Я знал, что из Ягодина наш полк уйдет в сторону от железнодорожной линии, и потому не боялся, что нам с ним придется где-нибудь встретиться. Уютная обстановка бронепоезда (чисто русский дух) привлекла меня, и я остался…»
Воспоминания Константина Мазаревского представляют собой источник о службе русских в польской разведке в 1921 гг., которых вербовали туда из белой армии Булак-Булаховича, интернированной в польских лагерях. Хранится он в ГАРФ. Ф.5881. Оп.2. Д.511. Лл. 143 об. – 170.
«…В июне месяце мой бывший командир бронепоезда («Черноморец». – Ред.) вызвал к себе в канцелярию…
– Я вас знаю как идейного добровольца и человека интеллигентного… Скажите, Вы хотите поехать в Россию?
Я остолбенел.
– Как в Россию? Ведь там сейчас большевики?!
Он улыбнулся.
– Да, к большевикам. Вы поедете тайно, мы дадим Вам нужные документы и переправим через границу. Нам необходимо установить связь с партизанскими отрядами, действующими на Украине. Вы молоды, и на Вас никто не обратит внимания. Подумайте хорошо об этом, но ни слова никому не говорите. Завтра в 10 часов утра я позову Вас, и Вы скажете мне свой ответ…
На другой день я согласился ехать в Россию.
Впоследствии я узнал, что такие же предложения были сделаны еще пяти молодым гимназистам или вольноопределяющимся.
В тот же день вечером мы получили распоряжение собрать свои вещи и быть готовыми к отъезду. Мы должны были симулировать побег (из лагеря интернированных Стржалково. – Ред.) и поэтому нам рекомендовали брать с собой как можно меньше вещей.
В 11 часов вечера я взял полотенце и вышел из барака. В 11 часов 30 минут все мы собрались у выхода из лагеря. Польский часовой был предупрежден… и поэтому не задержал нас, а только улыбался.
За оградой нас ожидал наш бывший начальник бронепоезда, с которым мы отправились к станции. Он выдал нам по 300 марок на пищу, что было очень много, и мы при всем желании не могли их потратить. Нам отвели отдельное купе в вагоне на семь человек, и мы двинулись к Варшаве…
Перед выходом на Варшавском вокзале… три босяка почему-то обвинили нас в похищении у них кошелька. У нас с ними завязался крупный разговор, и в конце концов в это дело вмешался польский жандарм (скорее всего, в данном случае имел место пример взаимовыгодного сотрудничества польских силовиков и антисоциальных элементов. – Ред.) и нам бы пришлось очень скверно, хотя мы и не были виноваты. Ведь с русскими в Польше тогда не церемонились.
Но тут вернулся наш отлучившийся куда-то бывший начальник бронепоезда и, увидев такую сцену, подошел к жандарму и показал ему какую-то бумажку. Тот вытянулся в струнку, взял под козырек, и мы спокойно ушли, а босяки были арестованы жандармом.
В Варшаве мы поместились в одной из скромных и незаметных гостиниц, чтобы не привлекать чужого внимания. В то время в Варшаве уже находился советский представитель и было много всевозможных агентов и шпионов.
Однако мы все были в военном обмундировании, хотя и без погон, и, естественно, послужили предметом внимания местных жителей. Появились даже какие-то типы в штатских костюмах, усиленно рассматривавшие нас.
В наш номер под разными предлогами то и дело входили какие-то люди. Одни предлагали купить бубликов, другие – шнурки для ботинок, третьи – молодых и красивых девиц, и при этом с любопытством рассматривали нас. Некоторые из них задавали вопросы – куда и зачем мы едем.
В конце концов нам это все надоело, и мы заперли дверь на ключ. Окно нашего номера выходило на улицу, и я мог наблюдать из него какого-то подозрительного субъекта, все время вертевшегося на другой стороне улицы, посматривавшего на наш номер.
Я сказал об этом бывшему начальнику бронепоезда, и тот решил, что нужно действовать осторожнее.
В час ночи мы незаметно вышли черным ходом из гостиницы и двинулись к вокзалу. Черная тень в отдалении при этом двигалась по тротуару. При свете фонаря я узнал следившего за нашим номером субъекта.
Не обращая внимания на его слежку, мы пришли на вокзал. Субъект не подавал вида, что следит за нами. Однако бывший начальник бронепоезда специально сказал нам громки, чтобы он слышал: «Занимайте места в брестский поезд!»
Мы двинулись туда и зашли в его вагон, хотя в действительности нам нужен был львовский поезд. Но все это было проделано для отвода глаз. Он стоял рядом с брестским поездом.
Мы уселись в купе последнего и через его полуоткрытую дверь наблюдали за субъектом, делавшим вид, что он равнодушно гуляет по перрону.
За две минуты до отхода львовского поезда бывший начальник бронепоезда сказал: «По одному через окно – марш!.. Идите вон в тот поезд и прячьтесь там в купе».
Мы тихонько перебрались в него и стали ждать. Поезда стояли настолько близко другу к другу, что мы могли украдкой наблюдать за нашим преследователем, продолжавшим спокойно расхаживать по перрону.
Наконец поезд тронулся и данный субъект, убедившись, что мы уехали, быстро зашагал по направлению к городу.
До отхода состава мы осторожно нашли кондуктора и узнали у него, где расположено предназначенное для нас купе, в котором мы и доехали благополучно ночью до Львова.
С вокзала мы направились на улицу Понятовского № 1, где помещалась польская политическая контрразведка. На вывеске ее здания, если мне не изменяет память, была следующая надпись:
Nacelne downdstvo
Expositure II we Ywowe.
Мне почему-то в этом городе показалось угрюмо.
Кто-то, по-видимому, дежурный, встретил нас и провел в какую-то комнату, где было несколько кроватей, и мы тотчас легли спать.
Утром нам подали кофе с маслом и белым хлебом (в условиях послевоенного Западной Украины – неслыханная роскошь. – Ред.). Мы были очень довольны вниманием, оказанным нам поляками.
В 9 часов утра к нам пришел полковник Г., бывший заведующим нашим интернатом (в лагере интернированных Стржалково, откуда он, по легенде, якобы весной 1921 г. «бежал» на германскую территорию).
Он сказал нам, смеясь: «Ну что, и вы дезертировали в Германию?.. Очень хорошо… Будем работать вместе».
В тот же день мы отправились в одну из комнат контрразведки, где было много всевозможных костюмов и мы сняли военное платье, а взамен получили штатское, хотя и не новое, но довольно приличное.
В этом костюме я чувствовал себя франтом. Правда, он был для меня великоват, но при контрразведке был свой портной, сузивший мне пиджак и брюки.
Наши военные костюмы остались в контрразведке и таким образом могли еще кому-нибудь сослужить службу.
У поляков в политической контрразведке находилось много русских и еще больше – украинцев. В числе агентов здесь находился и знаменитый атаман Тютюнник.
Тогда я плохо разбирался во всех этих вещах и сложных махинациях, и даже не подозревал, что служу шпионом у польского правительства. Во имя борьбы с большевиками я готов был идти на все.
Мы прожили три дня в управлении контрразведки, получали ежедневно порядочную сумму денег на расходы и вели разгульный образ жизни. Я все время гулял по городу и посещал всевозможные рестораны и кафе.
Нам выдали особые документы, которые мы должны были предъявлять по первому требованию представителей польских властей. В это время во Львове было много русских и украинцев, за которыми они следили. И за три дня у меня спрашивали документы 20–25 раз. Причем не только жандармы и полицейские, но и тайные агенты сыскной полиции.
Утром на четвертый день нашего пребывания во Львове нас потребовали в кабинет какого-то польского полковника, бывшего офицера Русской армии. Он на прекрасном русском языке сказал нам: «Вы отправитесь для разведки в Россию. Через некоторое время вы должны вернуться обратно во Львов. Если же кто хочет поехать в Россию и не возвращаться назад, тому мы выдадим документы, по которым там можно будет спокойно жить…
Перед своим отъездом вы заявите мне о своих желаниях, а сейчас я буду учить вас, как нужно действовать контрразведчику».
Я сказал, что в России оставаться не намерен, и поэтому буду охотно служить польской контрразведке.
После этого началось наше учение, тянувшееся две недели. Полковник долго рассказывал и обучал нас искусству работы тайного агента. Многое уже исчезло из моей памяти, и остались только некоторые штрихи.
Нам буквально объясняли, как нужно делать каждый шаг. Учили, как спасаться от преследователя, гонящегося за тобой, как самому вести слежку и т. д.
Я помню, например, что одеваться нужно ни бедно, ни богато. Если будешь одет очень хорошо, это будет всем сразу бросаться в глаза, поскольку так одеваются в Советской России лишь комиссары.
Если же будешь одет бедно, то могут посчитать, что ты – босяк или вообще «темная личность» и вообще на таких людей будут непременно обращать дополнительное внимание.
Прокламации лучше всего перевозить в плетеных корзинках, причем никогда не уничтожать их, поскольку нелегальную литературу очень трудно переправлять через границу.
Из железнодорожных служащих настроены антикоммунистически паровозные машинисты, и поэтому им легче всего довериться.
Много денег тратить не следует, чтобы не обращать на себя излишнего внимания. Лучше всего купить иголок и ниток и двигаться с ними по селам. Крестьяне за них не только будут кормить, но и предупредят об опасности.
По сведениям польских контрразведчиков, по всей Украине бродят голодные обитатели городов и меняют всевозможные вещи на хлеб. Поэтому вероятность того, что на нас обратят внимание, заметно понижается.
Особых документов нам не дали под тем предлогом, что если в России нас задержат, то лучше всего сообщить свою настоящую фамилию.
Если будут бить – никого и ничего не выдавать, так как коммунистам ничего неизвестно и не может быть известно. Нам выдадут лишь пропуск через границу, написанный на папиросной бумаге без обозначения фамилии. Вместо нее там будет обозначен лишь номер. В случае обыска я должен буду проглотить эту бумагу.