Астурийская предыстория
Событиям гражданской войны в Испании, обусловленной предыдущим ее развитием, описанным выше, предшествовало Октябрьское восстание 1934 г. шахтеров в Астурии. По данным испанских и белогвардейских источников, оно было делом рук красной Москвы, использовавшей в качестве орудия Коммунистический Интернационал – международную организацию, созданную, согласно их трактовке, для свержения капиталистических правительств по всему земному шару и установления власти сторонников В.И. Ленина.
Важную роль в подавлении этого выступления под командованием Франко и его ближайшего сподвижника и личного друга генерала Ягуэ сыграли две бандеры экстренно переброшенного из Африки Испанского иностранного легиона, по сути, залившего его кровью плохо вооруженных повстанцев.
Легионеры расправились с выступившими горняками, не разбирая правых и виноватых. После его подавления восставшие и члены их семей подверглись массовым репрессиям, которые проводили все те же легионеры[629].
Тогда погибли около трех тысяч человек, семь тысяч были ранены, 35 тысяч – арестованы. Из-за этого Испанский иностранный легион уже тогда стал для коммунистов одним из самых ненавистных подразделений Франко.
Проявленные со стороны легионеров массовые жестокости в ходе подавления должны были дать левым урок и заставить их отказаться от подобных действий в будущем[630].
Известно, что на 1932 г. в составе Легиона находились по крайней мере, четверо бывших белогвардейцев, принявших участие в подавлении этого восстания, ставшего предтечей гражданской войны.
Тем не менее Астурийское поражение не могло устранить нарастающих противоречий в стране относительно выбора дальнейшего пути развития, и их можно было устранить лишь силовым путем. Этому способствовали и разорившие испанскую экономику африканские войны.
Начало, едва не ставшее концом
Говоря о борьбе белогвардейцев на испанской земле, необходимо указать на фон, при котором развивались события.
В 1936 г. в стране на волне острейшего внутриполитического и экономического кризиса пришло к власти левое Республиканское правительство, попытавшееся углубить революцию, что стало спусковым крючком к готовящейся десятилетиями, если не столетиями бойне.
Действия левых закономерно вызвали контрмеры правых. Эффект усилили зарубежные державы, поддержавшие своих ставленников в Испании.
Все вместе это привело к гражданской войне, начавшейся 17 июля 1936 г. с вооруженного выступления части вооруженных сил во главе с самим Франко.
В СССР это расценили «фашистским мятежом». Но сами восставшие считали его защитной реакцией испанской армии, церкви и общества «против происков сталинского Коминтерна», избравшего эту страну плацдармом для распространения «мировой революции», чьими «проводниками стало Республиканское правительство, состоящее не только из коммунистов, но и из анархистов и других левых.
Республиканцы, опасавшиеся острой реакции на свои действия, приняли превентивные меры на случай «правого» мятежа, сослав Франко и его ближайших соратников в отдаленные гарнизоны на Канарские острова и в Африку.
Поводом для этого стал протест в отношении действий нового правительства, по мнению представителей правых офицерских кругов, «по указке из Москвы поднявшего руку на церковь». Впрочем, недовольство военных аккумулировалось тем, что «левые» своими действиями непосредственно завтрагивали и их интересы.
Последней каплей в чаше терпения лидеров испанской армии было убийство известного политика Прима де Ривера, приписываемое «левым», ставшее сигналом к ее выступлению.
Однако движение националистов едва не потерпело крах. Положение Франко было отчаянным. Начавшееся восстание было успешным лишь отчасти и не достигло своей основной цели по быстрому свержению республиканцев.
Так, в большинстве городов материковой Испании власть Республиканского правительства, в том числе и в столице, свергнута не была.
Ситуация отчасти походила на ту, в которой оказались русские белогвардейцы, захватившие окраины страны, тогда как ключевые центры остались в руках «красных». Опираясь на них, они в конечном итоге и нанесли своим противникам поражение.
Более того, сами восставшие попали в западню в Африке и на Канарских островах, поскольку личный состав испанского флота, настроенный в основном анархистски, за редкими исключениями сохранил верность «левым».
Переправиться вплавь через море они не могли, а транспортной авиации у них почти не было. Однако Франко всё же нашел выход из непростого положения, выступив в несвойственной для военного роли дипломата. Начатые им в августе-сентябре 1936 г. переговоры с Италией и Германией об оказании ему логистической поддержки транспортной авиацией увенчались полным успехом.
В результате с помощью полученных из этих стран самолетов и тех немногих кораблей, экипажи которых перешли на его сторону, он перевез все свои силы в «метрополию».
Если бы это не удалось, восстание «увяло» бы само собой – основные силы Франко находились в Марокко, а те, что располагались на «материке» у Кадиса, были не в состоянии противостоять более мощной группировке «красных».
Внешний «фон»
Неравенство в силах на начальном этапе борьбы определялось и общей позицией внешних игроков. Например, официальный Париж очень быстро закрыл границу, чтобы не допустить проникновения в Испанию иностранных добровольцев к Франко. Впрочем, этот запрет мало касался спешащих на помощь республиканцам интернационалистов и не распространялся на военные грузы, включая танки и самолеты, для республиканской Испании.
Среди них были и новейшие секретные истребители французов «Девуатин», которые на тот момент являлись одними из лучших в мире. По имеющейся информации, белоэмигранты вели против этого трафика борьбу своими силами. Якобы в 1937 г. французская группа белоэмигрантов (по всей видимости, речь может идти о членах Народно-трудового союза российских солидаристов, или НТС) заложенными бомбами подорвала несколько таких самолетов, направляемых республиканцам.
Однако это был лишь единичный акт, и помощь испанским левым продолжала поступать. Общая масса военных грузов для республиканцев, переданных им из-за границы, измеряется десятками тысяч тонн.
Между тем белогвардейцы пытались помешать этим поставкам, осуществляя слежку через контрразведку РОВС за организацией советской помощи, сообщая о них властям националистической Испании и, судя по всему, Италии и Германии.
В частности, уже в октябре 1936 г. руководство 1-го отдела РОВС получило копию донесения французского военно-морского атташе в Мадриде французскому же военно-морскому министру «о переброске испанскими и советскими судами грузов для республиканской Испании» и их проходе через проливы (главным образом, Дарданеллы и Босфор)[631].
Тем же путем следовали добровольцы Коминтерна (Коммунистический Интернационал), переправлявшиеся через испано-французскую границу и вливавшиеся в «интернациональные» бригады, являвшиеся самыми устойчивыми подразделениями республиканцев.
И многие страны мира, высказавшись о «невмешательстве в испанские дела», тайком помогали республиканцам. В их числе отметились даже США. СССР и Мексика делали это уже гораздо более откровенно.
Напротив, первые недели и месяцы Франко всерьез почти никто не помогал: не считая выделенных немцами и итальянцами для перевозки его войск в материковую Испанию нескольких транспортных самолетов, его движение получало весьма ограниченную иностранную помощь.
Среди причин – нелегитимность путчистов для мирового сообщества. Другая – Гитлер, Муссолини и прочие правые диктаторы не считали Франко родственным им «по духу» и содействовали ему «скрепя сердце». Также столь осторожная поддержка каудильо, видимо, объясняется тем, что они опасались, что его движение будет быстро подавлено, а они, преждевременно выступив в защиту испанских националистов, только получат проблемы.
В итоге Германия и Италия признали правительство Франко с большими колебаниями лишь в ноябре 1936 г., причем серьезное содействие ему с их стороны (техникой и далее целыми воинскими частями до корпуса включительно) отмечается не ранее декабря 1936 г.
Пересмотр их позиции и оказание каудильо более значительной помощи были обусловлены пониманием, что в противном случае альтернативой ему станут коммунисты, которые в случае победы в Испании смогут с советской поддержкой захватить там власть.
Путь в Испанию
События 1936 г. привели к тому, что военные пилоты М.А. Крыгин, В.М. Марченко, Н.А. Рагозин и несколько других русских добровольцев недолго оставались «в одиночестве».
Так, якобы дама-попечительница русских добровольцев в Испании О.Д. О-Доннель, во время своей поездки в эту страну летом 1937 г. «видела также двоих русских летчиков, служивших в Иностранном легионе»[632].
Примечательно, что некоторые из них прибыли сюда, уйдя из его французского аналога. Среди «перебежчиков» стоит особенно выделить барона Бориса Вольфовича фон Люденсгаузена[633], который в конце 1920-х гг. окончил Сен-Сирское военное училище во Франции и был выпущен сержантом во Французский иностранный легион, откуда в 1937 г. перешел к испанцам[634].
Говоря об этой странице, следует особо указать, что русские сторонники Франко стали здесь появляться группами и в одиночку уже с осени 1936 г.
Первыми такими русскими добровольцами, приехавшими в Испанию после начала Гражданской войны в 1936 г., были генералы А.В. Фок[635] и Н.В. Шинкаренко, штабс-капитаны Н.Я. Кривошея и Я.Т. Полухин. Некоторые источники свидетельствуют о том, что на испанскую территорию они пробрались через Северную Африку, то есть через границу Испанского Марокко[636].
После приезда этой небольшой группы русских добровольцев стали прибывать и другие, более крупные по численности. По данным самих волонтеров, «особую активность в организации записи белых добровольцев в армию генерала Франко проявил старший Парижской группы корниловцев Г.З. Трошин.
Немалую роль здесь сыграл и С.Н. Благовещенский, работавший в страховой компании и имевший деловые связи со своими коллегами из других европейских стран. Через него-то и наладил связь РОВС с испанскими дипломатами, в том числе находящимися в Париже.
В начале марта 1937 г. первая группа офицеров из семи человек, главным образом, марковцев-артиллеристов, выехала из Парижа в Сен-Жан-Де-Люс на границе с Испанией напротив города Ируна. По имеющейся информации, переправу добровольцев через границу обеспечивал поручик инженерных войск Савин[637].
Вслед за этой группой, 16 марта 1937 г. в Испанию выехала следующая партия русских добровольцев.
В основном, это были проживавшие во Франции, главным образом в Париже, белогвардейцы, связанные с Российским Обще-Воинским Союзом (РОВС). Была и группа из Бельгии, в основном из Брюсселя. Кое-кто прибыл из Берлина[638] и даже Мадагаскара, как, например, Барк[639].
Одним из наиболее активных вербовщиков в армию Франко стал генерал Пешня, ранее занимавший заметные командные должности в Корниловской и Марковской дивизиях. И во многом благодаря ему немало офицеров, служивших под его началом, оказались в Испании. Но сам Пешня предпочитал сидеть в более комфортном Париже даже тогда, когда поток желающих отдать свою жизнь за «испанского Корнилова» иссяк.
Большую роль в отправке добровольцев сыграла и баронесса Врангель, основавшая в Бельгии комитет помощи, который поддерживал материально их семьи и содействовал удовлетворению их религиозных потребностей.
Так, русские добровольцы, преимущественно православные по вероисповеданию, остро нуждались в исповеди и проведении соответствующих служб. И баронесса Врангель лично оплатила в 1937 г. немалую часть затрат на отправку в Испанию из Брюсселя православного священника отца Александра Шабашева, героя Первой мировой и участника Гражданской войны. Он совершил десятидневное турне по Арагонскому фронту, встретившись со многими нашими соотечественниками, сражавшимися за Франко.
Впоследствии в Испании на постоянной основе находились трое других священников, в том числе бывший князь Джон Шаховской, ставший впоследствии православным архиепископом Сан-Франциско.
Русские франкисты в общем контексте иностранных добровольцев у националистов
Следует заметить, что русские были далеко не единственными иностранцами, пришедшими франкистам на помощь в трудную минуту. Согласно данным самих националистов, к началу восстания в составе их войск находилось, по меньшей мере, 67 граждан из 13 стран (включая бывшую Российскую империю, Бельгию, Францию, Великобританию, США, Ирландию, Румынию и др.), служивших в Испанском иностранном легионе[640].
И по мере дальнейшего развития войны численность зарубежных граждан здесь последовательно увеличивалась. К августу 1938 г. их число выросло до 1248 человек. Расширилась и «география» добровольцев: они представляли уже 37 стран[641].
И это без учета действовавших на стороне Франко карлистских войск рекетэ и регулярных испанских частей[642], а также регулярных и «добровольческих» германских, итальянских и португальских подразделений.
И, хотя наши соотечественники от общей массы иностранных добровольцев Франко составляли на начальном этапе всего шесть процентов (по мере расширения масштабов войны их доля упала до десятых долей процента), белоэмиграция внесла свою лепту в борьбу против коммунистов в Испании, которая в первую очередь имела идеологическое значение.
Мотивы приезда
События 1936 г. в Испании были восприняты многими белоэмигрантами как продолжение гражданской войны «против красных», которую они еще недавно вели на просторах своей Родины.
Не случайно, что среди добровольцев оказалось немало тех, кто до войны имел неплохой заработок, но бросил свои теплые местечки и вступил в испанскую армию рядовыми, чтобы, ежесекундно рискуя жизнью, бороться с врагами.
Лозунги Франко также сильно напоминали им идеологию белых генералов: «За единую страну», «война до победы над коммунистами» и т. д. Показательно, что в белоэмигрантской прессе он нередко именовался «испанским Корниловым», а франкисты – «белогвардейцами».
Соответственно, многие белогвардейские организации, особенно правые, одобрили лозунг испанского генералиссимуса, заявившего, что его война является «крестовым походом против коммунизма», и поддержали его.
При этом белоэмигрантка О.Д. О-Доннель (дама-патронесса русских добровольцев) свидетельствует об авторитете у белогвардейцев каудильо: «Один из генералов, близких к главе национальной Испании, сказал нашей соотечественнице, что генерал Франко со всех концов мира получает от русских эмигрантов приветствия. Многие эмигранты посылают ему Георгиевские кресты, Георгиевские медали, как самое дорогое, что у них осталось… Генерал этот сказал нашей соотечественнице, что сам Франко был чрезвычайно тронут столь многочисленными знаками внимания со стороны русских эмигрантов»[643].
Сами же участники событий свидетельствовали, что многое из происходившего в Испании до боли напоминало им Гражданскую войну в России: разорения храмов, красный и белый террор, кровавые бесчинства с той и другой стороны, включая аресты и расстрелы, и т. д.
Сходство добавляло и массовое прибытие в Испанию зарубежных граждан, использовавшихся обеими сторонами. У республиканцев – «интернационалисты», у Франко – «волонтеры» (нередко наемники, прибывшие воевать за деньги).
Вообще наши соотечественники были представлены в формированиях местных монархистов (карлистов), рекете, а также в регулярных войсках, включая сухопутные силы и авиацию. Но особенно заметным было пребывание наших соотечественников в Испанском иностранном Легионе.
Но не все из поехавших на испанскую войну отправились туда исключительно из благородных идей. В немалой степени на «испанский выбор» повлиял и материальный фактор. Состоятельные люди вроде того же Барка, сына царского министра, ради борьбы «против красных в Испании» бросившего бизнес на Мадагаскаре, были скорее исключением. Многие русские добровольцы, не исключая и самого Николая Шинкаренко, находились в отчаянном материальном положении.
Так, один из самых известных русских «испанцев», белый генерал-майор Шинкаренко, был вынужден пойти туда добровольцем, чтобы просто выжить. Это подтверждают документы, в частности, переписка его матери с другими белоэмигрантами, в том числе и с бежавшей от большевиков женой Брусилова. Незадолго до начала Испанской войны семья Шинкаренко находилась в отчаянном положении: их магазин во Франции прогорел, квартиру пришлось продать[644].
Сам Николай в 1934 г. лишился прежней хорошей работы во французском банке. Бывший генерал и его мать в буквальном смысле тогда питались впроголодь, и вскоре, чтобы не обременять своего сына, она ушла в монастырь[645].
Вернуться на Родину, захваченную своими врагами-большевиками, он не хотел, хотя и были примеры, когда некоторые белые генералы, например, Слащев или Скоблин, соблазнившись посулами большевиков, переходили к ним на службу. К тому же он прекрасно знал, что все «возвращенцы» подвергались репрессиям. Так, его племянник, живший в СССР, подвергался гонениям за принадлежность к семье белого генерала, был арестован и отправлен на поселение[646].
Поэтому для него и некоторых других белогвардейцев поступление в испанскую армию стало выходом из тяжелого материального положения. Записавшись «в испанцы», они получали свой кусок хлеба – паёк, а кое-кто и немалые для еще не оправившейся от мирового экономического кризиса страны, деньги.
О тех сложностях, которые испытывал бывший боевой генерал в своей попытке пробиться в испанскую армию, свидетельствуют письма матери Шинкаренко к Надежде Владимировне Брусиловой, жене известного царского генерала, поступившего на службу к большевикам:
«21 октября 1936 г.
Дорогая Надежда Владимировна!
…Напишу Вам новость, которая Вас удивит: 3-го октября мой Коля уехал в Испанию, пока что корреспондентом «Часового», но думаю, что потом он примет участие в боевых действиях, если удастся попасть в ряды войск Франко. А я молюсь, молюсь и молюсь. Потому что от Коли все зависит…
Коля увез карточку своего славного деда, может быть, она принесет ему счастье. Когда я его увижу и вообще, будет ли это когда-нибудь, одному Богу известно…»[647]
«24 декабря 1936 г.
Дорогая Надежда Владимировна!
…Мой Коля ездил в Испанию, но вернулся, так как дальше Саламанки его не пустили. Теперь он бедствует, как всегда, и это причиняет мне величайшее горе…»[648]
«29 января 1937 г.
Дорогая Надежда Владимировна!
…Мой сын Коля мечтает поехать в Испанию и драться там, за правых, конечно, но у него нет для этого денег, да и осуществится ли это его желание, одному Богу известно…»[649]
«17 марта 1937 г.
Дорогая Надежда Владимировна!
…Мой Коля опять уехал в Испанию, уже с месяц тому назад. Сегодня получила от него письмо, он на Арагонском фронте, там пока спокойно. Он, конечно, в качестве нижнего чина, но очень доволен, хвалит испанцев за их милое к нему отношение. Переписываюсь с ним на французском языке для облегчения пограничной цензуры (иначе письмо либо очень долго бы шло до адресата, либо вообще могло не дойти. – Ред.). И кроме того, я ему вкладываю письмо в два конверта: на верхнем пишу адрес какого-то господина, который пересылает письмо другому и тот уже передает его Коле…»[650]
«27 сентября 1937 г.
Дорогая Надежда Владимировна!
…От сына имею известие, что он прикомандирован к Штабу и не подвергается особой опасности…»[651]
По данным иностранных источников, испытывал серьезные материальные трудности и А.П. Яремчук, автор книги о русских добровольцах в Испании, сражавшихся на стороне Франко. Примечательно, что ему на момент поступления в испанскую армию в 1937 г. исполнилось 47 лет, и, по их данным, он почти разорился на выплатах за аренду квартиры, и, чтобы рассчитаться за нее, ему пришлось продавать личные вещи. В результате, Испанию он приехал с маленьким чемоданом, составлявшим все его богатство, – в нем находилась лишь смена белья и документы[652].
Также одной из причин подобных переездов стало давление французских властей, заметно усилившееся после убийства 7 мая 1932 г. президента Франции Думера белоэмигрантом Горгуловым в знак протеста против установления Парижем отношений с СССР.
В тот момент представители белоэмиграции относились к Франции настолько озлобленно, что, по словам Яремчука, получив выгодное предложение по работе от командования французской армии, он решительно от него отказался, хотя абсолютно не знал, что предложат ему в Испании.
Он мотивировал свой отказ тем, что «французское правительство наполнено евреями, ненавидящими белоэмигрантов и делающими все, чтобы он и другие изгнанники как можно скорее покинули «не боящуюся Бога Францию» и отправились «в богобоязненную Испанию»[653].
Впрочем, были у белоэмигрантов и другие точки зрения на эту проблему, благодаря которым можно понять мотивацию тех, кто не захотел воспринять испанские события как «продолжение Гражданской войны в России».
В результате происходящее показало и нарастающий кризис внутри самой эмиграции. В том числе и то, что не все однозначно было и среди «сторонников» Франко: на настроения белоэмигрантов сильно влияли усилившиеся среди их вождей разногласия по политическим и иным вопросам.
Особенно сильное влияние на «умы и сердца» потенциальных добровольцев оказала позиция А.И. Деникина. Именно он, несмотря на свои «словесные» симпатии к Франко, в то же время выступал резко против отправки русских добровольцев в Испанию. И по этому вопросу он резко разошелся с руководством РОВС, что стало одной из главных причин его неучастия в работе данной организации.
Среди противников «помощи испанским белым» оказался довольно известный генерал А.А. Кереновский, опубликовавший в сентябре 1936 г. соответствующий материал в «Царском Вестнике», в котором резко раскритиковал призывавших ехать в Испанию.
Его статья начиналась эпиграфом из Козьмы Пруткова:
«Но его для сраму я
Маврою одену,
Загоню на самую,
На Съерра-Морену».
Далее следовал такой текст: «Когда, наконец, мы поумнеем и перестанем распинаться за чужих? С какой стати и почему проливаем потоки слёз и чернил во имя какой-то совершенно ненужной, чуждой и безразличной Испании? И если бы только слезы и чернила! Наши русские люди, офицеры, пошедшие проливать свою кровь на поля Ламанчи, выручают потомков Дон Кихота. Ту русскую кровь, проливать которую за чужие интересы они не имеют права, ибо скоро она может понадобиться Матери России.
Без негодования нельзя прочесть ребяческое письмо русского белого офицера, напечатанное в «Часовом» и, увы, перепечатанное очень многими эмигрантскими газетами, в том числе и «Царским Вестником». Он, видите ли, счастлив, что исполняет «свой долг», как будто борьба за испанское благополучие составляет долг русского офицера! Нужно и важно истреблять русских большевиков, тогда как на испанцев нам должно быть в высшей степени наплевать.
Пусть нам не морочат голову надоевшей пошлятиной, будто борьба с «мировым злом» – это наше «общее дело». Почему это вдруг сделалось «общим делом» сейчас, в 1936 г., а не было им в 1917–1921 гг.? Что делали тогда эти посылающие нам сейчас привет господа испанские офицеры? Где они были тогда? Под Тихорецкой? А может быть, под Армавиром, Царицыном или Харьковом? Или, может быть, под Киевом и Орлом? Во всяком случае, опоздав к Московскому походу, они бы успели, конечно, прибыть к Перекопским боям и под Каховку. Где же они были тогда? Много ли их стояло в строю наших офицерских рот?
Изнасилованные испанские женщины, расстрелянные испанские священники… Подумаешь, нашли чем разжалобить! А наших русских женщин кто-нибудь жалел? А тысячи замученных русских священнослужителей, разве это нашло отклик во французских, германских, испанских столицах? Это не было тогда «общим делом».
Что за негодование, разрушен Алькадер! А когда Иверскую сносили, кто из них возмутился? А когда разрушали старейший наш храм – Десятинную церковь, возведенную еще Владимиром Красным Солнышком, – кто из господ испанцев тогда возвысил свой негодующий голос? Укажите мне испанца, который протестовал бы против уничтожения Храма Христа Спасителя!
Не знаете. Вот и отлично. А я зато укажу вам русского офицера, туберкулезного, не имеющего права на труд, с отобранным паспортом, которым не так давно, всего несколько месяцев тому назад, господа правые испанцы и прочие господа французы, перебрасывались, словно мячом, через Пиренеи! В этом наш искалеченный и гонимый штабс-капитан заслуживает в тысячу раз больше нашего внимания и сострадания, чем все испанские патеры, вместе взятые.
А пока испанский «капитан Х» шлет привет русскому офицерству. Запоздалое на целых 17 лет и ненужное приветствие. Отчего они не посылали нам, русским, свой привет в 1919 г.? Или это тогда не было «общим делом»?
Победят белые испанцы – полпредство (советское. – Ред.) по-прежнему останется в Мадриде, а если и удалится оттуда, то совсем на непродолжительное время. А русских офицеров, имевших наивность и даже более, чем наивность сражаться в их рядах «за общее дело», немедленно же выставят вон из Испании как «нежелательных иностранцев». Да еще, чего доброго, предъявят им обвинение в советской пропаганде, как это всегда было в обычае у испанцев в отношении белых русских эмигрантов.
Когда, наконец, мы поймем, что иностранные националисты, будь то испанские белогвардейцы, французские «огненные кресты», немецкие наци и итальянские фашисты – такие же враги нас, русских эмигрантов, и нашей Родины, как и преследуемые ими коммунисты? Не спасать их надо, а повторить при этом мудрые слова Тараса Бульбы: «Чтобы они там подохли все, собаки!»[654]
Через три номера «Царский Вестник» опубликовал на материал А. Кереновского ответ генерала Скородумова: «Если испанцы, немцы, японцы, французы все равно нас за это никогда не отблагодарят, то русский офицер с этим считаться не может. Русский офицер должен быть рыцарем всегда, везде и повсюду и, будучи убежденным антибольшевиком, должен уничтожать большевиков на любой территории – испанской, французской, немецкой и др., ибо если французы, испанцы, японцы и т. д. поступают отрицательно, то это далеко не значит, что и русские офицеры должны поступать так же.
Но естественно, принимая участие в гражданской войне, русские не должны рвать зубами Мадрид, Париж и т. д., ибо на черта они нам нужны. Мы должны только помогать, но не освобождать. Но принимать участие в гражданской войне (в Испании. – Ред.), и обязательно в русских боевых единицах, с возможно меньшими потерями, сберегая силы для последнего решительного боя под Москвой, русские обязаны…
Честь и слава русским офицерам, воюющим против большевиков, хотя бы и в Испании. Пускай сперва подохнут все большевики, а потом при первом же случае мы поговорим и все припомним иностранцам, но сейчас это преждевременно»[655].
Развивая свою мысль в отдельной листовке с названием «Что такое большевизм?», Скородумов указывает: «Не все ли равно, по каким местам бить большевиков, по морде, по затылку или по пяткам? То есть бить ли их в России, Испании или Японии? Главное, бить и не давать опомниться! Где высунется красная морда, так и трах по ней!» [656]
Впрочем, судя по числу белых добровольцев в Испании, точка зрения Кереновского была для белогвардейцев ближе, чем идеи Скородумова.
Так, в межвоенный период в одном только РОВС состояли от 40 до 100 тысяч белогвардейцев. При этом к началу гражданской войны в Испании на попечении эмигрантских организаций подросли тысячи русских скаутов, кадетов, юнкеров и юных спортсменов. Однако в итоге для защиты «испанского Корнилова» оружие в руки взяли лишь единицы.
И хотя до сих пор нет точных данных о численности воевавших на стороне националистов, она по самым завышенным оценкам вряд ли превышает полторы сотни человек.
Генерал-майор Белой армии Н.В. Шинкаренко, самый старший по чину доброволец после гибели другого генерал-майора – Фока, писал, что он лично знал около 50 волонтеров из нашей страны.
Среди них штабс-капитаны Я.Г. Лопухин и Полухин, а также вышеупомянутый Фок, прибывшие в Испанию практически в одно время с ним.
Кроме того, он же в своих мемуарах говорит о том, что в армию Франко вступил человек, «называющий себя грузинским князем, который привел шестерых своих соплеменников, чтобы воссоздать связи между античной Иберией и Грузией»[657].
Иными словами, по его данным, вся условно русская группа на службе националистов вместе с ними составляла 58 человек.
Впрочем, другие имеющиеся документы позволяют установить поименно 64 таких добровольцев.
В свою очередь, бывший штабс-капитан Белой и поручик царской армии Антон Павлович Яремчук 2-й указывают 86 человек, «чьи фамилии известны». В их число входят трое военных летчиков, служивших в Испании на момент начала гражданской войны, и один легионер.
А по мнению видной исследовательницы иностранного добровольчества времен Испанской гражданской войны Джудит Кейн, численность «русских франкистов» колеблется между 80 и 100 волонтерами.
Она специально выделяет 10 русских, которые вступили в Испанский иностранный легион в 1938 г., а также «по меньшей мере еще две более крупные группы русскоязычных волонтеров, зачислившихся в карлистские монархические формирования по политическим убеждениям.
Кроме того, были и другие, более мелкие группы, разбросанные по регулярным частям испанской армии и ее союзников. Например, известно и о 12 наших соотечественниках, направленных испанцами в итальянские подразделения[658].
Однако советские источники дают более завышенные данные по численности «испанских белогвардейцев». Так, выходившие в СССР газеты заявляли о 128 воевавших на стороне «белых фашистов».
Впрочем, более конкретных доказательств с точным указанием данных, вплоть до «чинов и подразделений», в которых они служили, не имеется.
В любом случае, говоря о числе русских франкистов, оперировать приходится лишь доподлинно известными фамилиями. Если суммировать информацию «Материалов Русского Освободительного движения»[659] с соответствующим списком добровольцев в Испании, воевавших в составе батальонов рекете Донна Мария де Молина и Марко де Бельо, данных «Часового», а также А.П. Яремчука 2-го и прочих источников по наемникам из Испанского иностранного легиона, ВВС националистов и других подразделений, то картина относительно «волонтеров каудильо» представляется следующей (в данном случае иногда указываются чины того или иного белоэмигранта на момент оставления России):
Среди них «1-я группа, прибывшая в начале марта 1937 г.:
1 Голбан Д.К., штабс-капитан
2 Гурко В.
3 Кривошея В.Е.
4 Кривошея Н.Е.
5 Налетов В.И., штабс-капитан
6 Пылаев Л.Н., поручик
7 Селиванов Н.И., штабс-капитан
2-я группа, прибывшая 1 апреля 1937 г.:
8 Белин П.В.
1 °Cладков Н.К., подпоручик
11 Тоцкий Л.Г., юнкер
12 Яремчук А.П., штабс-капитан
Прибыли из других частей:
13 Ильин Б.В.
14 Полухин Яков Тимофеевич, штабс-капитан
15 Фок Анатолий Владимирович, генерал-майор
3-я группа, прибывшая в августе 1937 г.:
16 Артюхов Н.С.
17 Боярунас В.В., поручик
18 Болтин Н.Н., полковник
19 Бриллиантов С.П., штабс-капитан
20 Гончаренко К.А.
21 Рашевский, капитан
22 Юренинский М.Н., капитан
Дальнейшие пополнения из разных частей:
23 фон Остен-Дризен И.А., барон
24 Барк Н.Э.
25 фон Вольф-Люденгсгаузен Б.С.
26 Бибиков А.В.
27 Вайнер Н.Н.
28 Гурский С.К.
29 Зелим-Бек Г.М.
30 Иванов-Панфилов П.
31 Константинов Е.В.
32 Ковалевский В.И.
33 Пальчевский Е.Е., штабс-капитан
34 Порхович, подпоручик
Сражались в других частях:
35 Амилахвари, князь
36 Бонч-Бруевич А.А., капитан
37 Гогниджаношвили К.А., поручик
38 Григуль, капитан
39 Двойченко В.А., полковник
40 Князь Долгорукий
41 Ергин, штабс-капитан
42 Есаулов
43 Зотов Н.П.
44 Зотов П.А.
45 Иванов Н., фельдфебель
46 Ко(е)мпельский З.К.
47 Константинов К.А.
48 Коптев
49 Куценко
50 Ламсдорф Г.П., граф
51 князь Маталов (по другим данным Лаурсов-Магалов. – Ред.) Л.
52 Марченко В.М., капитан
53 Марченко И.В.
54 отец Никон, игумен
55 Платонов
56 Рагозин Н.А., старший лейтенант
57 Сахаров И.К.
58 Стубан М.
59 Трингам А.А., штаб-ротмистр
60 Чиж (Техли) С.
61 отец Александр Шабашев (священник)
62 Шинкаренко-Брусилов Н.В., генерал-майор
63 Цукилидзе М.А., князь
Как бы там ни было, в лучшем случае все белогвардейские добровольцы в Испании по численности составляли не больше роты. Если же от них отминусовать офицеров и солдат грузинской и армянской армий, то состояние дел будет еще более удручающим.
По мнению Шинкаренко, это объяснялось тем, что молодые белогвардейцы предпочли «повернуться задом» к инициативе своих старших товарищей, не желая «воспользоваться удобным случаем в Испании, чтобы получить боевой опыт, который может пригодиться царской России»[660].
Подобная ситуация представляется неслучайной. По мнению ряда русских участников гражданской войны в Испании, это было проявлением традиционной русской черты – «сидеть и ждать у моря погоды», ничего не делая, сославшись на разные трудности. Так, по словам историка Марка Раефа, российские изгнанники «никогда не распаковывали своих чемоданов», предпочитая сидеть на них и ждать, когда «кто-то сбросит» большевиков, чтобы они могли вернуться домой.
Разумеется, большинство белоэмигрантов были настроены в пользу Франко, но не стремилось за него воевать. Комичность ситуации в том, что они предпочитали сражаться «на словах», агрессивно встречая любую критику в адрес генералиссимуса. Так, когда один из преподавателей Свято-Сергиевского института в Париже заявил о «лицемерии» генералиссимуса в ведении «крестового похода», против него поднялась такая «волна», что он был вынужден «публично изменить свою точку зрения», чтобы сохранить за собой рабочее место. Фактически, по данным белоэмигрантских источников, его травлю организовал сам православный митрополит французской столицы.
В результате участие в испанских событиях, ставшее для белоэмиграции своего рода боевым смотром сил, продемонстрировало ничтожность их сил, что изначально белогвардейцы не могли оказать никакого «решающего» воздействия на события в Испании, на которое рассчитывал РОВС.
Таким образом, реально боровшихся против «красных» не из парижских кафе, а в настоящих окопах было абсолютное меньшинство.
Так, тот же Шинкаренко, не всегда имевший средства даже на собственное пропитание, но всё-таки добравшийся до Испании, ругал эмиграцию за «мягкость» и «слабость». В своих еще неизданных воспоминаниях и дневниках, хранящихся в американских архивах, он утверждает, что большинство эмигрантов просто не хотели принимать никакого участия в Испанской гражданской войне (о чем свидетельствуют предоставленные самими белоэмигрантами списки своих коллег по работе в Испании).
Причина малочисленности испанских белых
В любом случае, горсть добровольцев явно не могла сыграть существенной роли в тех событиях. На численность белогвардейцев в рядах испанских национальных войск отрицательно сказались как «внутренние» (денежный фактор), так и «внешние» обстоятельства – удары советских спецслужб (похищение Миллера и предательство Скоблина), а также ухудшение отношения к ней со стороны французских властей, выражавшееся в том числе в закрытии границы для белогвардейцев, а также в попытках помешать поддержке франкистов.
Во-первых, надо учитывать то, что путь в Испанию для многих белоэмигрантов (за исключением живших во Франции) был чрезвычайно дорог. Кроме того, они хотели и определенных материальных гарантий, поскольку до них доходили слухи о том, что испанцы не дают русским добровольцам денежного довольствия, «а только кормят».
Отчасти это было правдой. Особенно на первых порах многим белым добровольцам вообще не хотели платить. По сути, изначально их ставили перед условием: хотите денег – поступайте в Испанский иностранный легион, где потери были на порядок выше, чем в остальных частях, поскольку его бросали на самые угрожаемые направления и против наиболее боеспособных подразделений республиканцев. И это без учета отношений к русским, которое, по свидетельству наших добровольцев, оставляло желать лучшего.
Тем же, кто был, к примеру, в составе формирований карлистов или других «ополченческих» подразделений, первое время приходилось довольно туго. Не случайно, что к середине 1938 г. был создан Комитет помощи русским воинам в Испании, оказывавший им финансовую и моральную поддержку.
После создания этой организации она выпустила такое воззвание: «Комитет задался целью поддержать наших воинов морально, дать им почувствовать, что Русская эмиграция не забыла их, сочувствует им и ценит их подвиги, а также обеспечит им в пределах наших сил и возможностей и некоторую материальную помощь»[661].
Главным центром этой структуры стал Брюссель. Во главе «комитета» стала баронесса Врангель. Активно помогали ей в деле поддержки белых добровольцев и другие видные белоэмигранты, а также их жены, в основном представленные бельгийской диаспорой.
В числе «жертвователей» необходимо отметить следующих жён председателей и представителей национальных организаций: графиня Е.В. Апраксина, С.А. Архангельская, Г.И. Беккер, Е.С. Гартман, М.М. Иванова, М.В. Орехова, В.А. Пурпиш, Л.А. Резвая, А.Р. Варнек и Ш.Г. Фричеро.
Но, несмотря на громкие фразы относительно помощи «сражающимся против большевиков в Испании», по данным самих белых добровольцев (в том числе Яремчука 2-го), несмотря на то, что «Комитет» собрал для них деньги, эти средства до фронтовиков так и не дошли[662].
Правда, немногочисленные белоэмигранты все же продолжали прибывать в Испанию на всем протяжении гражданской войны в этой стране. Кто-то, вроде Трингама и Барка, имел для этого собственные деньги, но многим пришлось воспользоваться помощью со стороны отдельных благотворителей, частных гражданских лиц. Например, вышеупомянутого С.Н. Благовещенского.
Также тогда русским добровольцам-франкистам помогали отдельные дамы-патронессы. Об этом можно узнать из материала «Русские в национальной Испании»: «Наша соотечественница, О.Д. О-Доннель только что вернулась из Испании. Была она в Сен-Себастьяне, Витории, Валадолиде, Бургосе, Саламанке и Севилье. Всюду ей был оказан самый радушный прием: госпожа О.Д. О-Доннель много помогает Испанскому Красному Кресту, заботящемуся о белых. Рассказывает она очень много интересного. Она была в Испании как раз в тот момент, когда было приостановлено наступление националистов под Гвадалахарой. Часть иностранной печати старалась раздуть это событие как какое-то огромное поражение националистов[663]. И хотя именно так восприняли это событие в самой Испании, на деле всё по-другому. Временная задержка… Воля к победе у националистов – по-прежнему непоколебима. В том же, что война закончится их победой, никто в национальной Испании не сомневается»[664].
В любом случае, предоставляемых попечителями денег было недостаточно для того, чтобы отправить на Испанский фронт всех желающих.
По свидетельству белоэмигрантки О.Д. О-Доннель, «когда въезд добровольцев в Испанию еще не был запрещен, многие русские эмигранты писали генералу Франко, что только потому они не вступают в ряды национальных испанских войск, что у них нет возможности добраться до Испании»[665].
По имеющимся данным, в полном составе хотел выехать в Испанию Гвардейский казачий дивизион. Однако этого так и не произошло, так как испанцы не хотели идти на условия казаков, желавших, чтобы Франко оплатил им дорогу на фронт и дал гарантии обеспечить их семьи в случае, если их убьют или искалечат на войне. Переговоры на эту тему так и зашли в тупик[666].
Впрочем, это версия казаков, которые, судя по их многочисленным «самомобилизациям» в ходе Гражданской войны в России и попытке их привлечения к Албанскому походу 1924–1925 гг., нередко пытались найти оправдания относительно неисполнения собственных обещаний.
Кроме того, А.П. Яремчук пишет о том, что по меньшей мере 180 находившихся в эмиграции чинов Корниловской дивизии готовы были примкнуть к франкистам в последние месяцы 1936 г.[667]
Но, судя по всему, из них до Испании в лучшем случае добралась лишь небольшая часть из-за нехватки денег на дальний путь. Отсутствие денежных средств на переброску желающих сражаться в этой стране на стороне националистов заметно усугубила и введенная Францией блокада, откуда по причине её географической близости к Испании и прибывала большая часть русских добровольцев.
Главную надежду сторонники «испанского Ренессанса Белой армии» питали на многочисленную французскую белоэмигрантскую общину, представителям которой легче всего было проникнуть в Испанию.
Однако очень быстро эти надежды померкли. В этот момент против белых русских во Франции началась очередная волна гонений. Не последнюю роль в этом сыграл завербованный советскими спецслужбами генерал Скоблин, один из известных командиров белогвардейских «цветных» частей.
Еще до похищения Е.К. Миллера возглавляемый им РОВС сделал такую установку: перебрасывать добровольцев через границу мелкими партиями, чтобы не привлекать лишний раз внимание французской полиции. И, чтобы избежать лишнего повода для дополнительных репрессий на случай столкновения с пограничниками, добровольцы должны были идти в Испанию без оружия. Этот план одобрил и представитель Франко в Париже Филипп Родес.
Изначально главную ставку делали на объединение марковцев, которым командовал генерал Пешня. Общее же командование операциями по переброске добровольцев в Испанию возлагалось на Скоблина, через которого ожидалась переправка большого числа корниловцев. Позднее, по мере налаживания маршрута, к делу рассчитывали привлечь и главу Дроздовского объединения Туркула.
Однако планы РОВС тут же стали рушиться, поскольку часть белого генералитета оказалась явно не на высоте. Так, Скоблин неожиданно отказался ехать по «испанской тропе», сославшись на болезнь жены, известной певицы Плевицкой, через которую, скорее всего, он и был завербован советской разведкой. Он ходатайствовал о замене его Шатиловым.
Последнего, в свою очередь, очень быстро пришлось заменить Пешней. «Отстранение Шатилова было связано, по данным капитана Савина, с растратой им денег, выделенных на поездку в Испанию, и уличением во лжи в финансовых отчетах за командировку. Оскорбленный Шатилов стал тормозить отправку добровольцев, не останавливаясь даже перед информированием французских властей».
Именно с делами Скоблина – Шатилова и связывает Савин арест французской полицией готовившейся к отправке в Испанию второй группы капитана А. Максимовича. В итоге наложившиеся друг на друга события сделали невозможной дальнейшую переправку РОВС добровольцев.
Предательство Скоблина и темные дела Шатилова совпали с исчезновением генерала Миллера и с подозрительной смертью генерала Пешни, по версии французских властей, подхваченной многими белоэмигрантами, скончавшегося в результате «неудачной операции». И после этого «испанскую операцию» РОВС фактически свернули[668].
Не исключено, что этому способствовала работа советских спецслужб.
Однако кроме денежной проблемы добровольцы столкнулись с другим, более серьезным вызовом, а именно нежеланием принимать их со стороны испанцев. И как бы ни сокрушался тот же Шинкаренко о поведении своих односумов, в массе своей не торопившихся в Испанию и лишавших его в результате надежды на их возглавление, как оказалось, русских добровольцев здесь не особенно и ждали. Командование националистов стремилось жестко ограничить присутствие в своих войсках белогвардейцев[669].
И подобные случаи, которых было немало, озлобляли русских против франкистов[670]. В результате среди белоэмигрантов распространились слухи о «негостеприимности» испанцев. Поэтому желающих скрестить с коммунистами шашки на испанской земле становилось всё меньше.
И если бы не такое отношение, то, по мнению наших добровольцев, численность русских в войсках испанских националистов могла увеличиться в разы. По словам Шинкаренко, он получил «кучи писем» от бывших офицеров, желающих принять участие в Испанской гражданской войне и просящих лишь помощи, чтобы добраться к месту событий.
Примечательно, что с такими же проблемами столкнулись и члены Русской Фашистской Партии Вонсяцкого, пытавшиеся пробраться в Испанию из Палестины на деньги своего шефа[671].
Тот же Шинкаренко утверждал, что нередко многие из добровольцев, проделав полный опасностей и лишений путь, вынуждены были ехать обратно, так и не исполнив своей мечты о борьбе против коммунистов на «Испанском фронте».
Русский генерал приводил конкретный пример с его бывшим сослуживцем по штабу в Крыму, приехавшим в Испанию из Марселя по его рекомендации добровольцем. Однако в Сант-Джуане-де-Луз его остановили и развернули обратно.
Шинкаренко просил испанского генералиссимуса не препятствовать белогвардейцам в пересечении испанской границы, но все его усилия были тщетны. Следует заметить, что сам он также попал в Испанию лишь со второй попытки, в феврале 1937 г. Первая, имевшая место в октябре 1936 г., провалилась[672].
Также лишь со второй попытки удалось проникнуть в Испанию добровольцам Вячеславу Гурко и Василию Кривошея.
Что касается «своеобразного» подхода испанской стороны к приему добровольцев, то он был обусловлен целым рядом факторов.
Во-первых, испанцы не рассматривали их как серьезную военную силу, поскольку, с их точки зрения, «белые» показали свою слабость и были разбиты большевиками. С другой стороны, Франко прекрасно понимал, что за время эмигрантского «сидения», ещё больше разделившего их на враждующие фракции, белогвардейские силы только уменьшились и были неспособны на реванш.
Во-вторых, франкисты не хотели педалировать связи со сторонниками «единой и неделимой» из-за опасений усиления дальнейшего вмешательства в испанские события СССР, который в таком случае получал бы оправдание для более серьезной помощи «нейтральным» республиканцам и превращения Испании в антисоветский плацдарм».
И действительно – при наличии белых подразделений в армии Франко коммунисты из Москвы могли бы усилить свое присутствие в этой стране и вмешательство в испанские дел.
Кроме того, оно имело четкое предубеждение против русских как «коммунистов» и опасалось, что под видом «белых» в их расположение могут проникнуть агенты «красных».
Дело в том, что тогда отношение к нашим соотечественникам в Испании было неоднозначным, но все были едины в том, что слово «русский» ассоциируется со словом «коммунист». Тем более что немало бывших белогвардейцев из той же Испании записалось в интербригады, и речь о них пойдет ниже.
Это было обусловлено тем, что далеко не все эмигранты считали Франко «избавителем Европы от коммунизма». Например, представители левого крыла эмиграции, особенно эсеры и меньшевики, выступили в поддержку республиканцев.
Поэтому франкисты нередко и отсылали обратно русских добровольцев, затративших солидную сумму денег на долгий путь, домой, подозревая в них агентов Коминтерна. Это было неудивительно, учитывая то, что даже представители испанской интеллигенции мало что знали о России и русских. Сами «русские испанцы» свидетельствуют, что подчас знания франкистов сводились к следующему: «царь с царицей по имени Распутин выгнали прежнего царя Троцкого, который убил Ленина» или «Москва-река снова затопила Петроград».
Ещё одним объяснением, почему испанцы встречали белогвардейских волонтёров «ледяным душем», стали идеологические установки Франко на первом этапе: дескать, в противовес приехавшим грабить и убивать» «красным ордам» из Москвы и «толпам подонков со всего мира он ведет борьбу против коммунистов руками исключительно самих испанцев.
Тогда наличие больших групп иностранных добровольцев вредило Франко в политическом плане, который и так был озабочен своим подпорченным имиджем как опирающегося на прямую военную помощь Германии, Италии и Португалии.
Впрочем, это произошло уже позднее, после того как республиканцы получили солидную помощь из СССР и других стран. Они направили ему на помощь целые армейские части вроде печально знаменитого германского авиационного «Легиона Кондор», равнявшегося по мощи усиленной дивизии. Все вместе они доходили в «пиковый» момент войны до 100 тысяч человек против не более чем 40 тысяч «интербригадовцев».
Как бы там ни было, но опасения каудильо насчет «белых» имели под собой реальную основу. Ведь реально «испанский смотр» символизировал разложение белогвардейцев: из тех, кто воевал на стороне Франко, в лучшем случае можно было составить лишь роту, тогда как из тех «белых», которые сражались за республиканцев, по свидетельствам советских участников этой борьбы, можно было сформировать полк.
И лишь оказавшись в Испании, Шинкаренко смог на своей шкуре ощутить, как ошибались лидеры Белого движения, выдвигая свои расчеты относительно Франко.
Шинкаренко пытался исправить ситуацию, бомбардируя последнего своими обращениями. В последнем и, вероятно, самом ярком послании он заявил, что «Белая Россия и национальная Испания наравне делят призвание благородного дела защиты европейской христианской культуры» и что россияне на испанской земле сражаются «против своих смертельных врагов, с которыми они дерутся с 1917 года», и просил содействовать в прибытии сюда белогвардейцев[673].
Пятью днями позднее Франко прислал ему первый и единственный ответ на многочисленные обращения подобного рода. Он благодарил Шинкаренко за «его дела в национальной Испании», но твердо отказал в его просьбе[674].
Далее Шинкаренко направил Франко грандиозное по объему прошение, в котором изложил этот план реанимации Белого движения, заявив, что если каудильо предоставит ему свободу в формировании русских частей, то на его призыв откликнутся многие русские эмигранты со всего мира[675].
В данном случае Шинкаренко говорил о крупной пехотной части с пулеметами и артиллерией. Как позднее он объяснял Франко при личной встрече, что служить и сражаться было «русской специальностью» и что это стало известно во всём мире.
Однако его ожидало разочарование – каудильо твердо отказал ему.
Впрочем, эта неудача только разожгла уязвлённое самолюбие российского военного, разжалованного самой историей из генералов в рядовые. С этого времени он не оставлял надежд снова встретиться с лидером националистов «с глазу на глаз». Шинкаренко был уверен, что если поговорит с каудильо лично, то генералиссимус его услышит.
В июле 1937 г. он подал Франко соответствующее многостраничное прошение, в котором он предлагал ему другие способы борьбы «с большевизмом» и снова изложил желание собрать рассеянных по свету рыцарей Белой мечты и просил испанского лидера встретиться с ним лично, чтобы выразить ему «чувства старого солдата императорской России».
Как ни странно, ему это удалось воплотить в жизнь, когда он валялся в госпитале после своего ранения. Добиться аудиенции ему помогло прошлое «госпитальное знакомство» в Сарагосе с видным монархистом генерал-майором Альфредо Кинделано, который фактически некоторое время даже возглавлял испанское монархическое движение и одновременно руководил военно-воздушными силами националистов.
Он познакомил Шинкаренко с Хосе Антонио Сангронизе Кастро, главой МИД кабинета Франко, который договорился о встрече бывшего русского генерала, а ныне рядового с испанским генералиссимусом.
То, о чем мечтал Шинкаренко, случилось 5 августа 1937 г. Русский доброволец нашёл лидера националистов хорошо приготовленным к встрече, о чём, по его мнению, свидетельствовала его парадная форма с «иконостасом» из орденов и медалей.
Впрочем, как позднее писал Шинкаренко, таким «маскарадом» Франко пытался скрыть свою усталость от бесконечной напряжённой работы. По словам русского генерала, Франко был «более худым, чем на фото, но все еще круглолицым. Подобно многим испанцам, он был склонен к плешивости, но обладал красивым, мужественным нордическим лицом»[676].
Внешне Франко казался Шинкаренко любезным. В немалой степени этому способствовало то, что их общение происходило на испанском языке, хотя русский генерал на тот момент освоил его еще достаточно слабо. Однако ему так и не удалось убедить лидера националистов в своей правоте.
Возможно, причина его неудачи объяснялась как раз слабым знанием испанского языка. По свидетельствам как русских, так и испанцев, даже спустя 20 лет почти непрерывного проживания в Испании, русский генерал так и не смог его сносно выучить.
И внешнее расположение Франко к Шинкаренко оказалось обманчивым. Каудильо интересовался его ранениями, но русский доброволец ясно почувствовал в этих вопросах «странную внутреннюю холодность».
И когда русский генерал попросил генералиссимуса использовать его «более рационально», тот согласился, но понял это «слишком по-своему». Он расценил это обращение как «желание работать более продуктивно в более подходящем для него подразделении». Не сходя с места, Франко приказал сообщить дежурному генералу в Главный штаб, чтобы русского волонтера… немедленно перевели в Иностранный легион!
По собственному признанию Шинкаренко, встреча, на которую он так рассчитывал, обернулась для него горьким разочарованием. Вероятно, он не раз пожалел о том, что вообще пошел на этот приём к Франко. Поражённый как громом среди ясного неба, русский генерал в погонах испанского рядового снова пытался поднять вопрос о создании русского подразделения, которое он надеялся возглавить.
Однако каудильо пожал ему руку и заявил, что больше не желает говорить на эту тему. Шинкаренко ушел со встречи обиженным. Он пишет в своем дневнике, что на месте Франко, «столкнувшись с иностранным генералом, подобным ему (!), на его месте тут же как минимум снял бы со своей груди медаль и наградил бы его – не за заслуги, но в знак уважения к его удивительной жизни»[677].
Иное впечатление на него произвела жена генералиссимуса, Кармен Поло Франко. Первую леди Испании русский генерал встретил неожиданно для себя в госпитале, где он лежал, раненный в голову. Она обходила раненых и кратко переговорила с каждым из них, включая и Шинкаренко, который был тронут «ее скромностью и одновременно чувством собственного достоинства»[678].
По данным переписки генерала П.Н. Шатилова с полковником испанской армии из штаба Франко Бароссо от 3 февраля 1937 г., на тот момент отношение националистов к белогвардейским добровольцам изменилось в лучшую сторону. Однако здесь перед новыми волонтерами возникли дополнительные сложности: кроме поставленных на их пути барьеров французскими властями, те же самые препоны стали ставить даже итальянские и отчасти германские власти[679].
Следует заметить, что попытки белоэмигрантов наладить трафик русских добровольцев через Италию также встретили неожиданные затруднения. Так, генерал от кавалерии П.Н. Шатилов пишет полковнику испанской армии из штаба Франко Бароссо 3 февраля 1937 г.:
«Дорогой полковник!
Предпринятые по моей просьбе в Риме меры для облегчения проезда наших добровольцев по территории Испании не увенчались успехом. Ваш посланник относится с полным желанием помочь делу, но итальянское МИД после подписания «джентльменского» соглашения с Англией стремится по мере возможности не осложнять осуществления той помощи, которую Италия оказывает национальной Испании. Сделав поэтому определенное заявление по части желательности прекращения пропуска добровольцев через соседние с Испанией страны, Италия отнеслась отрицательно как к пропуску крупных партий русских добровольцев через свою территорию, так и к представлению им возможности отправиться в Кадис или Севилью на тех судах, на которых она отправляет Вам свою помощь.
Единственно, что удалось достигнуть Вашему посланнику, это предоставление индивидуальных виз тем русским, которые направляются в Испанию через Геную, как из Франции, так и из Югославии»[680].
Поэтому представители белогвардейского руководства разработали план переброски волонтеров через германские каналы, который, судя по всему, так и не был реализован. Так, далее генерал от кавалерии Шатилов пишет: «Как я Вам отмечал при наших разговорах, состояние финансовых возможностей у наших добровольцев чрезвычайно ограниченно. Если еще добровольцы, находящиеся во Франции, частично смогут иметь небольшие деньги для проезда через Биариц и даже через Геную, то добровольцы, находящиеся в Югославии или Болгарии, только в самых исключительных случаях смогут найти средства для оплаты всего пути до Испании.
Поэтому наша просьба к Вам, чтобы испанский поверенный в делах в Берлине попросил бы у германского правительства принципиального согласия на даровую перевозку морем из Катаров в Испанию или через Германию.
Кроме того, было бы желательным обратиться к германскому посланнику и просить его снестись с Берлином, чтобы германское правительство предоставило бы возможность русским добровольцам из Югославии и Болгарии погрузиться бесплатно в Бок Которской на немецкие пароходы. Можно также принять их на германской границе, чтобы дальше добровольцы отправлялись уже иждивением и распоряжением Рейха.
По получении принципиального согласия германского правительства, разработкой деталей условий может заняться, полагаю, наш представитель в Берлине, генерал фон Лампе, находящийся по адресу Регенсбургер штрассе, 16.
Необходимо также в случае согласия принять наших добровольцев на германо-чехословацкой границе, просить германские власти, чтобы они дали указания консулам Рейха в Софии, Белграде и Загребе визировать паспорта тем русским добровольцам, о которых они будут осведомлены поименно нашими представителями в Болгарии генералом Абрамовым, а в Югославии – генерал-майором Барбовичем.
Буду Вам очень благодарен за скорый ответ»[681].
При этом Шатилов предложил конкретные детали реализации плана доставки в Испанию русских франкистов: «Для осуществления более широкой отправки добровольцев из Югославии и Болгарии необходимо заручиться помощью Германии. Например, можно посадить их на какое-нибудь германское судно в Бок Которской на югославском берегу Адриатического моря или в Варне, или же отправление их через Германию»[682].
Впрочем, германская сторона, не желавшая пока ссориться с СССР, могла действовать здесь через неофициальных лиц.
Примечательно, что инициатором отправки в Испанию русских добровольцев стал не русский по национальности человек – Борис Тудтл, россиянин шведско-германского происхождения, член крайне правого Шведского Национального фронта. Он установил связи с правым крылом российской эмиграции в Берлине и предложил ей организовать отряды для борьбы против коммунистов в Испании.
Тудтл прославился ещё в октябре 1934 г.: его звезда высоко взошла в нацистских кругах Германии за защиту публикаторов «Протоколов сионских мудрецов» в Швеции Елдерсов, которых пытались преследовать шведские евреи. Однако проект его, по оценке историка Роберта С. Уильямса, был «фантастическим», и поэтому планам его не суждено было сбыться[683].
Как бы там ни было, помощь здесь нацистской Германии и фашистской Италии русским добровольцам Франко проявилась весьма и весьма слабо.
Мечты о «Белом возрождении» разбиваются об идеи франкистов и их союзников
В любом случае, общее настроение лидеров антикоммунистического движения было во многом враждебным белогвардейским идеям.
Одна из причин недоверия испанских националистов, итальянских фашистов и германских нацистов к белым русским была обусловлена тем, что их конечные цели борьбы расходились. Как известно, по достижении разгрома «красных» в Испании последние рассчитывали возродить рассеянную по разным странам русскую армию, перенести поле битвы в Россию и взять реванш у своих заклятых противников.
Идеологи РОВС надеялись, что вернувшиеся победителями с «испанской» войны, увешанные боевыми наградами офицеры и солдаты поднимут боевой дух других эмигрантов и станут ядром возрождающейся Белой армии.
Кроме того, участие белоэмиграции в борьбе с «мировым злом» должно было поднять её общий статус в западном мире и изменить к лучшему её положение, автоматичеки способствовав организации настоящего антикоммунистического похода против СССР.
Эти доводы бывшие генералы Фок, Шатилов и Шинкаренко, а также представители руководства РОВС неоднократно, но безрезультатно сообщали генералиссиму.
В данном случае наивность вождей Белого движения просто поразительная: после того, как Запад фактически предал их в 1917–1920 гг., оставив один на один с большевиками, и даже отчасти подыгрывал последним и той же меньшевистской Грузии, попытавшейся «под шумок» Гражданской войны в России в 1918–1919 гг. отнять у белых Сочи и Туапсе, они рассчитывали, что, одолев испанских «красных», Франко поможет им управиться с их московскими «гуру»!
Впрочем, их посыл казался им верным: каудильо, расправившись со своими «красными», должен был помочь своим белогвардейским союзникам устранить «советский гнойник», из которого в Испанию и пришла опасность.
Но как генералиссимус мог всерьез оценивать их планы, когда вместо армии в расположение его войск прибыла лишь горстка идеалистов численностью не более роты?
Не случайно, что каудильо почти до самого конца войны весьма холодно относился к белогвардейским планам перенести Испанскую гражданскую войну в Россию, боясь усиления участия в событиях Советского Союза, и держался от их носителей на почтительном расстоянии, не желая расширять с ними сотрудничество.
В отличие от «белых» генералов Франко не был идеалистом и отлично понимал, что даже в союзе со странами антикоминтерновской оси он не сможет уничтожить источник «красной заразы» и по этой причине решил ограничиться очищением от неё своего испанского «огорода»[684].
Кроме того, Франко не горел особым желанием покидать свою теплую солнечную страну, чтобы лезть в русские сугробы и искоренять коммунизм «в его колыбели». Как говорится, свои бы дела решить! В этом-то и была разница испанского и нашего «характеров». Не случайно, что российская история имеет немало примеров того, как мы традиционно вынашиваем идеи спасения «всея Вселенной», порой забывая о своих собственных проблемах.
«Часовой», развенчавший стереотипы
Следует заметить, что к тому времени благодаря активному участию в испанских и прочих важных мировых событиях советских деятелей уже сложился стереотип: «русский – значит коммунист».
Однако вскоре весь мир узнал, что в Испании воюют не только «русские коммунисты», но и националисты. Произошло это благодаря главному редактору журнала «Часовой», выражавшему интересы РОВС, В.В. Орехову.
Случилось это при следующих обстоятельствах: в начале 1937 г. первые иностранные журналисты стали проникать во франкистскую Испанию. В числе первых 11 редакторов, прибывших на пресс-конференцию Франко в Саламанку, куда перевели из Бургоса его штаб после успешного наступления националистов, прибыли пять немцев, пять итальянцев и один русский – В.В. Орехов. Когда до него дошла очередь и он представился Франко «белым русским», тот очень удивился, но тут же спохватился, заметив, что хорошо знает суть белогвардейского движения и высоко оценивает его заслуги в борьбе с коммунистами[685].
И хотя В.В. Орехов лично в боевых действиях в Испании не участвовал, он очень много сделал для борьбы против испанских республиканцев. Именно ему принадлежит заслуга в отправке туда первого контингента русских добровольцев. И на всём протяжении гражданской войны в этой стране «Часовой» и РОВС оказывали им большую помощь, отправляя одежду, сигареты и шоколад. Также они помогали их семьям материально.
Кроме того, по данным генерала Шинкаренко, Франко так понравились материалы, публикуемые «Часовым», что он стал субсидировать его издание. Точных подтверждений этому нет, но обращает на себя внимание, что практически в каждом номере журнала на протяжении войны появлялись не только материалы, восхваляющие Франко, но и транслировались его речи. Известно, что он неоднократно одобрял его деятельность.
Правда, не исключено, что В.В. Орехов помещал подобные статьи сознательно, ради «саморекламы», показывающей то, что его журнал заметил сам глава «антикоммунистического сопротивления».
Иначе чем объяснить имеющиеся здесь «несостыковки»? Так, по сообщению «Часового», 13 октября 1936 г., каудильо благодарил Орехова «за поздравления, материалы, раскрывающие героическую борьбу против коммунизма и пожелания побед над красными гуннами» и характеризовал его журнал как «замечательный», делающий вклад «в наше общее дело»[686]. Однако в феврале 1937 г. на пресс-конференции, описанной выше, он с удивлением узнает о существовании этого журнала!
Как бы там ни было, во время своих единичных встреч иностранной прессы с Франко Орехов пытался донести до него опыт Гражданской войны в России, чтобы он не повторял ошибок белогвардейцев. По его мнению, проигрыш белых во многом был обусловлен тем, что они заняли территории, на которых практически отсутствовала военная промышленность, а объёмы снабжения по морю от союзников якобы не позволяли продолжать дальнейшую борьбу. Поэтому он рекомендовал генералиссимусу в первую очередь нарушить снабжение республиканцев, которое в основном шло по морским коммуникациям советскими кораблями[687].
При этом в каждом номере журнала на протяжении всей войны присутствовала рубрика «Письма из Испании», в которой русские добровольцы описывали ход боевых действий и свое в них участие. Это позволяло РОВС вести пропаганду того, что русские антикоммунистические силы по-прежнему оказывают серьёзное влияние на события в мире.
Легион против республиканцев
Гражданская война стала самой значимой боевой эпопеей, в которой Испанскому иностранному легиону, главному оплоту генерала Франко против левых (а вместе с ним и многих русских добровольцев) довелось принять участие.
Известны фамилии как минимум 21 человека, прошедшего в эти годы данное соединение (Н.С. Артюхов[688], Н.Э. Барк (биография приведена выше), П.В. Белин[689], А.В. Бибиков[690], Б.С. Вольф-Люденсгаузен (биография приведена выше), Д.К. Голбан[691], К.А. Гончаренко[692], В. Гурко[693], С.К. Гурский[694], Г.М. Зелим-бек[695], Н.П. Зотов[696], П.А. Зотов[697], П. Иванов-Панфилов[698], В.И. Ковалевский[699], З.К. Ко(е)мпельский[700], В.Е. Кривошея[701], Н.Е. Кривошея[702], Г.П. Ламсдорф[703], М.А. Сальников[704], С. Чиж[705], Н.В. Шинкаренко, (биография приведена выше).
Причем многие из них, как свидетельствуют данные их биографий, ранее прошли через Французский иностранный легион.
Говоря об их боевой работе, необходимо особо отметить, что Испанский иностранный легион, в котором числилось 4500 отлично вооруженных и подготовленных бойцов с опытным руководством, был ударной силой восстания и главной «надеждой Франко».
Не случайно, что его восстание началось именно с выступления легионеров. В ночь с 16 на 17 июля 1936 г. офицеры во главе с полковником Газало вывели своих подчиненных из казарм в Дар-Рифьене, без единого выстрела овладели Сеутой и после короткой стычки заняли Мелилью. Вся испанская Африка оказалась в руках восставших[706]. Сразу после этого для общего руководства восстанием сюда прибыл генерал Франко.
В это время ситуация на фронте казалась безрадостной: по сути, в руках националистов был лишь небольшой участок прибрежной территории, который необходимо было в кратчайшие сроки расширить, пока республиканцы еще не сколотили боеспособные силы и не получили помощь из-за рубежа. Достойный противник легионеров – интернациональные бригады, отличавшиеся стойкостью и дисциплиной, появились в Испании позднее.
Этим-то и воспользовался Франко: по сути, в то время его противники располагали лишь слабо организованными, плохо вооруженными и обученными отрядами анархистов и милиционеров.
Не случайно, что военные эксперты давали самые похвальные оценки операциям легионеров. Так, видный французский стратег генерал Ниссель, отличившийся в Первую мировую войну, комментируя ход боевых действия, особенно выделил Испанский иностранный легион.
По его словам, «…начальное практическое превосходство националистов, которое позволило им освободить Толедо и Овиедо, приблизиться к вратам Мадрида, перервав коммуникации их противников с французской территорией в Бискайе, обязано тому, что на их стороне оказались солидно снабженные и обученные части Испанского легиона.
На первых порах они встретили против себя милицию из плохо дисциплинированных и необученных добровольцев. Их превосходство над ней не подлежит никакому сомнению – в течение первых недель операций, тоже превосходство было и над регулярными частями, находящимися на стороне красных, но лишенных своих офицеров…».
Как и во время войны с марокканцами, бандеры Испанского иностранного легиона использовались для прорыва обороны противника на наиболее тяжелых и важных участках фронта. Они играли своего рода роль штурмовых батальонов Великой Отечественной войны. Это был своеобразный «таран» националистов.
Причем в своей борьбе против испанских «красных» каудильо решил применить «психическое» оружие – перенести на испанскую почву «африканские методы борьбы», а именно – удивительную жестокость легионеров.
Не успели еще перевезти в «материковую» Испанию весь личный состав Легиона, как они стали безжалостно, «под корень», уничтожать всех сторонников республиканцев. Те населенные пункты, которые осмеливались выступить против Франко или не подчиниться ему, стирались с лица земли, а их население беспощадно вырезалось.
Только за июль – сентябрь 1936 г. легионеры жестоко расправились с тысячами противников Франко. Это дало свои плоды: политикой устрашения националисты добились сдачи многих городов на юге Испании. Одно только появление на горизонте легионерских колонн, или, как их называли «левые», «иностранных головорезов Франко», наводило на республиканцев ужас, заставляя без боя бежать даже крупные городские гарнизоны[707].
Как уже говорилось выше, многих белогвардейцев направляли служить в Испанский иностранный легион, к началу восстания состоявший из шести бандер (батальонов), количество которых к моменту окончания войны в 1939 г. было увеличено до 20. В свою очередь, бандера состояла из компаний (рот) – трех винтовочных (стрелковых) и одной пулеметной.
В пулеметной роте было 12 тяжелых (станковых) пулеметов калибра 7,65 мм. Кроме того, в каждой винтовочной роте было по шесть легких ручных пулеметов калибра 6,5 мм. По свидетельству капитана-англичанина Кемпта, служившего тогда в Легионе, 30 пулеметов бандере не хватало, так как они часто выходили из строя.
Во время войны его организация претерпела значительные изменения: если французы «смешивали» легионеров разных национальностей, то испанцы, напротив, в политических целях стали создавать из них целые подразделения. Так в составе Испанского иностранного легиона появились французская имени Жанны д’Арк и 15-я Ирландская бандеры[708].
Кроме русских, испанцев, французов и ирландцев, в Испанском легионе тогда было много представителей других национальностей, включая немцев, итальянцев, бельгийцев, англичан и т. д. Основными конкурентами русских по воинской славе были французы, которых было немало на сержантских должностях, и англичане.
Некоторые из последних, как, например, Кемпт достигали офицерских чинов и большой популярности. Так, в Великобритании большую известность получил факт участия этого «английского капитана» в испанских событиях, который дрался против республиканцев два года и в 1938 г. вернулся домой.
К тому времени Легион оснастили «техническими частями», в том числе бронетехникой и тяжелой артиллерией, но живой силы из-за постоянной убыли в боях не хватало.
Однако «тактика тотального террора», с которым националисты явно переборщили, принесла и свой вред. Если бы она распространялась лишь на сопротивляющихся, не затрагивая «кающихся», война могла бы кончиться гораздо раньше. Возможно – уже к концу 1936 г.
Но этого не случилось. Ведь «питомцы» Легиона карали не только «левых», но и соблюдавших нейтралитет, вообще не желавших участвовать в бойне гражданской войны. И уничтожение всех подряд противников Франко вызвало обратный эффект.
Именно это обстоятельство сыграло ключевую роль в неудачном для националистов ходе октябрьских боев 1936 г. и конечном срыве штурма Мадрида в конце этого года. Войскам Франко, в том числе и легионерам, находившимся на «острие ножа», удалось занять лишь некоторые его окраины. Одна из причин состоит в том, что население испанской столицы во многом восприняло вброшенный республиканцами лозунг «Но пасаран» («Они не пройдут»).
В результате националисты на своей собственной шкуре смогли убедиться в том, что излишняя жестокость заставляет людей, опасавшихся повторения расправ, происходивших на всем пути следования легионеров, почти поголовно выступить против них.
Основные боевые усилия сторон в конце 1936 – начале 1937 гг. сконцентрировались вокруг столицы. Испанский легион тогда находился в захваченном им пригороде испанской столицы – Университетском городке, который им пришло удерживать в тяжелейших условиях.
Здесь, в грудах развалин, легионеры отчаянно сражались против вражеской пехоты и танков под пулеметным и минометным огнем. Окопы той и другой стороны находились всего в 30 шагах друг от друга, так что неприятели часто перекидывали друг другу «гостинцы» в виде ручных гранат. По свидетельству русского легионера, об упорстве боев под Мадридом говорило то, что за полгода с лишним пребывания там Испанского легиона остатки столичных зданий превратились в руины.
Яростные атаки уличных боёв чередовались с продолжительными периодами затишья. Вот краткая характерная дневниковая запись о боях в этом районе русского легионера: «Стреляют мало. И больше – они. Это – Мадридский фронт».
На данном направлении легионеры находились шесть с половиной месяцев. За это время Легион, находясь на самых опасных направлениях, участвуя в непрерывных боях, понес тяжелые потери – 650 человек, или 15 процентов своего личного состава. По меркам тогдашней войны, как свидетельствуют русские легионеры, «это считалось мало».
Как бы там ни было, в результате многих русских добровольцев перевели сюда из других частей для его пополнения. Однако иностранцев не хватало, и потери компенсировали в основном испанцами, как мобилизованными, так и волонтерами. Последних, впрочем, было гораздо больше. Они были представлены «фалангистами» (крайне правая партия) и «карлистами» – сторонниками монархии. У них не было тяжелого вооружения, и поэтому они считались вспомогательными силами.
Как писал легионер Шинкаренко в начале 1937 г., «…много испанцев предпочитает идти добровольцами в части Иностранного легиона, так как там гораздо более совершенная организация…».
По этой причине уже в начале 1937 г. иностранцы в Испанском легионе составляли лишь четверть его личного состава. Впоследствии его пополнение испанцами вошло в традицию, и сегодня, к огорчению желающих стать наемниками, прием иностранцев в это подразделение практически прекращен.
Что же касается обороны Мадрида, то благодаря советской и прочей зарубежной помощи республиканцам бои за испанскую столицу затянулись почти на два с половиной года.
Однако самым серьезным противником легионеров были даже не танки и авиация республиканцев, а «интернациональные бригады», состоявшие из добровольцев-коммунистов разных стран, среди которых особенно много было граждан СССР, государств Латинской Америки (в частности, Мексики), США, Германии и Франции. По своей стойкости и упорству «интербригады» и Испанский легион соперничали друг с другом.
Это были действительно достойные противники, и на тех направлениях, куда выдвигали легионеров и мавров, республиканцы выставляли «интербригады». Эти бои стоили той и другой стороне больших жертв, и велись они с большим ожесточением и с переменным успехом.
Так, больших результатов легионеры добились 24 июля 1937 г. в бою под Мадридом, где два батальона «интербригады» Листера были почти начисто скошены пулеметным огнем. Однако вскоре в результате массированных налетов республиканской авиации Легион также понес серьезные потери.
Как бы там ни было, тот факт, что Испанский иностранный легион неоднократно одерживал победы над лучшими частями республиканцев – «интербригадами», опиравшимися на помощь советских «добровольцев», дополнительно свидетельствует о его высоких боевых качествах.
Испанский легион всегда находился на самых опасных участках. По свидетельству сержанта-легионера Али (Сергея) Гурского, там, где не было «женихов смерти», было «тихо». Легионерская же обстановка была такой: «бешеные атаки с ручными бомбами, адом и грохотом артиллерии, танков, авиации и общего сумасшествия»[709].
Не случайно, что, по выражению русских добровольцев, «может быть, среди всех войск, какие только есть в сегодняшнем мире, Испанский легион – войско самое славное и самое знаменитое».
Среди множества боев, выигранных легионерами, следует особо отметить сражение под Куэста де ла Рейна 13 октября 1937 г. Али (Сергей) Гурский описывает это так: «…пошли мавры… Потом – Легион: наша бандера… Разворачиваемся коротко и каждая рота – не цепями, а маленькими пачечками… Легионеры – в коротеньких зимних куртках, у которых расстегнуты вороты и выпущены наружу широкие воротники зеленых рубашек, тех же рубашек, у которых засучены выше локтя рукава. Здешняя манера. Руки – бронзово-загорелые. Много татуировки… Идут в бой и поют. Легионная песня… О готовности умереть за свободную Испанию, о доблести Легиона… Идти с ней в атаку – блестяще.
Пошли 1-я, 2-я и 3-я роты. Все наравне. Все пули, пули, пули. А поле – такое, что нет того, что могло бы хоть чуточку задержать ружейные и пулеметные пули. Кругом – лишь небольшие камни.
И еще артиллерия – наша и их, всех калибров, от трех до шести с половиной дюймов (75–155 мм). Все гранаты, шрапнели. Носилки с ранеными. Отовсюду. Больше от нас, из бандер. Огонь, огонь и огонь. Мавры легко атаковали врага, выручили нас… Наша бандера атаковала самую вражескую гущу, в самый огонь. Атаковала кроваво, оставив на поле боя шесть офицеров и 150 легионеров. Это – на некрупный батальон. Но вот, наша бандера взяла у красных Каза Колорадо.
В этом бою я не видел ни одного легионера, который шел бы назад здоровый или под каким-нибудь предлогом. И раненые – почти ни одного стона. А офицеры! Командир одной из наших бандер, лейтенант Гольдин, был тяжело ранен в ногу и не позволил себя вынести и продолжал командовать. И был убит. Другой – лейтенант Вийольба, раненный в обе ноги двумя или тремя пулями. Его перевязывали при мне. И, когда санитары подняли носилки, чтобы нести в тыл, то Вийольба громко прокричал, чтобы все слышали: «Да здравствует Легион!» У него – свое, особое несчастье: имеет отца-генерала, который служит красным, важное лицо у них.
Бой, бой и бой. У красных – танки, три или четыре совдеповские машины. Они – осторожные, боязливые. Боятся бутылок с бензином, что ли?..
Вдруг получено известие, что все взяли, что «товарищи» (ироническое название красных со времени Гражданской войны в России, данное им белогвардейцами) – отброшены, Куэста де ла Рейна – выручена. «Товарищи», которых сегодня смяли, – партийные коммунисты из 14-й «интернациональной бригады». Их побили вместе с их танками».
Важную роль Испанский иностранный легион сыграл и в знаменитой Теруэльской операции, исход которой во многом предрешил дальнейший ход войны. Легионеры шли на Теруэль для атаки интернациональной бригады красных, надев все свои ордена и значки. Четвертого января 1938 г. они атаковали республиканцев, отбросив их на пять-шесть километров с боем.
Али (Сергей) Гурский пишет об этом так: «…Красные отступали, но здорово огрызались, однако мы почти бежали вперед, не давая им опомниться, по снегу и холмам. Устал здорово. К вечеру мы подступили к главной позиции красных и залегли за пригорком и ночевали тут же, прямо на снегу».
На следующий день, при поддержке артиллерии и авиации, легионеры снова ударили по республиканцам: «…Красные, подвезшие все свои резервы, и массу пулеметов, защищались до последней возможности и даже отбивались ручными гранатами, когда наши были уже ближе 20 метров, и только тогда отступили и снова открыли огонь.
Часов в 12 наша бандера снова двинулась в атаку против красных на горе и вот когда наша рота вышла наверх, я ужаснулся: их предстояло атаковать по ровному, как стол, полю, покрытому небольшим снегом, усыпанному камнями величиной меньше человеческой головы до полутора тысяч метров протяжённостью.
Начали перебежку от камня до камня. Красные открыли ураганный огонь из пулеметов, мы несли большие потери, но двигались вперед. Красные также били по площадям из четырехорудийной батареи. И вот раздался оглушительный взрыв, меня что-то подбросило, со страшной силой ударило в голову, и я упал. Минут через 10–15 слышу, что кто-то подползает ко мне сзади. Это был один из легионеров. Он стал кричать: «Али ранен!», и вдруг я почувствовал, что он стащил с меня одеяло (в них легионеры закутывались, спасаясь от страшного холода) и стаскивает мою сумку с вещами… Хладнокровно, рассчитав силы, я поднял ногу и ударил лихого легионера в живот.
После такого довода он согласился со мной и оставил мои вещи в покое и стал звать фельдшера. Вскоре подошли санитары с носилками и понесли назад по этому полю, под пулеметным огнем… Как эти 400 метров никто из нас не был ранен, знает только Бог. Вообще, раненых легионеров была масса. Мне показали мой шерстяной шлем – весь в крови, с дырой от осколка впереди и пробитый пулями в шести местах! Я даже не знал об этом!
Ранен я был в начале нашего удара. Но в деревеньке, куда сносили раненых, только из моей бандеры, кроме меня, уже лежало 45 человек.
Все позиции красных были взяты, хоть мы и понесли большие потери… но уже одно количество взятых танков и сбитых аэропланов красных – до безумия уставших, не считая тысячи пленных, сдававшихся толпами, – весьма показательны».
А на заключительном этапе войны в Испании можно было наблюдать следующие картины. Сержант Али Гурский писал: «…около 12 часов дня вдруг послушались какие-то крики. Все бегут из деревни к постам. Красные встали из окопов, подняв руки, и стали что-то кричать. Некоторые из них побежали к нам без оружия. Их, конечно, не допустили в окопы и выслали к ним парламентеров и офицера. Оказывается, поздравляют нас с блестящей победой в Астурии и концом Северного фронта, говорят о скором окончании войны, о том, что они воевать не хотят и просили наших газет. Около десятка их вообще перебежало к нам.
Такие штуки они повторяют часто. Однако последняя из них оказалась не столь благополучной. Красные, как всегда, встали в окопах и стали просить им дать наших газет. Конечно, им их послали с добровольцами. Обе стороны из любопытства высыпали из окопов и начали перекличку. Я, к счастью, остался в окопе: красные неожиданно стали поливать наших легионеров из пулеметов. Картина интересная и поучительная для нас. Результат представьте себе сами».
Это произошло в конце 1938 г., когда красные уже агонизировали.
Впрочем, как говорилось выше, борьба на протяжении двух лет (конец 1936 – конец 1938 гг.) шла с переменным успехом, и коммунисты также имели заметные успехи, и победы у легионеров чередовались с тяжелыми поражениями. И за славу лучшей части испанской армии им приходилось платить большую цену.
Так, неизвестный военный эксперт-белоэмигрант писал: «…Красные верхом совершенства налета своей авиации считают налет истребителей и бомбардировщиков в Гвадалахарской операции в марте 1937 г., которым помогали и штурмовики. Атака большого числа красных аппаратов, около 120 машин, произошла при отсутствии воздушных сил у белых. Атака велась по втянувшимся в горное дефиле малообученным войскам Иностранного легиона Франко. Их колонна была механизированной, тем более что местность вообще не благоприятствовала ее передвижению.
Первую атаку произвели истребители, а за ними штурмовики, которые обстреляли легионеров пулями и закидали осколочными бомбами, а освободившиеся от боевого груза истребители прикрывали атаку штурмовиков.
После поднявшейся в Легионе паники истребители совершили новый налет, преследуя дезорганизованные толпы легионеров.
Хотя красные еще и хвалятся обеспечением этой операции от воздушной атаки белых, но никакой атаки не было, и это, а также неблагоприятные условия местности, когда колонна оказалась на горной дороге, сделали все для избиения беззащитных легионеров «красными героями».
После падения Малаги таким же образом красные помешали выполнению операции по выходу белого десанта в составе 60 автомашин и трех эскадронов конницы. Видимо, у белых средств ПВО не было, и безнаказанный налет красной эскадры, естественно, имел благоприятный для ее действий результат.
А форма атаки белой авиации на северном фронте носила обычно такой характер: сильное бомбометание узкого участка красного фронта и пулеметный огонь истребителей по пехоте, сидящей в окопах, а потом и по ее резервам. Истребители преследовали бегущих красных пулеметным огнем. Такие примеры действий белой авиации были здесь очень часты. Красные уже не проявляли такого «героизма», как в расстреле беззащитных легионеров в Гвадалахарской операции»[710].
По всей видимости, этот случай при налете на неприкрытых с воздуха легионеров республиканской авиации и привел их к конфликту с итальянцами, которые до прибытия немецких летчиков в основном и прикрывали с воздуха франкистов. Русский доброволец А.П. Яремчук, в частности, пишет об этом так: «По слухам, легионеры поругались с итальянцами, обвиняя их в поражении под Гвадалахарой. Один легионер бросил ручную гранату, среди итальянцев были убитые и раненые…» [711]
Или другой неудачный для Легиона эпизод: в мае 1938 г., когда республиканцы, перейдя в контрнаступление на Тагусе, едва не отобрали, по собственному признанию легионеров, Толедо, советские танки обрушились на одну из бандер, нанеся ей тяжелые потери, в том числе уничтожив все ее тяжелые пулеметы.
При этом легионерам нередко приходилось стойко переносить все военные невзгоды. Вот записи наших соотечественников о боях в испанских горах в зимних условиях на Арагонском фронте: «…Не мылся уже около 20 дней… Очень холодно. Горы в снегу… Это самое холодное место в Испании… Раньше мы представляли Испанию как жгучее солнце, пальмы, но уверяю Вас, что по холоду она не уступает северу России. Я помню, как в июне (1937 г.), при Амборасинском наступлении, мы по ночам дрожали в горах от холода! Когда же я был ранен под Теруэлем, мы наступали при 15 градусах мороза! Снег по колено! В госпитале Бию лежал с отмороженными ногами русский доброволец Николай Бибиков. Там же лежал наш бандарин (знаменщик). Ему при мне отрезали отмороженную при наступлении ступню, а когда я уезжал, должны были отрезать и другую.
Одеты мы тепло, но когда проводишь день и ночь на воздухе, то пальцы ног и рук мерзнут, как бы их ни кутали. На фронте приходится спать на сырой земле. Способ отдыха легионеров – для теплоты они размещаются как сардинки в коробке, мною избегается. Не желаю собой кормить еще и чужих «домашних животных», достаточно и своих».
Как бы там ни было, именно участие Испанского иностранного легиона в гражданской войне 1936–1939 гг., имело большое значение для победы над противостоящими ему силами левого Народного фронта. Именно эти профессионалы военного дела, закаленные в многолетней марокканской войне, во многом и добились победы, став «тараном», пробившим оборону республиканцев уже в первые месяцы войны вплоть до самого Мадрида. Благодаря своей стойкости легионеры стали примером для остальных, менее устойчивых войск националистов.
Русские, прошедшие дорогами Легиона, оставили о себе среди своих сослуживцев не самую плохую память.
Важно отметить, что изначально националисты планировали направлять всех русских добровольцев в бандеру французских волонтёров «Жанна д’Арк». Столь странное намерение объяснялось тем, что по-испански никто из них не говорил, зато большинство россиян, приехав сюда из Франции, неплохо знали французский язык. Поэтому зачисление «к французам» могло решить языковую проблему, что было разумным решением.
Однако ненависть русских добровольцев к «неверующей Франции», в том числе из-за горького урока, полученного во Французском иностранном легионе, была настолько сильной, что большая их часть вообще отказалась иметь что-либо общее с французами, даже с «верующими католиками», антикоммунистами и националистами.
Разумеется, не обошлось здесь без влияния генералов Фока и Шинкаренко, мечтавших о создании отдельного русского подразделения, которое они стремились возглавить. В этом решении их поддержало и руководство РОВС.
Следует заметить, что именно на Испанский иностранный легион приходятся основные потери русскоязычных добровольцев. О двух подобных случаях с З.К. Ко(е)мпельским и С. Чижом (Техли) можно судить по имеющимся некрологам, написанным их односумом Т.Е. Пальчевским в журнале «Часовой»:
«26 сентября 1937 г. в бою под Толедо смертью храбрых пал легионер 53-й роты 14-й бандеры Збигнев Казимирович Компельский.
Збигнев Казимирович прибыл в Испанию из Дануила одним из первых русских добровольцев, в конце 1936 г. По собственному желанию он был назначен в стяжавший себе боевую славу Испанский легион. В рядах пулеметной роты 7-й бандеры Збигнев Казимирович участвовал во всех боях под Мадридом и за тяжелые бои под Маракьезой и Васия-Мадрицом награжден был Военной медалью. Летом 1937 г. Збигнев Казимирович был переведен во вновь формирующуюся 14-ю бандеру. 25 сентября 1937 г. бандера получила приказ выступить в Толедо для принятия участия в намечавшемся параде по случаю годовщины (28 сентября) освобождения героически оборонявшегося Альказара. Збигнев Казимирович, страдая от сильного приступа гриппа, наотрез отказался от предложения доктора повременить с отъездом до выздоровления.
Хорошо его зная, я был очень удивлен столь непременному желанию принять участие в параде. И только лишь после его смерти узнал действительную причину его упорства: Збигнев Казимирович, пожалуй, единственный легионер в бандере, знал от своего командира, что вместо парада на рассвете следующего дня бандера пойдет во главе атакующей колонны на сильную позицию красных.
Действительно, 26-го утром, наши перешли в наступление. Впереди всех – 53-я рота. Храбрейший капитан Консели, командир роты, с десятком своих легионеров, обогнал роту под самыми окопами красных и попал под сильный огонь. Почти все сразу же были ранены. Капитан – двумя пулями, шедший рядом с ним Збигнев Казимирович – пулей в бедро. Пулеметчик-легионер открыл из ручного пулемета по окопу огонь, чем дал раненым возможность начать отход, но был, в свою очередь, убит. Огонь красных опять усилился. Чтобы спасти других, Збигнев Казимирович дополз до пулемета и заменил убитого. Опять заработал пулемет, подошла рота, красные побежали, а возле пулемета нашли убитого разрывной пулей, попавшей в голову, Збигнева Казимировича Компельского.
На этих же позициях под Толедо 6 мая 1937 г. убит был и другой русский легионер, 6-й бандеры, Сергей Техли. Я не знал его. Знаю только, что Техли – не его фамилия, так прозвали его испанцы. Кажется, его настоящая фамилия – Чиж. Знаю, что он – морской офицер, что прибыл он из Тулузы, что в бандере пользовался всеобщей любовью, что накануне своей смерти отказался от перевода из роты на более спокойную должность, в штаб бандеры. Был убит он в день, когда 6-я бандера, без поддержки артиллерии, отбила ручными гранатами ворвавшиеся в окопы советские танки и в 10 раз сильнейшие части интернациональных бригад».
Служба русских волонтеров в Легионе протекала непросто. С первых её дней многие из них почувствовали явный дискомфорт. Например, так произошло с Шинкаренко. Он почувствовал первое разочарование в националистах вскоре после его тяжелого ранения в голову, когда он провел месяц в военном госпитале в Сарагосе.
Русский генерал надеялся, что легионное начальство заинтересуется его боевым опытом и продвинет на командные позиции. Однако он оставался здесь на второстепенных ролях, несмотря на свои многократные попытки доказать свою значимость.
Впрочем, местные «работодатели» имели на то свои причины. По признанию испанского начальства, проблемы Шинкаренко и других русских волонтеров заключались и в том, что «они с детства были приучены к исключительности своего классового происхождения»[712].
Как пишет австралийская историк Джудит Кейн, «будучи аристократом, тот же Шинкаренко считал, что «человек из того же самого класса должен быть подобным ему и быть таким же, как и он сам»[713].
Чтобы понять внутреннюю составляющую таких людей, следует привести цитату из его дневника, где он пишет, что «все аристократы держат нож и вилку как надо, все читали «Робинзона Крузо» и обычно все из них хорошо знакомы с жизнью Юлия Цезаря»[714].
Однако в Легионе большинство офицеров не были представителями «белой кости» и «голубой крови», и потому на попытки некоторых индивидов как-то выделиться смотрели с понятным снисхождением. Как известно, в Легионе (не важно – Французском или Испанском) всем наплевать, кем ты был в прежней жизни: от тебя лишь требуют исполнения твоих нынешних конкретных задач.
Поэтому, оказавшись в иной, пусть и военной среде, люди с неизжитыми аристократическими замашками испытывали сильный дискомфорт. И поэтому, став простым легионером, Шинкаренко не раз чувствовал себя униженным.
Особенно русского генерала коробило такое отношение со стороны тех представителей испанского командования, которые знали о его военной квалификации и социальном происхождении. Будучи после гибели Фока (речь об этом пойдет ниже) самым старшим по чину среди русских добровольцев, он сильнее других страдал от таких проявлений пренебрежительности.
Когда Шинкаренко только приехал в Иностранный легион, он ожидал, что его лично встретит сам командующий генерал Ягуэ, а легионный штаб «воздаст ему почести, достойные человека, имеющего генеральские погоны».
Можно представить, что творилось в душе амбициозного русского изгнанника, когда его встретили наравне с простыми легионерами, в том числе и с теми, кто пришел сюда для того, чтобы избежать приговора и укрыться от закона.
Он просто «не мог поверить в то, что командующий Испанским иностранным легионом не знал о предстоящем приезде русского бригадного генерала, который должен был служить под его командой»[715].
Его смутило и последующее поведение Ягуэ, которое он посчитал «надменным». По мнению Шинкаренко, «как наступает новый день, так и Ягуэ должен был нанести визит русскому генералу, пусть и с погонами рядового легионера»[716].
Впрочем, даже после этого он продолжал надеяться на положительные изменения. Однако все попытки бывшего русского генерала привлечь внимание «действующего» испанского коллеги окончились ничем.
И когда эти двое наконец столкнулись лицом к лицу несколькими месяцами позднее (тогда Ягуэ инспектировал свои войска), разочарованию Шинкаренко не было предела. Начальник Иностранного легиона осматривал выстроенных перед ним легионеров, в первом ряду которых находился и русский генерал.
Шинкаренко стоял перед ним, вытянувшись как ружейный шомпол, словно находился около боевого знамени. Ягуэ же медленно проследовал вдоль шеренг, не моргнув и глазом, когда заметил фигуру русского добровольца в изношенной форме с узким значком российского триколора на плече[717].
Об истинном отношении к нему легионного командующего, близкого друга самого Франко, наглядно свидетельствует другой эпизод: в конце 1938 г. Шинкаренко, изможденный бесплодной затяжной осадой Мадрида, решил перейти в марокканские войска, более динамично сражавшиеся на юге. Он подал соответствующий рапорт на имя начальника Иностранного легиона, но тот его попросту проигнорировал[718].
Шинкаренко, разочарованный «наплевательским» отношением к своей персоне, видимо, посчитал, что тот ничего не будет иметь против его отъезда и даже не заметит этого. Но, как оказалось, тот внимательно следил за ним. Так, когда Шинкаренко уже ехал к марокканцам, его в пути застал приказ Ягуэ немедленно вернуться в расположение Легиона и ожидать дальнейших приказаний.
Спустя пять дней пришел приказ, по которому бывший русский генерал должен был ехать на север, чтобы присоединиться к бандере в Сарагосе, хотя штаб Франко дал согласие на его присоединение к марокканцам, о чем он получил соответствующую бумагу.
Неизвестно, почему так поступил Ягуэ: то ли он хотел лишний раз унизить русского коллегу, не желая хоть как-то реагировать на его рапорт, то ли считал, что перестать быть легионером можно только после гибели в бою.
Сам русский доброволец объяснял такое поведение Ягуэ тем, что он якобы завидовал военному опыту своего подопечного и чину «российского генерала». Как бы там ни было, но попытка «бегства» (как это выглядело в глазах некоторых испанских высокопоставленных военных) не добавляла авторитета ни самому Шинкаренко, ни другим русским добровольцам.
И, переместившись в Сарагосу, Шинкаренко «засел за игру в шахматы», пытаясь добиться перевода из Легиона. После некоторого времени борьбы ему наконец удалось добиться перевода в штаб генерала Варелы в Теруэле[719].
В этот момент ему показалось, что его мечты сбылись. Казалось бы, фортуна наконец-то улыбнулась многострадальному российскому генералу, который сразу по его прибытии стал окружен невиданным ранее вниманием.
Его буквально окрылило неожиданное внимание к его персоне корпусного генерала и самого Генерального штаба: шутка ли – его позвали отобедать вместе с лучшими генералами Франко!
Однако можно себе представить чувство глубокого разочарования Шинкаренко, узнавшего, что его пригласили к столу только потому, что не хватало человека для его сервировки! И с этого времени бывший русский генерал должен был обедать вместе со старшими испанскими генералами не в качестве равноправного члена боевого антикоммунистического «братства», а как кухонная прислуга.
Разумеется, это назначение опять не устроило русского генерала. Он снова посчитал себя, опытного в военном деле человека, глубоко оскорбленным таким назначением. Шинкаренко мечтал о том, что поведет в бой на коммунистов как минимум бригаду, но довольствоваться ему пришлось третьестепенными ролями.
Поэтому он снова начал ходатайствовать о подобном назначении, что не могло не вызвать раздражения испанцев «вечно недовольным русским».
Однако его мечтаниям не суждено было сбыться: Шинкаренко находился при штабе Варелы до завершения боевых операций в Каталонии, затянувшихся почти до самого конца войны.
Для увенчанного множеством ранений российского полководца такое отношение было глубочайшим оскорблением. Шинкаренко относил этот досадный случай на счет «неаристократического рождения генерала Варела в порту Кадиса»[720] и, как следствие, невежества своего испанского коллеги. К этому он добавлял, что «как командир Варела был не очень ярок, но выделялся чрезмерной тщеславностью»[721].
В то же время, с точки зрения испанцев, сам Шинкаренко также не был «военным самородком», особенно в отношении соблюдения субординации. По их мнению, у него наблюдалось гипертрофированное самолюбие и чрезмерно завышенная оценка собственной значимости, что получило наглядное выражение в написании «плодовитых и упорных прошений» начальству.
В первую очередь речь шла о не добавлявших ему авторитета регулярных попытках «через голову» ближайших командиров обращаться к штабистам с настойчивыми просьбами о своем повышении.
Кроме того, пренебрежительное отношение к русским испанских генералов было вызвано позицией самого Франко, по-видимому, считавшего их «списанными» самой историей.
Ситуацию для русского генерала скрашивало то, что его не забывали соотечественники-белоэмигранты, от прочтения писем которых он получал большое удовлетворение. Например, новости об очередной госпитализации Шинкаренко в результате ранения вызвали широкий отклик русских изгнанников от Конго до Китая. Большинство писали ему восторженные письма поддержки «герою четырех войн, имевшему шесть ранений»[722].
Говоря об этом, русская дама-попечительница русских добровольцев в Испании О.Д. О-Доннель свидетельствовала: «В Витории… сказали, что только что доставили в госпиталь русского офицера, тяжело раненного на Бискайском фронте. Это был генерал Н. Шинкаренко. Испанские офицеры передавали, что он дрался, как лев. О.Д. О-Доннель посетила его в госпитале. Он был несказанно удивлен и обрадован, услышав русский голос. Сказал, что беспокоится только об одном – о судьбе своей престарелой матери, находящейся без всяких средств существования.
Генералу Шинкаренко произвели трепанацию черепа. О.Д. О-Доннель уже вернулась в Париж и получила письмо из Витории, в котором ей сообщили, что жизнь Шинкаренко вне опасности.
Генерал Шинкаренко хорошо известен русским воинам. Он начал службу в конной артиллерии. Затем перешел в 12-й уланский Белгородский полк. В Великую (Первую мировую) войну командовал эскадроном этого полка. В 1917 г. – подполковник, Георгиевский кавалер. Доблестно сражался он и в Добровольческой армии, где был произведен в генералы. В испанскую национальную армию поступил простым солдатом. Был несколько раз ранен. Испанцы преклоняются перед его героизмом. Приказом главнокомандующего, генерала Франко, после его тяжелого ранения он произведен в полковники»[723] (автор преувеличивает: Шинкаренко стал всего лишь лейтенантом. – Ред.).
Русский генерал пользовался большой популярностью и среди испанских женщин-аристократок. Первое знакомство с ними у него состоялось ещё в Сан-Себастьяне в начале 1937 г., когда он перешёл франко-испанскую границу, чтобы записаться в армию националистов. Они стали для амбициозного российского генерала, мечтавшего «о победах», единственным утешением за время войны.
Постепенно эти знакомства росли, и Шинкаренко обрастал ими как снежный ком. Его успеху содействовало то, что он хорошо говорил по-французски, благодаря чему у него было полное взаимопонимание с местными аристократками. И русского генерала часто видели на званых обедах в компании прекрасных и влиятельных испанских леди.
По свидетельствам самих испанцев, Шинкаренко не гнушался пользоваться услугами аристократок, выбивая для себя более достойные назначения. «Выставленный в русскую дверь», он продолжал упорно лезть в «испанское окно». Обивая штабные пороги, Шинкаренко надеялся на чудо, но ему так и не удалось сделать в Испании военную карьеру. Максимум, чего добился генерал-майор русской службы, – получение ценой двух ранений за два с половиной года кровавой войны лейтенантских погон…
Что может быть чудовищнее и трагичнее ситуации, когда показавший свои таланты генерал, добившийся на Родине высоких чинов собственными недюжинными способностями, усердием и жертвами, был вынужден служить простым легионером среди вчерашних преступников?
Впрочем, его пример был обычным для наших добровольцев. То, как использовали франкисты русских опытных офицеров и генералов, кажется, иначе как глупостью не назовёшь. По крайней мере, если у командования националистов были в отношении генеральских дарований Фока и Шинкаренко какие-то сомнения, можно было бы проверить их способности, предоставив им для начала командование мелкими боевыми единицами.
Впрочем, не исключено, что здесь опять-таки сыграла свою роль политика и нежелание Франко подобными назначениями дополнительно раздражать Сталина.
После победоносного завершения войны Шинкаренко наконец успокоился и осел в Испании. Первое знакомство с провинциальными аристократками из Сан-Себастьяна сыграло в жизни последнего большую роль: после войны он вернулся именно в этот город. Они помогли ему там устроиться, и русский генерал тихо жил в нем «в благородной бедности» на маленькую пенсию от испанского правительства, ради которого он пролил столько крови. Это всё, на что оказались щедры «благодарные» националисты.
Однако у российских добровольцев наблюдался другой изъян с точки зрения испанцев. Как они сами свидетельствуют, большинство русских нередко проявляли зачастую не всегда оправданную доблесть, приводившую к излишним потерям.
Так, Фок и Шинкаренко неоднократно показывали подобные примеры для воодушевления своих испанских солдат, прогуливаясь в полный рост, с заложенными за спину стеками или шомполами вдоль траншей под ураганным обстрелом противника, не пригибаясь, даже когда рядом с ними ложился вражеский снаряд.
По крайней мере, одно из ранений последний заработал во время одной из таких «прогулок».
Тем не менее некоторые трактовали это не как героизм и мужество, а как «напускную храбрость» и стремление постоянно нравиться своей храбростью женщинам и следование «старомодной кавалерийской тактике и порядкам российской императорской армии»[724].
Следует заметить, что подобные хождения в полный рост были обыденным явлением и среди других русских офицеров на иностранной службе, что нередко расценивалось принимающей стороной как ненужная «дикая смесь русского фатализма и игры в русскую офицерскую рулетку»[725].
Между тем, говоря о действиях белоэмигрантов на службе Франко, белоэмигрантка О.Д. О-Доннель услышала «от испанцев о доблести другого русского военного – генерала Фока, занимавшего у них командную должность…»[726].
Однако было бы ошибочно утверждать о полном игнорировании испанскими националистами мнения белоэмигрантов. В частности, русские легионеры в своих письмах свидетельствовали, что при проведении боевых операций Франко учел опыт Гражданской войны в России. Так, по их словам, с самого начала войны он обращал особое внимание на тыловое обеспечение своих войск, справедливо считая, что плохая организация тыла у «белых» послужила одной из главных причин их поражения. И ему удалось решить эту проблему: русские легионеры восхищались тем, как с этим обстояло дело у испанских националистов.
Они писали: «…Каждый захваченный кусок земли очищается, приводится в порядок, организуется снабжение, пленные исправляют дорогу, и только потом снова захватываем и отбиваем у красных новый участок земли. Благодаря этому мы всегда имеем хорошую пищу и достаточное количество снаряжения, а где нужно – и автоцистерны с водой. Организовано все замечательно».
Несмотря на условия военного времени, испанские легионеры получали провиант с избытком. Так, кабо (сержант) Али Гурский, бывший русский офицер, пишет: «…я получаю солдатский паек вовремя и полностью и у меня есть все, что мне необходимо. Кормят здесь так хорошо, что нам могут позавидовать и средние рестораны, а в некоторых случаях и все вы, оставшиеся в мирной обстановке. Например, сегодня у нас такой обед: суп с лапшой, заправленный чесноком, томатами, луком; фасоль с кусочками мяса и цветной капустой, с вареным картофелем; каракатица жареная в своем соку, кусок телятины с жареной картошкой, горсть фиников (вчера – грецкие орехи), стакан вина. И это – в окопах, на фронте, на вершине горы, за тридевять земель от ближайшего города. Да еще большой белый хлеб… Я никогда не съедаю всего, а вечером часто не ужинаю, пью только кофе…
А вот что мы получили на Рождество: закуска – маслины, анчоус, кусок лангуста, кусок соленого огурчика, кусочек еще чего-то вкусного на зубочистках и кусок хлеба. Из напитков – стаканчик вермута и кофе. Красное вино – не счет: это вместо воды. Из горячей еды: пилав из ракушек, креветок и каракатица с томатным соусом; омлет с печеным перцем, кусок копченой ветчины, рислинга, филе с жареной картошкой, апельсины и яблоки, печенье, стейк. Еще – сигары-гаваны».
При этом солдатский (в том числе и сержантский) паек, в отличие от Французского иностранного легиона, ничем не отличался от офицерского. Причем здесь вообще не существовало понятия «офицерский» паек. В испанской армии знали лишь понятие «солдатский» или «легионерский» паек.
По свидетельству русских добровольцев, даже снабжение взятых в плен врагов было очень хорошим: «Разницы для пленных здесь никакой – для них то же самое, что и для наших. И, кроме жалования, им идет еще и паек. Денежный отпуск на пленных всего на 10 сантим меньше, чем на легионера – на самого знаменитого из всех наших солдат»[727]. Еда для легионеров и их пленников была почти одинаковой с той лишь разницей, что последним в паек включали меньше слив.
По свидетельствам наших соотечественников, это на них не особенно отражалось – пленные ежедневно получали за работу 25 сантим, якобы «совсем не перетруждаясь», работая в день всего 6 часов, с 6 до 10 с утра и с 6 до 8 вечером[728]. Как свидетельствовали русские легионеры, это «меньше, чем работает в летнюю пору мужик, русский или испанский»[729].
Особого упоминания заслуживают легионные госпитали. Так, Али (Сергей) Гурский описывает снабжение в одном из них, находившемся в Сарагосе. По его словам, «каждый раненый там получал печенье, торты, шоколадные конфеты, портвейн, восточные сладости, орехи, сигары, три пачки папирос и пять песет на личные нужды в день».
И при сравнении ситуации с питанием и снабжением других подразделений мира можно сказать, что в этом отношении Испанский иностранный легион занимал первые места в мире.
Единственно, от чего страдали русские легионеры в Испании, – от недостатка информации о происходящем на Родине и даже в белоэмигрантской среде, а также, если не считать Шинкаренко, от нехватки женского внимания. Первую проблему вскоре отчасти удалось решить, так как некоторые белогвардейские газеты и журналы стали посылать русским легионерам экземпляры своих изданий.
Следует заметить, что еще до начала гражданской войны как минимум четверо наших соотечественников «выросли» за пять лет до унтер-офицерских и даже младших офицерских чинов. В частности, об этом в своих письмах говорит Шинкаренко. Среди них были и рекордсмены, дослуживавшиеся до чина капитана. Правда, на такую «карьеру» у этих «счастливчиков» уходили долгие годы тяжелой и очень опасной службы.
Впрочем, в условиях испанской гражданской войны и быстрой убыли личного состава некоторые новые русские легионеры получили унтер-офицерские и даже офицерские чины всего за год-полтора.
По их же свидетельствам, это было очень нелегко, поскольку иностранцу здесь, где процветал культ смерти и храбрости, карьеру было сделать еще сложнее, чем во Французском легионе. Так, тот же Шинкаренко писал, что в его испанском клоне «офицеры – почти все испанцы».
Впрочем, некоторым удалось «шагнуть» еще дальше. Шинкаренко приводит пример, как один из бывших русских офицеров-кавалеристов не только стал командиром бандеры, но и в знак высшей признательности со стороны командования был назначен на высокий пост во франкистскую партию «Фаланга».
Впрочем, самого бывшего русского генерала, как и многих других его соотечественников, такие производства долгое время «обходили стороной». Во всяком случае, испанцы явно не выражали желания произвести русских в их прежние чины.
Это было обусловлено не столько предубеждением по отношению к ним, сколько наличием суровых внутренних правил, нацеленных на защиту собственных военных, по которым иностранцы в испанских вооруженных силах не могли подняться выше майора.
Как бы там ни было, испанцы изначально не оценили их опыт, что русских сильно раздражало. Многие из них жаловались на то, что даже когда их рекомендовали за доблесть и подвиги к повышению, штабы это игнорировали. По мнению русских волонтеров, их сознательно не производили в офицеры, поскольку в этом случае им автоматически пришлось бы выплачивать лишние деньги[730].
При этом они неоднократно выслушивали намеки, что прежде чем платить им деньги, надо проверить их лояльность, а также их способности на поле боя. Некоторые из испанцев доходили до того, что открыто говорили им, что «белые» русские обязаны служить бесплатно, чтобы таким образом показать искренность своих намерений и искупить вину их собратьев, вмешавшихся в испанские события на стороне республиканцев. Естественно, наши соотечественники отвечали на это руганью.
Долгожданное «производство» самого Шинкаренко произошло лишь в начале 1938 г., после полутора лет крайне опасной и напряженной службы, когда его 9-я бандера Иностранного легиона находилась в Толедо, где Шинкаренко неожиданно для себя получил похвалу и рекомендацию на производство в следующий чин от своего ротного командира.
Данное производство поддержала большая часть испанцев бандеры, что для него как бывшего генерала имело огромное значение. Это свидетельствовало о том, что ему удалось добиться уважения простых легионеров и ближайшего командования. Для этого потребовалось неоднократно проявлять выдающуюся доблесть и лучшие военные качества.
И отчасти недовольство русского генерала за невнимание к собственной персоне со стороны командования франкистов сошло на нет, поскольку произошедшее выглядело так, что «сам Франко лично» произвел Шинкаренко «за боевые заслуги» в офицеры испанской армии.
В конце войны такое «признание» распространилось почти на всех русских в армии националистов, которых «внепланово» произвели в лейтенантские и унтер-офицерские чины. Это произошло уже тогда, когда Франко праздновал свою победу. Тем самым он как бы оправдывался перед ними за прежде недостаточное внимание к их жертвам.
А несколькими годами позднее, уже во время Второй мировой войны, некоторых наиболее отличившихся русских, включая Шинкаренко он приятно удивил подарком, сделанным от имени испанского правительства, назначив им пусть и небольшую, но персональную военную пенсию.
О том, какую роль играл Испанский иностранный легион в событиях гражданской войны, можно судить уже по тому, что республиканцы прославившихся своей жестокостью легионеров в плен не брали[731].
И основными конкурентами последних как в «добывании воинской славы», так и в проявленных по отношению к противнику и населению занимаемых им территорий зверствам были марокканцы.
В этом-то и был парадокс: коммунисты долгие годы способствовали разжиганию в Марокко пламени антиколониальной борьбы, подстрекая его коренных жителей сопротивляться испанцам и французам. На протяжении 1920-х гг. война в Марокко почти не прекращалась, и казалось, что еще немного – и агенты Коминтерна здесь победят.
Однако этого не случилось. Испанский иностранный легион успешно справился с поставленными перед ним задачами, и после ожесточенных боев марокканцы были разбиты превосходящими по силе и технике противником.
В 1936 г., когда испанцы были заняты гражданской войной, казалось, для поборников идей Абд-эль Керима создалась благоприятнейшая ситуация для возвращения независимости. Но расчеты коммунистов не оправдались: марокканцы предпочли сражаться с оружием в руках в содружестве со своими прежними заклятыми врагами-легионерами против сторонников революционной анархии.
Разгадка здесь была достаточно простая, и такая позиция была обусловлена скорее не «денежным фактором», а религиозным. Так, насилие со стороны испанских красных в отношении католической церкви мавры расценили проявлением «сатанизма», и в результате местное духовенство призвало марокканцев выступить против «богоборцев».
При этом боевая обстановка показала, что легионеры и мавры имеют свои сильные и слабые стороны. Если легионерам не было равных в атаке, то они часто уступали маврам в стойкости обороны.
Впрочем, основное соревнование между ними происходило по борьбе с танками республиканцев: первое время бронетехника «красных» была для франкистов настоящим бичом, поскольку своих бронированных машин у них почти не было. Поступившие же в 1937 г. итальянские и немецкие образцы не могли конкурировать с советскими танками БТ-5, БТ-7 и Т-26. Они имели слабые броневую защиту (пробивались даже винтовочной пулей) и вооружение (зачастую только пулеметы).
Средства борьбы с танками у франкистов также были очень слабыми: противотанковые ружья оказались малоэффективными, а артиллерия была сравнительно малочисленна и в основном обладала недостаточной дальностью стрельбы.
Кроме того, долгое время франкистам не удавалось добиться превосходства в воздухе, и потому эффективно бороться с бронетехникой противника было невозможно.
В этих условиях легионеры разработали свою тактику противотанковой борьбы: они при атаке неприятеля пулеметно-винтовочным огнем отсекали от бронированных машин пехоту противника и забрасывали подошедшие танки самопальными бутылками бензина с подожженными фитилями.
В этом соревновании, как и в других случаях, легионеры и мавры проявили свои сильные и слабые стороны. Если на долю первых приходилось больше уничтоженных танков противника, то мавры лидировали в плане захваченных трофеев.
Во многом такие успехи объяснялись наличием ряда слабых мест в конструкции тогдашней советской бронетехники, в том числе большого количества горючих материалов, заметно понижавших ее живучесть в бою. Так, зачастую было достаточно попадания одного «коктейля Молотова», чтобы грозная броневая машина превратилась в груду обгоревшего металлолома.
Также борьба легионеров и мавров с танками облегчалась конструкционными недостатками последних и слабым двигателем, из-за чего они нередко застревали в окопах и становились легкой добычей противника. Заглохшую бронемашину окружали со всех сторон, требуя сдачи экипажа в плен, угрожая в противном случае сжечь его.
По данным легионера Шинкаренко, уже к марту 1937 г. только легионеры и мавры, без учёта других формирований франкистов, захватили у республиканцев 42 советских танка. Это позволило франкистам пополнить собственный танковый парк. Так, иногда легионерам в поддержку при наступлениях стали придавать танковые «секции» из восьми машин – шести немецких (пулеметных) и двух трофейных советских (пушечно-пулеметных).
Однако порой легионерско-марокканское соперничество выливалось в более острые формы противостояния. Временами вспоминалась и старая вражда времен завоевания Марокко, переходившая в стычки. Так, по свидетельству А.П. Яремчука, «в Годелье Васька Кривошея надрался, пошел на улицу и набил морду нескольким маврам, в том числе их сержанту. Он провел пять лет во Французском легионе и ненавидит арабов по традиции. Ваську мавры чуть не зарезали. Прибежали наши баски и сообщили нам, что он в опасности. Мы целой полуротой выскочили ему на помощь, окружили арабов и стали их успокаивать. Мне долго пришлось вести дипломатические переговоры, пока Ваську постепенно выталкивали из толпы. Потом его удалось увести домой. Обошлось все благополучно»[732].
Русские добровольцы своими боевыми качествами и доблестью в боях очень быстро доказали принимающей стороне, что они не зря носили офицерские погоны. И когда испанские военные говорили о сражающихся в их рядах наших соответственниках, то первым делом они подчёркивали их главный атрибут – храбрость.
В результате очень скоро испанские коллеги и односумы-иностранцы по Легиону забыли о своих прежних подозрениях относительно мотивации таких волонтеров и говорили про белогвардейцев, что они устойчивы против коммунистов и их идей «как горная порода».
Вот свидетельство подполковника Белой армии В.В. Правинского о том, что уже к концу декабря 1937 г. отношение к белогвардейским добровольцам среди испанских националистов коренным образом изменилось: «Несмотря на то, что самой главной виновницей кошмара и разорения Испании является Советская власть, или, как ее называют испанцы, «russes», наши друзья там заставили эту ненависть перенести на большевиков, а вокруг русского имени создали уважение и почет…
Почти все они за бои под Бильбао (на Северном фронте. – Ред.) были произведены в поручики (лейтенанты испанской армии. – Ред.)… и получили разрешение на формирование Русской роты под русским флагом именно из-за чудного отношения к ним со стороны всех властей, начальства и населения.
Служба, конечно, вообще тяжелая, особенно из-за возраста, но все довольны, что попали туда, и зовут всех (русских добровольцев. – Ред.) в свои ряды. Там русское имя в почете, они ни от кого не зависят и там, безусловно, есть ключ выхода из того положения, в которое мы, военные, везде попали, особенно во Франции…»[733]
Согласно легионеру Али (Сергею) Гурскому, отношение в Легионе к русским со стороны как испанцев, так и представителей других наций стало «замечательным» и командование во всем шло ему навстречу: «Капитан разрешил мне устроиться отдельно от компании как хочу, освободив от переклички по утрам и вечерам… отношение ко мне в бандере исключительно хорошее, как со стороны офицеров, так и солдат. Русских рядом – никого, и я говорю только по-испански, и с бандарином-знаменщиком – по-немецки), благодаря чему делаю успехи в языке…
Когда я был в деревне, ко мне бросился на шею один легионер: «Друг, брат, пойдем пить вино!» Спрашиваю его: «Почему я тебе брат?» «Так ведь ты – русский, а я – итальянец, оба в Легионе, значит, теперь братья!» Пришлось согласиться. «Но так как ты – хороший русский, то и плати за вино». Пил – и он пил, а вечером я его отнес в его роту. Очень милый человек!»
Согласно другому письму русского легионера, «…мы, русские, зарекомендовали себя так, что нас как боевой элемент ценят все, начиная от начальника Легиона генерала Ягуэ и кончая простым легионером. Этим и объясняется то, что нас не содержат в одной бандере. Почти все русские назначены начальниками в «лассы» – личными ординарцами. Во время серьезных боев командиры приказывают ординарцам находиться при них и никуда уже не посылают. Капитан знает, что русский ординарец его не бросит до конца и в случае ранения или смерти всегда вынесет из огня».
Подтверждением этим словам служит подвиг русского ординарца польского происхождения легионера Кемпельского, который при очередном наступлении находился при командире бандеры и спас его, раненого, ценой своей жизни и прикрывал отход своих товарищей, даже будучи сам подстреленным. И делал это, пока не был убит вторым попаданием.
Вскоре легионеры отбили изрешеченное пулями тело своего убитого товарища. По словам их русских товарищей, «капитан, обязанный Кемпельскому жизнью, выздоровел, и когда теперь ему представляют русского, то снимает фуражку, подходит, жмет руку, говоря: «Благодарю Вас за Кемпельского, который пожертвовал собой, чтобы спасти своего капитана. Каждый русский – родной член моей семьи!»
Между тем некоторые российские военные были невысокого мнения о большинстве испанских солдат и офицеров. Они с подозрением относились к «пассивности, медлительности и недостатку инициативы» как у националистической, так и республиканской армий, что во многом и привело к «чрезмерной затянутости» боевых действий[734].
Например, согласно записям белых добровольцев, за период с 1938 по начала 1939 г. русским волонтерам довелось участвовать лишь в одном значительном сражении, во время которого испанские солдаты, по словам Шинкаренко, больше стремились не разгромить противника, а сохранить свою жизнь и «уклониться от свиста пуль»[735].
В частности, он неоднократно приводит факты, когда испанцы с той и другой стороны ложились под огнем и проявляли нежелание драться. Например, в Мондрагоне «красные» и «белые» испанцы, столкнувшись друг с другом, просто стояли друг против друга несколько недель и не спешили воевать, даже не стреляли, хотя дистанция между ними была небольшая.
Ещё одним показателем «невысокой боеспособности» испанцев, по его мнению, служит то, что даже от огня барражной артиллерии с той и с другой стороны подчас вообще не было потерь. Возможно, по этой причине Шинкаренко был уверен, что те битвы, в которых он принял участие в Испании, были менее «современными», чем те, в которых он участвовал в 1914–1920 гг.[736]
По наблюдению Шинкаренко, в этом случае дело было не в недостатке храбрости у солдат, а в отсутствии инициативы у испанских офицеров. Он делал исключение из этого правила лишь для некоторых басков. Они, по его мнению, были «уравновешенными, практичными и хорошими солдатами»[737].
Бывший русский генерал считал, что право на подобные рассуждения ему давал его огромный военный опыт четырех войн. Правда, нередко такое впечатление наблюдалось из-за того, что зачастую русские волонтеры имели дело с мобилизованными, а не идейными добровольцами, не желающими проливать свою кровь за Франко[738].
Впрочем, белые офицеры у Франко вообще оценивали большинство своих испанских коллег невысоко: по словам того же Шинкаренко, «командиры были невообразимыми в искусстве ведения войны», вкладывая в эти слова негатив. По словам этого русского генерала и некоторых других добровольцев, «значительная часть испанских военачальников находится не на высоте и знает военную стратегию только по книгам, и тоже является разочарованием»[739].
Причем он критиковал в том числе и своего ротного командира, настоявшего на производстве Шинкаренко в лейтенанты, и писал в своем дневнике, что «пределом его знаний были книги и ничего больше»[740].
Однако независимые эксперты считают, что отчасти такие характеристики могут быть следствием раздраженности русских, считавших, что они обладают большим военным опытом, чем их испанские командиры, и заслуги которых не были должным образом отмечены.
При этом некоторые зарубежные исследователи, явно слабо разбирающиеся в истории, относятся к этим высказываниям с иронией. Например, они свидетельствуют, что русские добровольцы, произнося критические речи в отношении испанцев, одновременно тыкали себя в грудь пальцами, говоря, что они прошли через горнило всех европейских войн, хотя в двух последних они и были разбиты[741].
Непонятно, о каких войнах в данном случае говорит та же Джудит Кейн. Очевидно, она имеет в виду Первую мировую и Гражданскую войны. Однако не нужно полностью разбираться в военной истории, чтобы говорить о каком-то разгроме «русских»: сепаратный Брестский мир был заключен новой властью, пришедшей на смену старой в результате переворота, – русскими же большевиками, развалившими старую армию, но не императорской Россией. И её вооруженные силы уверенно вели боевые действия на европейском и особенно на кавказском театрах военных действий, и на начало 1917 г. говорить об их разгроме не приходилось.
Причем в последние годы существования царской России (1916–1917 гг.) российские войска, напротив, улучшили своё стратегическое положение. В отличие от 1915 г., ни одного действительно крупного поражения, в котором была бы разгромлена хотя бы одна русская армия с «классическими» проявлениями подобного разгрома вроде единовременно взятых трофейных знамен и десятков тысяч пленных, тогда уже не было.
Что же касается Гражданской войны в России, то, во-первых, в ходе её русские воевали против русских, причем людские и материальные (технические) ресурсы красных во много раз превышали ресурсы белых, так что говорить о том, что белогвардейцы проиграли войну из-за недостатка опыта или умения, могут только иностранцы, считающие, что по улицам Москвы до сих пор бегают медведи.
Если к этому добавить то, что еще раньше белых российскую территорию были вынуждены оставить войска интервентов из 14 стран, то ситуация и вовсе получается красноречивая. И приводить Гражданскую войну в России как пример «русской военной слабости» здесь абсолютно неуместно и безграмотно с исторической точки зрения.
Однако далеко не все белые доровольцы считали так же как Шинкаренко. Согласно письмам других русских легионеров, например, того же Али (Сергея) Гурского, уже к началу 1937 г. Испанский легион зарекомендовал себя одним из лучших подразделений франкистов во многом благодаря высоким качествам своих командиров. Так, по его словам, «…участники боев очень высоко отзываются о бандерах Испанского иностранного легиона, в которых имеется хороший командный состав».
Есть и такое свидетельство: «…9-я бандера. Ею командует майор Хосе Пеньярредондо. Молодой, хотя и постарше, чем бывали наши полковники в России. Он очень элегантно носит рану в лицо – небезобразный шрам над углом рта, рядом с бритыми усами. Прежняя, африканская рана. Другие – очень милые офицеры».
Между тем служба в Легионе для наших добровольцев не была легкой в том числе из-за того, что они страдали от осевших там уголовников. Выше Али (Сергей) Гурский писал, как его, раненного в бою, едва не ограбил другой легионер. И это был далеко не единичный пример подобного поведения солдат Легиона. Так, согласно письму другого русского добровольца, «6 февраля 1938 г. вечером прибыл из Легиона Евгений Владимирович Константинов. Был в Легионе ранен под Теруэлем и обморожен. С ним был там же некий Бонч-Бруевич, но так и остался в Сарагосе устраивать свои дела, и мы больше о нем не слыхали. Константинов приехал ободранный, в одной шинелишке, без сапог, ноги обмотаны тряпками: его обокрали в Легионе. Он ложится спать и все вещи привязывает к себе веревками, а остальные – за пазуху. Он был очень удивлен, что у нас не воруют и что у нас это не принято…»[742].
К сожалению, подобные случаи наглядно показывают то, что уголовный элемент в этом подразделении не смогла «выбить» даже война и что среди легионеров процветало «крысятничество».
Однако победой в испанской гражданской войне боевая книга русских испанских легионеров не закрывается. Они неоднократно участвовали в стычках в Африке с марокканской армией, которые в 1957–1958 гг. из-за спора по испанской колонии Ифни фактически вылились в «ограниченную войну».
И хотя в итоге Испании пришлось передать Марокко значительную часть своих былых североафриканских колоний, обильно политых кровью испанских солдат и в том числе русских легионеров, она удержала свои территории на крайнем севере страны. Испанский иностранный легион при этом неизменно показывал высокие боевые качества, достойные того, чтобы называться одним из лучших воинских подразделений в мире.
Впрочем, и после этого легионеры еще не раз сражались против марокканцев, ведь столкновения у испанцев с марокканцами случаются и в наше время, поскольку многие в Марокко считают испанские колонии на севере страны в Мелилье и Сеуте своей, незаконно оккупированной «чужаками» территорией, и поэтому исключать возможность возникновения новых войн в регионе нельзя.
Сегодня испанские легионеры продолжают служить своей стране, выполняя не только боевые, но и миротворческие задачи, например, в бывшей Югославии, где отметилась его «Австрийская» рота.