«Франко, — сказал я, — это означает, что ты можешь верить мне, если мы не собираемся тебя убить».
«Да, — ответил он, удивленный моим вопросом. — Люди чести могут лгать лишь о самых важных вещах».
Жизнь во Лжи. Молчаливый круг согласия. Все под полным контролем босса. Клятвы верности. Мировоззрение мы-против-них. Ложь о вещах, больших и малых, на службе у какого-то извращенного кодекса верности. Эти правила и стандарты были отличительными признаками мафии, но на протяжении своей карьеры я удивлялся, как часто они применялись вне ее.
Начало моей карьеры в качестве прокурора, особенно моя роль в противостоянии мафии, усилило мою уверенность, что я правильно выбрал карьеру. Право не было очевидным путем для меня. В конечном итоге я выбрал карьеру в правоохранительных органах, так как считал ее лучшим способом помочь другим людям, особенно страдающим от рук сильных мира сего, криминальных боссов, задир. Я не знал этого в то время, но возможно, что произошедший со мной в шестнадцать лет меняющий жизнь случай, когда пистолет был в буквальном смысле приставлен к моей голове, сделал этот выбор неизбежным.
Вооруженный бандит не знал, что той ночью я буду дома. Он наблюдал через окно подвала и видел, как мои родители попрощались с лежавшей на полу гостиной фигурой, освещавшейся лишь экраном телевизора. Вероятно, он решил, что этой фигурой была моя сестра Триш. Но на самом деле это был мой младший брат Пит (Триш вернулась в колледж после осенних каникул, а наш самый младший брат, Крис, был на собрании бойскаутов). Спустя несколько минут после того как уехали мои родители, он выбил входную дверь нашего скромного дома в сельском стиле и направился прямо по лестнице вниз.
28 октября 1977 года, день, изменивший мою жизнь, был пятницей. Для большей части территории Нью-Йорка предыдущие несколько месяцев были известны как «лето Сэма», когда город и его пригороды терроризировал серийный убийца, охотившийся на сидевшие в автомобилях парочки. Но для северного Нью-Джерси это было лето — и осень — Насильника Рамси. Нападавшего прозвали так из-за дюжины нападений, начавшихся в городке под названием Рамси; наш городок, сонный Аллендейл, находился к югу от него.
Услыхав тяжелые шаги по скрипучей лестнице подвала и низкое рычание нашей собаки, Пит вскочил и спрятался. Но вооруженный бандит знал, что он был там. Он навел пистолет и велел моему брату выходить из своего укрытия. Он спросил, есть ли в доме кто-нибудь еще. Пит солгал, что нет.
В то время я был старшеклассником и ботаником, имевшим мало близких друзей. Словно в доказательство этого, тем вечером я был дома, заканчивая статью для школьного литературного журнала. Это должна была быть блестящая социальная сатира о крутых ребятах, задирах, и подавляющем давлении со стороны сверстников в старших классах. Статья запаздывала, и ей не хватало яркости, но мне больше нечем было заняться в пятницу вечером. Так что я сидел за столом в своей маленькой спальне и писал.
Находившийся в подвале с Питом бандит потребовал, чтобы его отвели в хозяйскую спальню. Вскоре я услышал прямо у себя за дверью звук двойных шагов, направлявшихся к комнате моих родителей. Затем я услышал новые звуки, когда открывались и закрывались ящики шкафа и комода. Охваченный раздражением и любопытством, я встал и открыл раздвижную деревянную дверь в ванную, разделявшую мою комнату и комнату родителей. Их комната была ярко освещена, и сквозь ванную я видел лежавшего на краю кровати Пита, его голова была повернута ко мне, но глаза плотно закрыты.
Я шагнул в комнату, посмотрел направо и замер. Коренастый белый мужчина средних лет в вязаной шапке держал пистолет и копался в шкафу моих родителей. Время замедлилось так, как я не испытывал больше никогда в жизни. Я на мгновение потерял зрение; оно вернулось в странном тумане, все мое тело пульсировало, словно моему сердцу стало тесно в груди. Заметив меня, бандит быстро подошел к Питу, поставил колено ему на спину и левой рукой приставил ствол пистолета к голове моего пятнадцатилетнего брата. Он повернулся ко мне.
— Двинешься, парень, и я разнесу ему голову.
Я не шевелился.
Грабитель выругался на Пита: «Я думал, ты сказал, что дома больше никого нет».
Затем грабитель убрал ногу с Пита и велел мне лечь на кровать рядом с братом. Стоя у моих ног, он потребовал рассказать, где может найти деньги. Позже я узнал, что у Пита были деньги в кармане джинсов, когда мы лежали там, и он не отдал их. Я отдал все. Я рассказал ему обо всех местах, которые мог вообразить — свиньях-копилках, кошельках, долларах мелочью, полученных от дедушек с бабушками на особенные события, обо всем. Вооружившись моими указаниями, грабитель оставил нас лежать на кровати и отправился на поиски.
Вскоре он вернулся и просто стал над нами, направив на нас пистолет. Не знаю, как долго он направлял его, не говоря ни слова, но достаточно долго, чтобы этот момент изменил меня. Я был уверен, что находился на волосок от смерти. Меня душили отчаяние, паника и страх. Я начал молча молиться, зная, что находился на пороге смерти. В следующее мгновение меня окатила странная волна холода, и мой страх исчез. Я принялся рассуждать, что если он пристрелит первым Пита, я перекачусь по кровати и постараюсь схватить грабителя за ноги. А затем я начал говорить — лгать, если точнее. Ложь так и лилась из меня. Я рассказывал, как чужды мы были со своими родителями — фактически, ненавидели их — что нам было плевать, что он забрал у них, и что мы никому не скажем, что он был здесь. Я лгал снова, и снова, и снова.
Грабитель велел мне заткнуться, и приказал нам обоим встать. Затем он начал толкать нас по узкому коридору от комнаты моих родителей, задерживаясь, чтобы обыскать комнаты и шкафы, мимо которых проходил. Теперь я был убежден, по крайней мере на время, что выживу, и начал стараться рассмотреть его лицо, чтобы суметь описать полиции. Он несколько раз пихал меня в спину стволом пистолета, велев отвернуться от него.
Я опять принялся болтать, снова и снова говоря, что ему нужно просто поместить нас куда-нибудь, и мы будем оставаться там, а он сможет уйти. Я начал ломать голову, пытаясь придумать такое место в доме — место, где нас можно было бы запереть. Вопреки здравому смыслу, я предложил туалет подвала, сказав ему, что мы не сможем открыть маленькое окошко, потому что мой отец запечатал его на зиму. Это было правдой лишь отчасти: мой отец вставил в раму окна прозрачный пластик, чтобы уменьшить сквозняк, но окно открывалось простым поднятием нижней половины.
Он отвел нас к туалету подвала, сделал знак войти и сказал: «Скажите своим маме и папе, что вы были хорошими маленькими мальчиками». Он подпер чем-то дверь туалета, чтобы не дать нам сбежать.
Мы услышали, как открылась и закрылась дверь гаража, когда грабитель вышел. Я начал дрожать, когда спал адреналин. Сотрясаясь, я взглянул на маленькое окошко, и внезапно его запомнило лицо грабителя. Он проверял окно снаружи. От этого зрелища у меня перехватило дыхание. После того, как его лицо исчезло, я сказал Питу, что мы останемся здесь до возвращения домой мамы с папой. У Пита были другие идеи. Он сказал: «Ты знаешь, кто это. Он собирается навредить другим людям. Нам нужна помощь». В моем дрожащем состоянии я не думаю, что полностью осознавал, что говорил Пит, или как мог закончиться этот вечер, если бы наша девятнадцатилетняя сестра Триш действительно была дома.
Вместо этого я сопротивлялся. Я был напуган. Пит недолго спорил со мной, а затем заявил, что уходит. Он вытащил пластик из окна, повернул защелку в виде полумесяца и поднял окно. Он выбрался наружу ногами вперед на задний двор.
Хотя, скорее всего, прошла лишь секунда-другая, в моей памяти осталось, что я долго стоял, глядя сквозь открытое окно в темную ночь. Мне следовало остаться на месте или последовать за братом? Я просунул ноги в окно. В то мгновение, как они коснулись холодной земли в саду моей матери, я услышал крик грабителя. Я упал на четвереньки и яростно пополз в густой кустарник позади дома. Грабитель уже схватил Пита и теперь кричал мне: «Выходи сюда, парень, или твоему брату не поздоровится». Я вышел, и грабитель принялся ругать меня за то, что я солгал ему. Наглый от еще одной умной лжи, я ответил: «Мы вернемся обратно», — и двинулся к открытому окну.
— Слишком поздно, — сказал он. — К забору.
Второй раз за тот вечер я решил, что умру. Пока не услышал, как громадный сибирский хаски Санденс нашего соседа появился у нас на заднем дворе вместе с бегущим за ним вприпрыжку владельцем, Стивом Мюрреем, учителем немецкого в старших классах и футбольным тренером.
Следующие секунды размылись в моей памяти. Я помню как бежал от грабителя в свой дом вместе с Питом и тренером Мюрреем по пятам, и захлопнул за собой дверь. Мы заперли дверь, оставив грабителя снаружи терроризировать жену и мать тренера, последовавших за ним, услышав переполох у нас в доме — поступок, заставивший меня ощущать чувство вины даже десятилетия спустя.
Затем мы взбежали по лестнице, погасили везде свет и вооружились. У меня в руке был большой мясницкий нож. Тогда у нас не было службы 911, так что мы набрали оператора, и я попросил соединить меня с полицией. Я говорил с диспетчером, который не переставая повторял мне успокоиться. Я объяснил, что не могу успокоиться, что в нашем доме был человек с пистолетом, и что он вернулся, и нам немедленно нужна помощь. Мы ждали в темноте у входной двери и обсуждали, как напасть на грабителя. К моему дому подъехала полицейская машина. Мы моргнули наружным освещением, и машина остановилась. Мы распахнули входную дверь и побежали прямо к офицеру, я был босиком и держал в руке большой мясницкий нож. Офицер поспешно сделал шаг от своего автомобиля, и его рука метнулась к оружию. Я крикнул «нет, нет!», — и указал на дом Мюрреев. — «Он направился туда. У него пистолет!» — грабитель выскочил из входной двери Мюрреев и пустился наутек в сторону соседнего леса.