А уголь? Тысяча мужчин уж как-нибудь вытащили бы по три-четыре пуда каждый – за час еще тонн двести-триста. Можно было бы выровнять дифферент на нос, чтобы палуба «Е» не погрузилась в воду. Это предотвратило бы переливание воды по этой палубе по кораблю… Достаточно было затопить один-два кормовых отсека. Можно было, в конце концов, высадить людей на айсберг, используя шлюпки… Можно было сколотить и связать за прошедшие два часа плоты – хоть из мебели, хоть из ящиков, как-то бы продержались. Я пытался, я говорил этому ихнему старшему, сэру Генри… И Мэрдоку говорил. Даже слушать никто не стал! Это не моряки, а…. куроцапы какие-то! – в сердцах бросил он.
Сейчас вот я был в салоне, – сменил он тему. – Общество там собралось весьма изысканное. Арчибальд Батт, Миллет, Кларенс Мур и Бен Гугенхейм… И что вы думаете они делают? Ха! Они сели за ломберный стол и режутся в карты словно на светском рауте! Один из них проигрался и попросил взаймы у Астора. И тот дал ему сто долларов – с условием вернуть сразу по возвращении на берег! Ха! Безумие какое-то! Просто безумие!
Махнув рукой, Регастик зашагал прочь.
С корабля уже начинали прыгать люди. Шлюпочная палуба была всего в десяти футах над водой, и некоторые благополучно добрались до спасательных шлюпок.
Мужчины, женщины, дети, старики и молодежь, католики и протестанты – все покорно готовились принять смерть. Десятки людей стояли на коленях на все более кренящейся палубе.
А над воплями и рыданиями звенел глухой глубокий голос.
– …И я видел новые небеса и землю обетованную, – вещал человек в пасторском облачении. – Небеса и земля исчезли, и моря не было больше… Все источники великой бездны… и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей… Вода же усиливалась и весьма умножалась на земле, – цитировал пастор Священное Писание. – Я также видел Новый Иерусалим, священный город, спускающийся с небес от Бога, прекрасный, как невеста, ожидающая встречи с женихом. Я слышал громкий глас, раздающийся с престола – так Господь живет среди людей. Он будет пребывать с ними, и они будут его… Он утрет каждую слезу на их глазах. И там не будет больше смерти или горя, плача или боли, когда этот мир исчезнет.
И не один пастор старался нести последнее утешение отчаявшимся.
– Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, – донеслось до слуха Юрия.
Невысокий человечек с косматой бородкой и в затрапезном пиджаке читал канон отпущения грехов перед небольшой толпой истово крестящихся бедно одетых людей. Стоящий впереди них дюжий болгарин в феске рыдал, заливаясь слезами. Грубые корявые пальцы землепашца с трудом складывались в крестное знамение…
Кто был этот батюшка – старовер, поп-расстрига, решивший поискать за океаном лучшей доли, а может, какой-то сектант? Теперь уже все равно…
«Господи, ну отчего я не верю в Тебя?» – промелькнуло у Юрия.
Ему было бы легче умирать с молитвой, надеясь, что после окончания земного пути она отворит ему двери рая… Увы – он знает, что сейчас кончится ВСЕ…
Потом подумал о Елене и еще о Лиз, ставших, так уж вышло, последними женщинами в его жизни. Хорошо, что они останутся живы и, наверное, будут о нем вспоминать. Может, Леночка даже разбогатеет, благодаря золоту барона, но в любом случае им суждена долгая счастливая жизнь. Жаль, он не сможет уже за них порадоваться.
Саженях в десяти от Ростовцева кто-то из кочегаров перегнулся через поручни и прыгнул в воду. Слышно было, как он с бранью барахтался в ледяной воде.
Собственно, только это остается и ему. Да только шансов, по совести говоря, нет. Стряпчий сглотнул комок в горле.
Смерть от утопления – жуткая смерть. Страшный зеленый огонь разрывает голову, вспомнил он рассказ своего знакомого, чудом вытащенного из Невы. Но даже спасательный жилет в ледяной воде даст лишь отсрочку. Он однажды провалился в полынью на Витиме: тысячи лезвий вонзается в тело, и холод сдавливает грудь, мешая дышать. Полчаса от силы, как говорили бывалые сибиряки, и ты мертв. А стоит ли напрасно длить мучения?
Рука его машинально скользнула в карман… Дирринджера на месте не оказалось, видимо, незаметно выпал в суматохе.
Он качнул головой, судьба отрезала ему и этот выход.
С нижних палуб доносился грохот опрокидываемой мебели – бак корабля все ниже опускался в поджидающее добычу море.
Юрий выглянул через фальшборт… До воды оставалось уже от силы футов двадцать пять, или, по французской системе, – семь с чем-то метров… И внизу почти рядом с бортом болталась шлюпка. Напуганные люди в ней бросили весла, вероятно, ждали приказов кого-то из офицеров… До перекошенного борта лайнера каких-то четыре сажени… Из иллюминатора палубы «А», от которого до атлантической воды всего дюймов восемь, можно было бы выбраться, в несколько гребков добраться до шлюпки, и вот спасение! Увы, каюты заперты, да и долго развинчивать барашки иллюминатора.
И вот тут Юрий увидел то, от чего замерло сердце. Почти над самой шлюпкой торчала шлюпбалка со свисавшими с нее тросами. Да, именно по ним слезал тот тип из канадского яхт-клуба.
Если зависнуть и раскачаться…
«В конце концов, что ты теряешь, старина?» – спросил он у самого себя.
Вытащил из кармана перчатки, запрыгнул на фальшборт, ухватив шлюпталь, и спрыгнул вниз.
Размах качающегося маятника, каким стало его тело, разворот, толчок ногами от борта, боль в обжигаемых трением руках. И когда сила инерции понесла его обратно, он разжал руки и полетел вниз, в холодную тьму…
Моля об одном в краткий миг полета: чтобы, если промахнется, – его вытащили… Или чтобы удариться головой о борт и умереть сразу…
Глава 14
Он упал боком. Падение отозвалось взрывом дикой боли, но упал он на руку, да и мешок на дне смягчил удар, а заодно и чьи-то объемистые телеса.
Голова пребольно стукнулась о банку, и окружающее потемнело…
– Что ты творишь! – вскрикнули у него над ухом. – Ты чуть меня не убил, грязный мужлан!
– Шлюпку едва не опрокинул! – поддержала молодая девушка в синем пальто поверх халата.
– Отстаньте от него. Я бы на его месте тоже прыгнула, – вступился за него решительный женский голос.
Юрий сел на дно. В первый момент ему показалось, что в шлюпке одни женщины.
Тут были пассажирки всех трех классов. Ветхие шали и поношенные юбки соседствовали с дорогими шляпками и японскими халатами. Одна дама средних лет могла похвастаться элегантным вечерним туалетом, шиншилловой горжеткой, в которую зябко куталась, вся вздрагивая. Многие были босиком и в ночных рубашках. Несколько женщин прижимали к себе детей, сидевших тихо, как мышки. Мужчин было всего трое – два левантинца и молодой испанец, который, ежась от холода, натягивал на уши берет. Было еще двое матросов – один сидел на корме, намертво вцепившись в румпель, другой, постарше, на носу, изображая впередсмотрящего.
– Гребите! – между тем загалдели пассажирки. – Гребите живее, а то еще кто-нибудь прыгнет!
Женщины похватали весла и принялись вразнобой грести. Вихляясь и покачиваясь, шлюпка медленно поползла прочь от корабля.
– Мистер, – к Юрию, перешагивая через скамьи, подобрался матрос – тот, что постарше. – Вам в море ходить не доводилось, больно ловко с канатами обращаетесь?
– Увы… – пробормотал стряпчий.
Его затошнило, наверное, из-за удара по голове. Или это морская болезнь? Но море спокойно…
– Разве что было дело… Ловил рыбу… на севере… У берега, правда…
Что дело происходило на реке, он уточнять не стал.
– Значит, грести умеете? – обрадовался моряк.
– Я сейчас… в плохой форме, дружище… – извинился Ростовцев, и здоровой рукой вытер кровь, стекавшую с разбитого лба.
– Да, скверно, – нахмурился матрос. – Хоть бы один кто-то понимал толком в морском деле…
– А вы тогда на что? – бросила через плечо одна из женщин, кажется, та, на которую он упал, и неловко взмахнула веслом. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам из-под платка.
Судя по выражению лица, она бы с большим удовольствием приложила бы этим веслом и моряка, да и Ростовцева.
– Я же смазчик, машинами занимался, чтоб хорошо колеса вертелись. А Тэдди, – махнул он в сторону скорчившегося на корме юноши, – он вообще ламповщик, следил, чтобы в аварийных фонарях масло и керосин были да фитили моль не сожрала!
– И какого черта ты полез в шлюпку тогда, раз ничего не умеешь?! – не унималась англичанка, судя по характерному акценту, из лондонских «кокни». – Струсил небось и смотался?!
– Я то чего? – пожал моряк плечами. – Мистер Лоу сказал принять командование шлюпкой, я и принял. Так что я теперь ваш капитан, и не надо на меня орать! – рявкнул он. – Обращаться ко мне: «мистер Ивенс»!
И сам рассмеялся от своей наглости.
Юрий снова вытер заливавшую глаза кровь.
– Разрешите, джентльмен, я вас перевяжу? – предложила сидевшая напротив девчонка лет шестнадцати. – Меня мама учила…
И, не стесняясь, оторвала полосу от подола своей ночной сорочки – хотя и ветхой, но чистой.
Он отошли примерно на полверсты…
«Титаник» еле заметно покачивался на слабой волне. Ровные ряды иллюминаторов лайнера все еще жутковато светились из-под воды.
Даже на расстоянии «Титаник» казался настоящим великаном, воистину морским титаном, в честь которых получил имя. Почти невозможно было поверить, что с таким кораблем могло случиться несчастье. Далеко над водой разносились веселые мелодии оркестра – музыканты старались вовсю. Должно быть, то был самый необычный концерт, какой можно представить.
С такой дистанции нельзя было толком разобрать, что делается на борту, но Ростовцев мог различить людей на палубах – те все еще были ярко освещены. Люди стояли, одинаково опустив головы. Юрий догадался, что они молились…
На носовой палубе – рядом с почти поглотившим бак морем – собрались вместе человек сто. Посреди их толпы возвышалась фигура в пастырском облачении и шляпе. Видимо, он взобрался на стул или на тумбу, чтобы всем его было видно. Его руки были протянуты к темным небесам, он произносил молитву.