная домохозяйка… А пока… А пока… у тебя есть чем угостить даму?
– Коньяк…
– Годится и коньяк…
Юрий выбрался из-под одеяла, запоздало вспомнив, что облачен лишь в костюм Адама, и потянулся за полотенцем, как вдруг за его спиной раздался короткий вскрик.
Элизабет испуганно протягивала руку к его спине.
– В чем дело, дорогая? – И только потом догадался, что шокировало его мимолетную возлюбленную.
– Джордж – у вас… у тебя… эти шрамы… – с каким-то растерянным испугом ткнула она наманикюренным ногтем ему под лопатку. – Великий Боже! Что это?! Это же… я видела такое у старых рабов!
– Да, Элизабет, – медленно произнес Юрий. – Это следы от плетей… Ими меня били в тюрьме, куда я попал, будучи еще юным и наивным, за то, что читал не те книги и говорил не те речи… Сейчас такие речи свободно говорят в нашей Думе, хотя это не важно. В тюрьме я все еще посмел считать себя человеком, и когда надзиратель решил ударить меня в морду… да, в морду, у арестантов же лиц нет – только морды. Я перехватил его руку.
– И за это тебя… как негра?.. – сдавленно произнесла она.
Он чуть кивнул головой. Рассказать ей в подробностях? Не надо, наверное. Скучно рассказывать. Да и помнит он плохо.
При порке память удерживает только до двадцатого, край до двадцать пятого даже удара, а потом… Красный туман и остается только желание умереть…
– Мне дали девяносто девять плетей… – вымолвил он. – Почему не сто? Потому что по Тюремному уставу начальник тюрьмы собственной властью может назначать только до ста ударов: на сто и больше требуется уже разрешение от товарища министра внутренних дел… Извини Лиз, что огорчил тебя…
– Бедный… бедный мой, – порывисто приобняла его американка, выбравшись из-под одеяла.
Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. А затем несколько невпопад, но с искренним чувством добавила: