сили святого старца и предложили ему из трех бумажек с именами кандидатов выбрать одну. Старец вытянул имя епископа Тихона (Белавина), хотя по голосам лидировал митрополит Антоний (Храповицкий).
Конечно, соборяне молились о том, чтобы Господь просветил их разум, конечно, они стремились не настоять на своём, а стать инструментами Божьей воли. Но они не рискнули полностью положиться на чистоту своей молитвы, на то, что сумели в своей душе четко разграничить «Божье веление» и «многомятежное человеческое хотение», они решили довериться жребию, чтобы Бог их поправил, если они ошибаются. И Бог их поправил. И время подтвердило, что, несмотря на все блистательные качества владыки Антония, Русская Церковь нуждалась тогда в патриархе несколько иного склада, в таком, как святитель Тихон.
Итак, демократическая процедура – это способ выяснить народную волю, а соборная процедура – способ выяснить Божью волю. В этом их принципиальное, корневое отличие. Остальное – частности.
Чем же земские соборы отличаются от церковных? Насколько мне известно, ни кто, ни где, ни разу не утверждал, что церковные соборы – это одно, а земские соборы – это совсем другое. Поэтому я был так удивлен, обнаружив у Льва Тихомирова следующие мысли: «Истинная монархия почти не может существовать без присутствия около себя «голоса земли», каких-либо «совестных людей» той или иной формы «земского собора»… А между тем, земский собор – учреждение демократическое. И однако, составляя для монархии огромную потребность, он ни чуть не дает верховной власти – демократии».
Несмотря на авторитетность этого суждения, продолжаю пребывать в уверенности, что земский собор учреждение отнюдь не демократическое, а теократическое. Приведу простой пример. Когда в 1613 году земский собор избрал царя, от кого Михаил Романов получил власть: от Бога или от народа? Если от народа, тогда с тех пор у нас правильной монархии не было вообще, народ фактически получил значение источника власти и царская власть стала делегированной от народа. Если же царь получил власть от Бога, тогда как можно называть земский собор учреждением демократическим? Если через собор проявила себя воля Божия, тогда собор получает значение боговластия, а отнюдь не народовластия. Весь вопрос в том, чего искали соборяне – своего или Божьего. Понятно, что на соборе хватало бурления людских страстей, понятно, что там сшибались чисто человеческие интересы и мнения, и каждый тянул одеяло на себя. Но это проявление человеческого несовершенства, люди могут, прикрываясь Божьей волей, просто думать о том, какой царь им выгоднее. Но так же ведь и самодержец порою может выступать в роли самодура, обслуживая собственные прихоти или интересы олигархических групп, вместо того, чтобы пытаться следовать Божьей воле. Тем не менее, мы вместе с Тихомировым продолжаем считать, что смысл монархии именно в том, чтобы царь следовал Божьей воле. А если это не всегда бывает так, то лишь в силу человеческого несовершенства. Потому и не в раю живем, что все мы, включая царя, порою бываем очень скверными исполнителями Божьей воли даже тогда, когда искренне к этому стремимся.
Так же и с собором. Если он порою являет собой буйство «многомятежных человеческих хотений», то это не определяет смысл собора, это относится к его недостаткам. А сам смысл собора именно в том, чтобы выяснить, что хочет от людей Бог, кто будет угоден Богу в качестве царя, и так далее. К сожалению, на Руси есть вечевая традиция, и мы можем соскользнуть в эту сторону, но если собор превратится в вече, он перестанет быть собором.
Вы думаете, это теоретические тонкости, в которых не много смысла копаться? А вот представьте себе, что мы решили реставрировать монархию и созвали с этой целью Земский собор. Если мы будем понимать смысл собора так, как понимает его Тихомиров, избранный соборянами царь ни чем не будет отличаться от президента. Получивши власть от «учреждения демократического», он окажется фактически подчинен народной воле. Ведь имеющий власть всегда зависит от того, от кого он получил власть. Вот такие милые «пустяки».
Но дальше я вообще перестал понимать Льва Александровича. Он пишет: «Так соборное начало в Церкви стремится дать целостное выражение мнения и действия всей Церкви … В Земских Соборах это начало имеет целью выразить мнение всей нации».
Похоже, Тихомиров и церковные соборы понимает в смысле демократическом? Неужели, когда в Символе веры мы называем Церковь соборной, мы имеем в виду Церковь демократическую? А как ещё понимать утверждение, что «соборное начало в Церкви стремится дать целостное выражение мнений…»? Осмелюсь напомнить, что Глава Церкви – Христос, а у Христа ни по какому поводу нет и не может быть ни каких «мнений», потому что Христос есть Сама Истина. И либо мы пытаемся приблизиться к Истине, и собор нам в этом помогает, и тогда мы в Церкви, либо собор превращается в «обмен мнениями», и тогда это дело уже не богочеловеческое, а чисто человеческое.
Так же и с Земским Собором. Если это способ выразить «мнение всей нации», тогда это просто демократия. Каким же ещё словом называется стремление нации жить согласно собственному «мнению»? Либо мы понимаем собор, как способ постижения Божьей воли, которая не зависит ни от каких человеческих «мнений», и тогда цель собора совсем не та, о которой говорит Тихомиров.
Мне кажется, я понимаю, откуда у Льва Александровича появились такие мысли. Похоже, он создал теорию, опираясь на практику, а на практике земские соборы у нас действительно понимались, как «голос земли», как учреждения, при помощи которых царь советовался с народом. Нет ни малейшего сомнения в том, что такие учреждения нужны, и что без них «истинная монархия почти не может существовать». Царь должен слышать свой народ в лице «каких-либо совестных людей», но вовсе не обязан поступать по их воле. Эти «совестные люди» не имеют власти над царем, они вообще не имеют ни какой власти, а зовут их действительно для «обмена мнениями», что само по себе безусловно есть благо. Речь идет о совещательном органе при особе монарха, каковой, конечно, должен быть, и каковой часто в нашей истории получал название собора, но собором по сути не являлся. Нельзя же брать церковное понятие и переводить его в гражданский оборот с совершенно другим значением. Церковные соборы ни когда ни чего не «советовали», они не были голосом «выборных людей», они являлись голосом Церкви в её мистическом значении, то есть голосом Христа. Поэтому совещательные учреждения при особе монарха нельзя называть соборами, хотя такая традиция есть. Вообще, теорию опасно создавать, опираясь исключительно на практику, потому что практика пестрит благоглупостями.
Итак, Земский Собор есть инструмент боговластия наряду с особой монарха, и в этом смысле он есть учреждение монархическое. Монархия получает необходимую устойчивость, когда наряду с единоличным проводником Божьей воли – царем, действует так же коллегиальный проводник Божьей воли – Земский Собор.
Элита
Подлинная монархия невозможна без подлинной аристократии, составляющей особое сословие. Именно аристократия являет собой главную опору трона. И вот тут мы вынуждены признать, что на Руси ни когда не было настоящей аристократии, и в этом была главная слабость русской монархии.
Русская монархия как таковая была едва ли не лучшей в мире, потому что являла собой наиболее внятный и законченный образец боговластия. Несмотря на полное отсутствие монархической теории, царь и народ понимали смысл царской власти одинаково, как власть дарованную Богом ради служения Богу, в этом царь и народ были едины, и это было не только политическое, но и духовное единство – подлинное чудо государственного строительства.
Русская монархия далеко превзошла Византийскую, связанную с римским образцом пожизненного диктатора и имеющую очень смутные представления о династичности. На Руси ни какой наглый солдат, будь он всех храбрее и всех умнее, ни когда не мог провозгласить себя царем, русское монархическое мышление было изначально строго династическим. Русское сознание избежало соблазнов западного абсолютизма, когда власть короля понималась, как делегированная народом, хотя Петр I по сути провозгласил именно абсолютизм, но русский народ, похоже не узнал об этом, оставаясь в уверенности, что царь правит милостью Божией, а не милостью народной. И ни когда русское самодержавие не было восточной деспотией, где источником власти падишаха по сути является его собственная воля. Русские люди всегда знали, что как они подчиняются царю, так и царь подчиняется Богу.
Но вот что касается аристократии, то она у нас словно списана с восточных деспотий. Русский боярин относился к царю примерно как сатрап к падишаху. Перед царем боярин готов был ползать на брюхе, регулярно предоставляя государю все необходимые доказательства собственного ничтожества, а вот «людишек» боярин топтал конем, они для него – грязь. Перед царем боярин унижался, не считая это проблемой, а народ боярин унижал, находя в этом удовольствие. Это всегда так: любят унижать других только те, кто и сам склонен к холуйству и раболепству. Главная проблема русского боярина, псевдоаристократа – хронический недостаток человеческого достоинства.
Настоящий аристократ готов отдать за государя жизнь, но он не встанет перед ним на колени, потому что на колени он встает только перед Богом. Настоящий аристократ пожертвует для государя всем, но он не станет перед ним унижаться, а потому и сам не склонен унижать подвластных ему людей. Настоящий аристократ – это подчеркнутое личное достоинство, чуждое холуйству и раболепству. Своё достоинство аристократ полагает равным монаршему, но принимает положение вещей, и служит трону не за страх, а за совесть. Аристократ исполнен смирения, но чужд человекоугодия. На тонком ощущении грани между смирением и человекоугодием и строится настоящая аристократия.
И где вы видели у нас такую аристократию? Русская псевдоаристократия выросла из торговой олигархии, это её родовая травма. Наши удельные князья, а позднее – бояре несут на себе явный отпечаток низменной торгашеской психологии (Подробнее об этом в моем очерке «Что значит быть русским?») Позднее, в имперский период, что-то начало меняться, русское дворянство начало приобретать некоторую аристократичность за счет того, что впитало некоторые европейские идеалы. Парадокс, правда? Запад, воспринимаемый нами, как источник всяческой заразы, влиянием своим облагородил русское дворянство. Пушкин, желая подчеркнуть благородство и великодушие Николая I, сказал: «Наш государь – настоящий рыцарь». Видите как – рыцарь. В русском языке подходящего слова не нашлось. Но какая разница, из какого языка слово, если понятие за ним скрывается хорошее. Православие выражено и сформировано тоже не нами, но оно стало нашим. Так почему бы и рыцарству не стать нашим, особенно если учесть, что Запад давным давно утратил рыцарское начало, оно кроме русских сегодня уже ни кому не может быть интересно.