Представители белоэмиграции в Польше руководствовались прежде всего не заманчивыми для многих лидеров белоэмиграции политическими мечтаниями о продолжении борьбы против коммунистов, а стремлением пристроить людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации. В противном случае выдвижение каких-либо условий могло похоронить успех дела.
К сожалению, судя по всему, к Савинкову, очевидно еще не осознавшему своего беженского положения, это не относилось.
Во всяком случае, на 10 июня 1921 г. поднятый им вопрос положительно решен не был, о чем свидетельствуют ряд документов[567]. Среди них и материалы проведенного 30–31 мая того же года казачьего съезда, состоявшегося в лагере интернированных Остров Ломжинский. Тогда фактически возглавлявший их М.Н. Гнилорыбов от имени казачества просил начальника польского Генерального штаба генерала В. Сикорского «разрешить всем желающим казакам и калмыкам объединиться в сводную казачью дивизию»[568].
Это должно было укрепить влияние местного белогвардейского руководства на чинов белоэмигрантских формирований и не допустить их распыления.
Далее после данного съезда Гнилорыбов и Савинков обратились за решением данного вопроса к самому главе Польши Йозефу Пилсудскому. Судя по характеру их письма к нему, на начало июня 1921 г. он так и не сдвинулся с мертвой точки.
В частности, они пытались убедить его в целесообразности принятия на службу в польскую пограничную стражу казаков следующими соображениями: «Мера эта, во-первых, облегчит казну Польского государства (так в тексте. – Ред.), затрачивающего значительные суммы на содержание поневоле бездеятельных офицеров и казаков в лагерях; во-вторых, даст офицерам и казакам возможность честной и верной службой отблагодарить благородный польский народ и его великодушного вождя за гостеприимство; в-третьих, вернет офицерам и казакам сознание их воинской силы, укрепит их воинское достоинство и позволит на коне, с винтовкой и шашкой почувствовать себя не интернированными, полулишенными свободы людьми, а равноправными дружественного и близкого по крови народа; в-четвертых, вселит надежду в измученные сердца, что в случае переворота в Совдепии казачьи части в порядке и сохранив дисциплину, вернуться в родные станицы и послужат утверждением законности, торжеству свободы и установлению демократического строя в своих свободных казачьих землях…»[569]
Ответ на это Пилсудского неизвестен, равно как и судьба идеи о переводе казаков на службу в польскую пограничную стражу. Но скорее всего, из-за наивности лидеров белоэмиграции в Польше, роста антипольских настроений среди интернированных казаков и чинов бывший 3-й Русской армии и формирований Булак-Балаховича, он не был для них положительным в том виде, в каком этого хотели сам Савинков и Гнилорыбов.
Лишь некоторых казаков (например, часть «проверенной» бригады есаула В. Яковлева (на 1923 г. под его командованием было 136 офицеров и 1945 рядовых), в 1920-е гг. занятого на работе в польских спецслужбах), все же зачислили туда на сугубо польских условиях.
В частности, по состоянию на 1923–1924 гг. агенты ИНО ОГПУ сообщали: «…в Польше есаул Фролов с дивизионом несут пограничную службу на чешской границе… Отряды Савинкова, Балаховича и Яковлева частью поступили на службу по охране чешской границы, частью разошлись на работы (гражданские. – Ред.)[570].
На тот момент официальная Варшава была заинтересована в распылении белоэмигрантских формирований (чтобы не создавать дополнительной напряженности с Советской Россией) и использовании отдельных антисоветчиков на своей территории в интересах разведки и контрразведки.
В самом конце 1920 – начале 1921 г. основная часть чинов различных российских антисоветских формирований была демобилизована польскими властями. Однако многие из русских (в том числе из ранее не служивших в польских силовых структурах) перешли на службу в местные спецслужбы и занимались не только выявлением большевистских агентов на территории Польши, но и осуществляли дальнюю разведку на советской территории, особенно в Белорусской и Украинской ССР.
Следует заметить, что между белогвардейскими структурами и польскими спецслужбами еще в период активной борьбы против Советской России были налажены тесные связи и взаимодействие.
Об этом свидетельствует отчет действительного статского советника, начальника разведывательной части при Особом отделении отдела Генерального штаба военного управления В.Г. Орлова от 6 октября 1920 г. (г. Данциг) обер-квартирмейстеру отдела Генштаба о создании разведывательной резидентуры штаба генерала П.Н. Врангеля в Польше и установлении контактов с ее секретными службами:
«В целях создания тайного разведывательного центра в Польше мной были обследованы все лица, которых можно было бы использовать с наибольшей выгодой для Генерального штаба в отношении максимума сведений и минимума расходов, причем возможно оказалось сделать следующее:
1. Были восстановлены связи с моим бывшим сотрудником «З», который в настоящее время заведует всей секретной агентурой в Польше, Совдепии и за границей в военном министерстве. Личность «З» давно и хорошо известна русскому Генеральному штабу с 1914 г. Начал он свою работу по разведке Познани в штабе Северо-Западного фронта и сумел организовать агентурную сеть чрезвычайно умело и тонко. В начале 1915 г. он перешел в Главное управление Генерального штаба, где работал по германской разведке у генерала Гиссера и полковника П.Ф. Рябикова. Как с «З», так и с начальником отдела военного министерства мной заключено соглашение, по которому польские военное министерство и Генеральный Штаб передают нам все разведывательные материалы, имеющиеся у них, в обмен на такие же, добываемые Разведывательным отделением штаба главнокомандующего и Политической частью того же Штаба о Совдепии.
2. Такое же соглашение мной заключено и с разведывательными органами Министерства внутренних дел (Братская ул., 17). Начальник – «С»…
Понятно, (что) необходимо от полковника Сизыха, полковника Симинского (на службе у Врангеля в разведывательных структурах, взаимодействовали с польскими и прочими иностранными спецслужбами. – Ред.) все материалы по большевикам передавать ему (полковнику Генерального штаба Б.П. Полякову, начальнику штаба графа Палена).
Ввиду отсутствия в Варшаве какого-либо лица, могущего быть использованным для работы в тайном разведывательном центре, необходимо выбрать в Севастополе надлежащего человека.
Таковым подходящим может быть капитан Барановский из Разведывательного отдела штаба, заведующий польской и румынской разведками у полковника Сизыха.
Как и в других случаях, я думаю, что лучше всего и незаметнее поместить (его) в консульство в Варшаве, так как в военной и дипломатической миссии небезопасно: слежка за членами этих миссий необыкновенная, вплоть до вскрытия шкафов и сундуков в их помещениях.
Штабс-капитан Барановский тем более подходящий, что он отлично знает язык, фамилия и вид у него – польские, он юрист по образованию и в разведке работает уже очень давно, в политике разбирается очень хорошо.
Ввиду того, что поляки дадут немедленно свои материалы, прошу при командировании Барановского снабдить его от полковника Сизыха и полковника Симинского всем, что они имеют о большевиках, и установить при посредстве Ф.И. Верисоцкого технику связи, шифры и пароли»[571].
Особое внимание при этом уделялось наиболее близким по былому взаимодействию в период советско-польской войны 1920 г. бойцам частей Булак-Балаховича и отрядам Савинкова, которых активно забрасывали в приграничную советскую зону (Белоруссия и Украина) для продолжения борьбы против коммунистической власти.
Однако успех этой работы был относительный, поскольку советская агентура хорошо отслеживала действия таких агентов и нередко сообщала «на Большую землю» даже имена и фамилии забрасываемых шпионов.
В частности, 2 июня 1921 г. ее представители доложили о заброске в район белорусской Лиды савинковца Яна Павловича, которому поручили шпионскую миссию до 9 июня того же года от имени разведывательного бюро отдела 2-го главного командования польской 11-й армии.
Ее курировал польский Генштаб и лично его майор Шетцель, обеспечивший данного агента временными документами для перехода границы и содействие в этом ее охраны[572].
Несмотря на получение советскими спецслужбами соответствующих сведений, эта миссия оказалась успешной и вышеуказанный агент благополучно вернулся на польскую территорию: 3 июля 1921 г. Савинков лично просил начальника 2-го разведывательного отдела 11-й польской армии капитана Меера оказать содействие в заброске капитана Павловича в более дальний – смоленский район.
Судя по всему, на этот раз его миссия носила не разведывательный, а террористический характер. Так, Савинков писал ему, словно он был для него как минимум равнозначным коллегой: «Не имея чести быть лично с Вами знаком, осмеливаюсь обратиться к Вам с просьбой, рассчитывая на постоянную доброжелательность и сочувствие, которые я всегда встречал со стороны польских властей и польских офицеров.
Покорнейше прошу Вас, господин капитан, оказать возможную помощь оружием, ручными гранатами, а также взрывчатыми веществами капитану Павловичу, который уезжает вглубь Смоленской губернии.
Заранее благодарю Вас, господин капитан, остаюсь в той уверенности, что Вы сделаете все то, что возможно в Вашем положении…»[573]
Исходя из текста этого письма, савинковская организация вела все более тесную совместную работу с местным разведсообществом, в результате чего происходило сращивание и поглощение польскими спецслужбами находящихся в Польше белогвардейцев.