Между тем в это время стал тайком эвакуироваться Красный Крест и другие польские учреждения. Ночью на вокзал уходили фургоны, где грузили лазаретное имущество и раненых.
Город был объявлен на военном положении, и по нему курсировали бесчисленные патрули. Жители недоумевали и не хотели верить слухам о победах советских войск. Польские же и украинские газеты ничего не писали о своих неудачах.
7 июня наш эскадрон, как и прежде, отправился к Константиновскому училищу на занятия. Не успел он выстроиться на плацу, как вдруг по зданию училища неприятель открыл артиллерийскую стрельбу. Очевидно, батареи большевиков стояли где-то за Днепром и били по городу. Почему и как – никто не знал.
Петлюровцы, помещавшиеся в здании Константиновского училища, в панике высыпали из казарм и строились во дворе.
Вахмистр Дядя Миша повел наш эскадрон рысью в Бендерские казармы. Два конных были посланы в штаб полка для связи с ним.
В это время в Киеве все суетились. Магазины моментально закрылись и улицы опустели. Правда, любопытные мальчишки сновали в переулках, наблюдая за происходящим. Свист снарядов, казалось, не пугал их.
Из Киева в это время по Житомирскому шоссе отходили петлюровские обозы. Вслед за ними мчались польские грузовики с обмундированием и консервами. Два польских танка метались по Крещатику, не зная, куда им отступать.
Петлюровцы оставили город и благоразумно уклонились от боя, чем вызвали негодование со стороны польских улан, которые называли украинцев «дармоедами».
К двум часа дня в городе царил полный хаос: все обозы и тыловые учреждения двинулись на Борщаговку и по Житомирскому шоссе.
В Царском саду и на Подоле наскоро были расставлены польские батареи, тотчас же вступившие в состязание с большевистской артиллерией. Из Херсонских казарм были срочно вызваны польские части, проследовавшие на Печерск.
Наш эскадрон должен был прикрывать отступление обозов, тянувшихся бесконечной лентой, и все время быть в арьергарде.
В это время темные элементы, воспользовавшись суматохой в городе, стали громить магазины и грабить квартиры. Командир эскадрона приказал нашему взводу разогнать их на Бибиковском бульваре.
Мы рысью помчались туда и вступили в перестрелку с грабителями, во время которой был ранен один наш улан, но бандиты были рассеяны нашим огнем. Их было не менее 15 человек, и все они были вооружены винтовками.
Ружейная и орудийная стрельба не затихала ни на минуту. Все время мимо нас проходили обозы.
На ночь мы расположились на Бибиковском бульваре; лошадей не расседлывали и находились в полной боевой готовности.
8 июня утром мы двинулись всем эскадроном на Печерск, а затем к мостам возле него. Мы должны были прикрывать команду подрывников. Она должна была поджечь деревянный и взорвать цепной мосты.
Но не успели мы туда подъехать, как услышали взрывы: это подрывники уже взорвали цепной мост.
Эскадрон остановился. Вскоре на двух автомобилях подъехали подрывники и мы двинулись дальше к 4-й Киевской гимназии, где находились польские продовольственные склады.
Когда поляки стали поджигать здание, сердце моё невольно сжалось. Мне было очень жаль гимназию.
Покончив с ней, мы двинулись назад – по Бибиковскому бульвару. Над городом свистели снаряды: на улицах было пусто, лишь изредка можно было увидеть шныряющих по ним мальчишек.
Придя к месту назначения, тотчас же получили приказание от командира полка идти рысью на Подол, где местные большевики подняли восстание и обстреливали отступающие польские части и громили обозы.
На Большой Владимирской мы встретили две роты убегавших поляков. От них мы узнали, что выступившие большевики заняли почти весь Подол и Куреневку.
Советские войска находились на другом берегу Днепра и, пользуясь тем, что Подол был занят повстанцами, спокойно стали переправляться на нашу сторону. Невооруженным глазом было видно, как подплывают прямо к набережной лодки, выгружают красноармейцев и вновь уплывают.
Таким образом большевики могли выйти полякам в тыл, и командир эскадрона учел это обстоятельство. Повернув две роты поляков назад, он решил поддержать их своим эскадроном и задержать красных на Подоле.
Однако было уже поздно: Софийская площадь уже находилась в руках большевиков. Поляки (пехота) пытались шаг за шагом отвоевать ее, но это было невозможно. Площадь, со всех сторон окруженная многоэтажными домами, напоминала коробку. Как только поляки туда входили, со всех сторон начинали трещать пулеметы…
Потеряв несколько человек убитыми и ранеными, мы отошли назад и остались на Большой Владимирской улице, чтобы стеречь выход из этой коробки.
Через полчаса большевики, собравшись с силами, повели на нас наступление. Мы успели выкопать небольшие окопчики на мостовой, поставить два пулемета и стали ждать приближения красных.
Когда их редкая цепочка (не более 70–80 человек) подошла к нам на 100 шагов, пулеметы открыли огонь. Красные отхлынули назад.
Один раненый остался лежать перед нами. До него было не более 50–80 шагов. Вахмистр Дядя Миша и один русский доброволец бросились к нему и, несмотря на сильный пулеметный огонь, приволокли его к нам.
Он стал тотчас допрашивать его. Тот оказался рабочим Сухарного завода. На вопрос, почему восстали рабочие на Подоле, он ответил: «Потому что поляки – враги русского народа и все русские должны бороться против них и защищать честь Родины».
Не знаю, насколько правдивы и искренни были его слова.
Дядя Миша отвел раненого в сторонку и выстрелом из карабина покончил с ним. Тот не молил о пощаде и держался стойко.
Между тем к повстанцам, занимавшим Софийскую площадь, с Подола подошли советские войска, которые повели на нас энергичное наступление.
Мы не ввязались с ними в бой, сели на своих коней и ускакали по Большой Владимирской к Бибиковскому бульвару.
Мы не застали на старом месте командира полка – он находился в это время с двумя другими (I и III) эскадронами у Кадетского корпуса. Их уланы спешились и громили еврейские лавки.
Между тем обозы все шли и шли.
Командир полка, генерал Сикорский, бывший русский офицер императорской кавалерии, приказал нашему эскадрону прикрывать их и оставаться в Киеве до тех пор, пока последняя повозка не выедет из него.
Мы заехали в несколько дворов, ослабили подпруги и стали наблюдать за происходящим. Было видно, как отходили со станции поезда к Посту Волынскому (в то время первая станция на выезде из Киева в западном направлении. – Ред.). Очевидно, она еще находилась в руках поляков.
В это время на Еврейском базаре вспыхнула стрельба: оказалось, что десятка два хулиганов стали грабить магазины и рундуки. В ответ на это торговцы сорганизовались, вооружились и стали защищать своё добро.
Между грабителями и самоохраной завязалась перестрелка. Уланы 1-го эскадрона моментально разогнали хулиганов, из которых десятка два были зарублены.
Наконец, обозы кончились, вслед за ними потянулись городские извозчики с запоздавшими беженцами, спешившими в Святошино.
На Бибиковском бульваре стояла польская двухорудийная батарея, иногда открывавшая огонь. Происходило это тогда, когда на улицах Киева, оставленных поляками, замечалось какое-то движение.
Вскоре они совсем опустели и мимо нас проехали последние подводы, но мы все еще продолжали стоять на месте.
Наконец, стоявшая на Бибиковском бульваре батарея снялась с передков и двинулась из города. Вслед за ней тронулись и мы. Шли к Святошино через Борщаговку.
Мы выслали вперед, вправо и влево дозоры и разъезды по улицам. Когда уезжали последние всадники, то из окон, чердаков и из дворов захлопали недружные выстрелы, неприятно подействовавшие на наши нервы.
Мы ехали шагом, так как впереди нас была многоверстная колонна повозок. Отступление происходило в полном порядке.
У Поста Волынского и под самим городом был дым – это продолжала гореть 4-я Киевская гимназия. Где-то, по-видимому над Крещатиком, рвались шрапнели.
Настроение у всех было подавленное. Командир полка волновался, часто собирал начальников эскадронов и о чем-то с ними совещался.
Уланы ехали молча, почти не разговаривая друг с другом. Только вахмистр Дядя Миша покрикивал: «Четвертый взвод, подтянись! Почему раскисли? Бабы, а не уланы!..» И все это он сопровождал бранью.
Наконец, мы переехали железную дорогу и пришли в Борщаговку, где скопилось на ночлег много обозов. Командир полка приказал уланам 2-го эскадрона выгнать всех обозников: «Пускай едут дальше, теперь не время отдыхать. Нужно уходить, так как положение серьезное».
Действительно, четко определенного фронта не было, связь между подразделениями и командованием отсутствовала, а выстрелы гремели со всех сторон.
Обозники не хотели уходить, и нам едва не пришлось пустить в ход приклады, чтобы их выгнать из деревни. После этого обоз тронулся дальше, а эскадрон расположился на его месте на ночлег. Жители были угрюмыми и молчали.
В 10 часов вечера в штаб полка прискакал ординарец из Святошино с требованием послать туда два эскадрона кавалерии. После этого туда двинулись 1-й и 3-й эскадроны вместе с командиром полка, а наш эскадрон по-прежнему оставался в Борщаговке прикрывать отступление обозов.
Мы выставили караулы и расположились на ночлег. Часа в два ночи кто-то стал обстреливать наше расположение пулеметным огнем. В эскадроне поднялась паника. Уланы повскакивали на лошадей и бросились врассыпную – кто куда.
Вахмистр Дядя Миша сумел удержать возле себя человек 15 всадников и спокойно оставался в деревне. Пулемет стих, и все успокоилось.
Через минут 15–20 стали возвращаться бежавшие уланы. Вахмистр разбранил трусов и разбил им до крови физиономии.
Кто нас обстреливал – трудно сказать: по-видимому, повстанцы или крестьяне, но не большевики, так как они не могли быть в это время у Борщаговки.
Потерь у нас не было: все уланы вернулись живыми и невредимыми и лишь два еврея куда-то бесследно исчезли.