Теперь моей ответственностью было выстроить свою собственную культуру внутри офиса окружного прокурора Соединенных Штатов, которая позволит извлечь из нашей команды самый максимум, опираясь, по-разному, на уроки Джулиани и Фейхи. Я старался заниматься этой задачей с самого первого дня. Я нанял около пятидесяти новых прокуроров за время нахождения на посту окружного прокурора Соединенных Штатов, и сидел с каждым из них, когда их приводили к присяге в офисе. Я приглашал их привести свои семьи. Я говорил им, что когда они встанут и скажут, что представляют Соединенные Штаты Америки, произойдет нечто удивительное — совершенно незнакомые люди поверят в то, что они скажут следом. Я объяснял, что хотя и не собирался лопать их воздушные шары, это случится не из-за них. Это произойдет благодаря их предшественникам, которые путем сотен сделанных и сдержанных обещаний, и сотни раз произнесенной правды и мгновенно исправленных ошибок выстроили кое-что для них. Я называл это водоемом. Я говорил им, что этот водоем истины и доверия был построен для вас и заполнен для вас людьми, которых вы никогда не знали, теми, кто давно ушел. Водоем, давший возможность сделать так много хорошего учреждению, в котором вы служите. Замечательный дар. Я объяснял этим талантливым молодым юристам, что как и все великие дары, он так же налагает ответственность, священный долг оберегать и защищать этот водоем, и передать его последующим поколениям столь же полным, каким получили его вы, а может даже еще более полным. Я объяснял что основная проблема водоемов заключается в том, что их очень долго наполнять, но может осушить одна единственная дыра в плотине. Действия одного человека могут уничтожить то, что годами строили сотни людей.
В деле Уоксола правительственные следователи, включая агентов и аналитиков ФБР, пробежались по самым основам: они взяли список всех, продавших акции «ИмКлон» в одно время с Уоксолом. Одним из этих имен была Марта Стюарт. Она сбросила свои акции в тот же день, что и Уоксол, до того, как общественность узнала, что Управление по контролю за продуктами и лекарствами отказало новому лекарству, избежав потери примерно пятидесяти тысяч долларов. Такая потеря была в пределах погрешности округления для богатого человека вроде Стюарт с состоянием в сотни миллионов долларов, но следователи проявили бы халатность, если бы как минимум не допросили ее и не задали вопрос, почему она продала их именно в тот момент.
Стюарт была другом Уоксола, и следователи ожидали, что она скажет им, что когда узнала, что Сэм продает акции, то продала и свои. Конечно, она бы сказала им, что не знала, что в этой продаже было что-то незаконное, и что она очень сожалеет, если это было так. В этом случае она получила бы строгое предупреждение, возможно, незначительный штраф, и жизнь каждого потекла бы своим чередом.
За исключением того, что это было не то, что сделала Марта Стюарт.
Вместо этого, она сказала следователям, что у нее было постоянное соглашение с брокером, что он немедленно должен продать ее акции «ИмКлон», если они упадут ниже определенной цены, «дна». Стюарт сказала, что ничего не знала заранее о том, что Уоксол продает свои акции. Возможно, его продажа вызвала падение цены, запустившее ее распоряжение на продажу, но все это было большим совпадением. Не на что тут смотреть.
Федеральные следователи обычно не очень верят в совпадения. Ответ Стюарт подсказал им копнуть глубже. Среди множества странностей они обнаружили, что у Стюарт и Уоксола был один и тот же брокер. Они также выяснили, что брокер звонил Стюарт тем утром, когда продавал Уоксол. Она в то время находилась вне зоны доступа, так как летела на частном самолете на мексиканский курорт, так что брокер оставил секретарю Стюарт сообщеие, гласившее, что ему срочно необходимо поговорить с ней о Сэме Уоксоле.
После начала расследования федералы получили от брокера рукописные заметки. Эти заметки отражали наличие предварительно согласованного «дна» для продажи акций «ИмСток», как и сказала Стюарт. Но эти заметки были написаны двумя разными чернилами. Все было написано одним видом чернил, за исключением той части, что поддерживала заявление Стюарт.
Затем следователи изучили остальные странные детали. Они допросили секретаря Стюарт и узнали, что после начала федерального расследования продажи «ИмКлон» Стюарт попросила своего секретаря открыть на компьютере телефонное сообщение от брокера. Затем Стюарт попросила своего секретаря встать, после чего Стюарт заняла ее место за компьютером. Она выделила ту часть, в которой говорилось, что ее брокер звонил по поводу Сэма Уоксола, а затем перепечатала ее, чтобы удалить ссылку на Уоксола. Затем Стюарт сделала паузу. Вероятно, получше подумав о препятствовании правосудию таким неуклюжим способом на виду у потенциального свидетеля тяжкого преступления, Стюарт резко встала и велела секретарю восстановить слова, которые только что стерла.
Мне с самого начала не нравилось дело Марты Стюарт. Это был отвлекающий маневр, блестящий предмет, когда у нас было так много более важной работы. Пузырь высоких технологий конца 1990-х лопнул, и резкие колебания на рынке обнажили удивительный объем корпоративного мошенничества. Перефразируя памятные слова Уоррена Баффета, когда рынок обрушился, быстрый отлив выставил напоказ множество обнаженных купальщиков. На пляже оказались мошенники из компаний Энрон, УорлдКом, Адельфия, а также множество других — тех, кто обанкротил компании, уничтожил бесчисленные рабочие места, и обманом лишил инвесторов миллиардов. Мы работали как сумасшедшие в офисе окружного прокурора Соединенных Штатов в Нью-Йорке, чтобы выстроить эти крупные дела. И их было очень трудно построить, потому что все они касались содержимого сознания людей. В делах о торговле наркотиками, которыми я занимался много раз, задачей правительства было просто связать обвиняемых с действием. Если федеральные агенты врываются в комнату отеля и обнаруживают кило героина кучкой посреди стола, все сидящие за тем столом отправляются в тюрьму. Никто из них не может сказать, что им никогда не приходило в голову, что эта деятельность являлась незаконной, или что их бухгалтеры и адвокаты изучили героин и пришли к выводу, что он законен и уместен в соответствии с действующими правилами и предписаниями. Нет. Все отправляются в тюрьму.
В делах о корпоративном мошенничестве проблема заключалась в обратном. К концу дня правительство будет полностью понимать все действия. Мы будем знать, кто сидел за столом, и что это была за сделка. Но все за столом скажут, что они абсолютно не имели понятия, что эта запутанная, ипотечная, с обратной сделкой «репо», с обменом иностранной валюты сделка была нелегальной. Они неизменно скажут, что очень, очень сожалеют, что люди потеряли свои сбережения, но совершение преступления было последним, о чем они могли бы подумать.
На следователей и прокуроров легла обязанность вне всяких разумных сомнений доказать содержимое разума человека двенадцати присяжным, которые единогласно должны согласиться, что правительство выполнило свой долг. Очень тяжело. Не невозможно, благодаря великому дару двадцатого века правоохранительным органам — электронным средствам связи — но все же, сложно. Иногда электронная почта предлагает доказательства вида «кило на столе». В одном случае я столкнулся с тем, как финансовый директор пишет в электронном письме: «Я лишь надеюсь, что Комиссия по ценным бумагам не выяснит, чем мы тут занимаемся». Его коллега-управленец отвечает: «Забудь про Комиссию по ценным бумагам, когда придет ФБР, я выпрыгну в окно». Хорошенькое дело.
Но чаще всего правительство заходило в тупик в попытках доказать преступные намерения, даже перед лицом огромных финансовых потерь. Криков людей, что генеральный директор «должен был знать», или что ему «следовало знать», было недостаточно. Где доказательства вне всяких разумных сомнений, что он знал, что совершает преступление? Старшие должностные лица были шокированы, шокированы, что сотрудники низшего звена могли нарушить закон.
Среди всех этих крупных дел, над которыми мы так упорно трудились, чтобы предъявить обвинения, какое мне было дело до Марты Стюарт? Это было незначительное дело о лжи богатой личности, продавшей немного акций, потому что так сделал ее друг. У нас были некоторые доказательства, которые можно было добавить к инсайдерской торговле, если бы мы заняли агрессивную позицию с точки зрения закона, и у нас было умышленное воспрепятствование осуществлению правосудия, но это было далеко не плевое дело, особенно, раз оно проходило с участием присяжных, и касалось симпатичной личности самой любимой телеведущей Америки. Все чему-то научились у нее. Я сам однажды заталкивал листья базилика под кожу индейки на День благодарения по совету Марты Стюарт. Зачем было так напрягаться? Какая разница?
Но это дело перестало быть незначительным, когда однажды днем ведущий расследование помощник окружного прокурора Соединенных Штатов ворвался в мой большой кабинет с видом на манхэттенскую часть Бруклинского моста и Департамент полиции Нью-Йорка. Я мог целый день наблюдать людской поток в Бруклин и обратно, и в полицию и обратно. С широкой улыбкой и вытянутыми над головой обеими руками, словно сигнализируя тачдаун[6], он сказал мне, что получил требуемое.
Последний кусочек дела неожиданно пришел от лучшей подруги Марты Стюарт, Марианны Пастернак. Спустя несколько дней после якобы случайной продажи акций, они вдвоем сидели на балконе отеля в Кабо-Сан-Лукас, Мексика, наслаждаясь выпивкой на новогодних каникулах. Пока они болтали, любуясь чистым как драгоценный камень Тихим океаном, рассказала следователям Пастернак, Стюарт сказала, что беспокоится насчет Сэма Уоксола. Стюарт пояснила, что продала все свои акции «ИмКлон», потому что узнала через своего брокера, что так сделал Уоксол. Она добавила: «Разве не здорово иметь брокеров, которые рассказывают вам такое?»