Ещё гностики делили людей на «физиков» (людей тела), «психиков» (людей души) и «пневматиков» (людей духа). Это очень точная классификация, из неё лишь надо убрать свойственное гностикам высокомерие, и не думать, что это деление людей на первый, второй и третий сорт. Здесь все три сорта – первые. По простому говоря, «хорошие люди» есть в любой из этих категорий.
«Физиков» в любом обществе всегда подавляющее большинство. И не надо осуждать людей, живущих исключительно потребностями тела, они имеют право на существование уже хотя бы потому, что без них ни какое общество существовать не может.
«Психики», то есть «люди души», имеют устойчивую потребность в удовлетворении интеллектуальных и эстетических потребностей, а так же особых страстей – гордыни, тщеславия и т.д. В Советском Союзе, когда «Бога отменили», то, что связано с запросами «психиков», начали называть «духовностью»: любовь к искусству, например, заинтересованность наукой и т.д. На самом деле это не духовность, а «душевность», то есть стремление к удовлетворению запросов души, а не духа. Эта подмена происходит потому, что материалисты вообще отрицают существование духа.
«Пневматики» имеют, конечно, и телесные, и душевные запросы, но они подчинены у них потребностям духа, развитого в той или иной степени. Само собой, «пневматики» в любом обществе – едва заметное меньшинство.
Что такое «дух», «духовность», «духовная жизнь»? Митрополит Иоанн (Снычев) писал: «Дух, согласно учению Церкви, есть та сила, которую вдохнул Бог в человека, завершая сотворение его. Он есть искра богоподобия, горящая в душе человеческой, возвышая её безмерно над всякой земной тварью… Совесть – вот первое осязаемое проявление духовной жизни… Второе проявление духовной жизни есть свойственная нашему духу жажда Бога».
Иван Ильин писал: «Дух есть та творческая сила души, которая ищет подлинного знания, добродетели и красоты и, созерцая Божество, как реальное средоточие всякого совершенства, познает мир для того, чтобы осуществить в нем Его закон, как свой закон».
«Духовным называется такое состояние души, которое является восприятием, переживанием и осуществлением верховной объективной ценности. Такое состояние превращает душу в живой орган Божьей жизни, открывает человеку его назначение и в то же время указывает ему подобающие и необходимые формы бытия».
Итак, духовность – это в первую очередь жажда Бога, как высшей жизненной ценности. Духовность – наличие в душе вертикального измерения, устремленность души к высшему плану бытия. «Пневматик» не может жить без Бога, если он не обретает Бога, отчаяние превращает его в чудовище. «Пневматики» – не обязательно великие аскеты, но это люди, которые признают приоритет духа над брюхом. Им в разной степени удается воплотить свой духовный идеал, но они его имеют, и они не в состоянии от него отречься, потому что жить только материальными, интеллектуальными и эстетическими потребностями они не способны. «Пневматики» не чужды потребностям этого мира, но по-настоящему важно и актуально для них только то, что лежит вне этого мира.
Так вот. Вопрос о смысле имеет значение только для «пневматиков». И если мы начали разговор о смысле России, то должны понимать, что для большинства наших сограждан такая постановка вопроса не только не будет интересна, она вообще не будет понятна, и любая попытка заинтересовать широкие массы «каким-то там смыслом» была бы проявлением крайней наивности, так что мы сразу отсекаем от этой дискуссии основную часть общества.
Сейчас очень много говорят о будущем России все, кому не лень, но речь почти всегда идет об экономике, об уровне материального потребления, о том, насколько «справедливо» будет распределяться материальные блага. Большинство людей и так-то склонно воспринимать жизнь, как процесс материального потребления, а сейчас эта склонность уже оформлена в теорию. Называется «панэкономизм».
Михаил Веллер писал: «Сегодня в мире господствует панэкономизм, утверждающий, что всё вытекает из уровней производства и потребления. И все процессы в мире – следствие стремления потреблять больше и борьбы за это … Как наука, панэкономизм атеистичен. Как вульгарное течение панэкономизм формалистичен и механистичен: рассматривает людей, как роботов без души и без нервной системы».
Владимир Воложанин и Владимир Петров о том же: «Есть такое понятие «экономическая модель человека». В соответствии с данным понятием человек – это разумное социальное животное, жизненной целью которого является максимализация индивидуальных потребностей, носящих полностью торгуемый характер. В основе существующего миропорядка лежит как раз именно эта модель».
Так вот панэкономизм придумали «физики». Повторюсь: «физики» были, есть и будут. Это нормально. Но в наше время «физики» интеллектуально доминируют и рекрутируют элиты из своей среды. А вот уже совсем не нормально. Низшие потребности не могут и не должны управлять высшими потребностями, доходя до полного отрицания последних. В низших потребностях нет ни чего плохого, в той или иной степени они присущи всем людям, они лишь должны находиться в подчиненном положении. Если носители исключительно низших потребностей начинают доминировать – тушите свет.
При этом панэкономизм глубоко и сущностно демократичен. Он заведомо рассчитан на то, чтобы понравиться большинству, которое всегда состоит из «физиков». Панэкономизм не переспоришь, как невозможно переспорить желудок без ушей. И вот об это обстоятельство сейчас разбиваются попытки создания какой бы то ни было иделогии. Наши идеологи, отнюдь не страдающие панэкономизмом, пытаются противопоставить ему нечто столь же демократичное. Но это невозможно. Любая идеология по определению недемократична. Идеология – это об идеалах, а большинству ни какие идеалы не нужны вообще.
Вот, скажем, выражает человек некую идею, а ему говорят: «Это не может быть привлекательно для большинства людей, люди за этим не пойдут». Так демократизм нашего мышления губит на корню любую идеологию. Нет и не может быть идеи, привлекательной для большинства. Идеи – удел меньшинства. В нормальном обществе это меньшинство является правящим и ведет за собой большинство. Идеалы и смыслы определяют «пневматики». Любая идеологическая полемика возможна только внутри этой очень маленькой части общества. Так что не ждите «популярных идей». Их попросту не бывает.
В нашем демократическом обществе само слово «смысл» уже до того выветрилось, что придется объяснять его значение, хотя это вроде бы и не специальный термин, а слово из активного словарного запаса. Вопрос о смысле жизни потому и является тупиковым, что мы уже очень смутно осознаем, что такое смысл. Так что же это такое?
Недавно я гулял с четырехлетним внуком, мы подошли к реке. Он внимательно посмотрел на относительно прозрачную воду и спросил: «Зачем камни в реке лежат?» И я растерялся. Ведь я привык отвечать точно на поставленный вопрос. Вот если бы он спросил: «Почему камни в реке лежат?», так я бы ему целую лекцию прочитал. Но он спросил «зачем?», и я не знал что ответить. Я уже успел подумать, что он неточно сформулировал вопрос, ведь ребенок может вместо одного слова употребить другое, но тут он сам ответил, причем именно на вопрос «зачем?»: «Камни защищают реку». Я просто обалдел. Он спросил меня о смысле. И пусть в его ответе было больше поэзии, чем реальности, но и ответ был о смысле. Незамутненное детское сознание воспринимает мир, как нечто имеющее смысл в каждой своей детали, здесь даже камни лежат в реке не просто так. А ведь – воистину. О чем же спрашивают взрослые? Почему? По какой причине? Как долго? С какими последствиями? Всё это мелкие вопросы, ответы на которые ни чего не объясняют. А вот «зачем?» спрашивают очень редко.
Гейдар Джемаль писал: «Противостояние простому самотождеству бытия есть революционный прорыв в смысл». Прекрасные и горькие слова. Демократичность нашего сознания довела до того, что мнение «физиков» стало мерилом всех вещей, и чтобы пробиться к смыслу жизни нужен «революционный прорыв», безжалостно сметающий привычные обывательские полуправды.
Что такое человек, живущий со смыслом? Джемаль пишет: «Например, у тебя деньги в кармане, но ты не идешь в казино, не покупаешь «мерседес», а делаешь какое-нибудь дело, которое не приносит тебе непосредственно ни какой выгоды».
Впрочем, так может вести себя и человек, в жизни которого просто есть некакая сверхзадача. Цели, задачи и даже сверхзадачи не надо путать со смыслом. Цель человека может быть, например, в том, чтобы добиться всемирной славы. Побить мировой рекорд. Стать нобелевским лауреатом. Создать великую империю. Построить дом, посадить дерево, воспитать сына. Всё это цели и задачи, которые могут быть совершенно бессмысленными. Потому что по их достижении человека всё равно поджидает страшный, порою просто убийственный вопрос: «Зачем?» Зачем нужны были слава и власть? Зачем рекорды и открытия? Зачем дома, деревья и сыновья? Сколько раз люди, добившиеся целей, которые перед собой ставили, чувствовали полную опустошенность и спрашивали себя: «Зачем мне это было надо? Ну, вот я чемпион. Лауреат. Император. А теперь, кажется, что всё это не стоило потраченных усилий. Всё какое-то бессмысленное».
Смысл – это высшая окончательная цель, по достижении которой уже не спросишь «зачем?» Подлинный смысл человеческой жизни или жизни страны может придать только религия. Это бесспорно следует из простейшего и совершенно неопровержимого философского утверждения: цель процесса всегда лежит вне процесса. Если человек строит дом, его цель не может быть достигнута в процессе строительства, она будет достигнута, когда процесс завершится. Это тем более справедливо по отношению к высшей и окончательной цели – к смыслу жизни. Жизнь это процесс, смысл её может быть обретен только по окончании процесса. Смыслом жизни не может быть сама жизнь. Жизнь – не самоцель. Смысл земной жизни лежит за её пределами, он осуществляется лишь после её завершение. Если человек не верит в «жизнь после смерти», его жизнь по определению лишена смысла. Он будет иметь лишь тактические, по существу – ничтожные цели и задачи, достижение которых в конечном итоге ни на что не направлено.