Отбор текстов в сборниках святочных рассказов показывает, что авторы и издатели, по крайней мере, интуитивно ощущали отличительные признаки жанра, что позволяло им квалифицировать рассказ как святочный или подходящий для публикации в таком сборнике. Просмотр отдельных циклов «Святочных рассказов» различных авторов конца века позволяет сделать ряд выводов. Преимущественно в сборники включались произведения, приуроченные к святкам, Рождеству или Новому году. Примером такой «безукоризненной» в жанровом отношении книги могут послужить «Святочные рассказы» Ф. Д. Нефедова (М., 1895), содержащие едва ли не весь спектр текстов зимнего календарного цикла — и собственно святочные, и рождественские, и новогодние. Одни из них сохраняют реликт устного бытования текста («На Новый год»), другие содержат богатый этнографический материал («Чудная ночь»), третьи представляют литературную обработку быличек («Сгинула девка»), и, наконец, четвертые разрабатывают один из вариантов мотива «рождественского чуда» («Перевозчик Ванюша», «Спасена», «В лесу»).
Столь же образцовы в жанровом отношении «Святочные рассказы» Ал. П. Чехова (СПб., 1895), который, подобно Нефедову, составил свой сборник из текстов, печатавшихся ранее в праздничных номерах периодических изданий. Здесь также встречаются рассказы как со святочными («Сочельник в снежном заносе», «Тришкина душа», «Художник и черт»), так и с рождественскими мотивами («Звезда», «Тяжкий грех», «Нарушитель закона»). Но все же рассказы Ал. Чехова отстоят от народной традиции дальше, чем нефедовские, что проявляется и в отсутствии рамочной композиции, и в разрабатывании фантастических сюжетов западноевропейского происхождения («Художник и черт»).
Еще в большей степени расшатывается «календарная» природа жанра в сборнике святочных рассказов Д. Н. Мамина-Сибиряка (СПб., 1898). Во-первых, Мамин-Сибиряк наряду с традиционными святочными и рождественскими текстами («Отец на Новый год») включает в свою книгу рассказы, приуроченные к другим календарным датам, и не только праздничным: Пасхе («Земля не принимает»), Страстной неделе («Страшные дни», «Рай красный»), Касьянову дню («Душа проснулась») и др. Во-вторых, в большой группе произведений, вошедших в сборник, календарная приуроченность вообще отсутствует («Бабий грех», «В девятом часу», «Темные люди», «Последние огоньки», «Старая дудка», «Седьмая труба»). Такой отбор текстов примечателен еще и потому, что у автора вовсе не было недостатка в «подходящих» к святкам рассказах: опубликованные в праздничных номерах «Мира Божьего» и «Детского чтения» приуроченные к Рождеству «Зимовье на Студеной» и «Серая шейка» в сборник не вошли[777]. Но может быть, Мамин-Сибиряк не захотел включать рассказы, адресованные детям? Однако и это не так: сборник его содержит, например, детскую святочную сказку («Он»). По всей вероятности, недостаток «жанровой чистоты» «Святочных рассказов» Мамина-Сибиряка объясняется другими причинами — процессами, происходящими внутри самого святочного жанра.
К концу века жанр святочного рассказа, быстро размножаясь в периодических изданиях и поддерживая таким образом свою «календарную» природу, параллельно с этим утрачивает ее. Идут два противоположных процесса: если периодика акцентировала роль календарной приуроченности и связь жанра с устной традицией, то в сборниках святочный рассказ постепенно порывал со своим фольклорным оригиналом и превращался в чисто литературный жанр, независимый от времени его потребления. Этот процесс особенно заметен на примере сборников «Святочных рассказов», принадлежащих перу писателей, далеких от традиции устной народной словесности и воспринявших святочный жанр лишь с его содержательной стороны.
Такой «интеллигентский» подход неожиданно обнаружился в сборнике Мамина-Сибиряка, казалось бы сознательно ориентировавшегося на изображение народной точки зрения. Аналогичное пренебрежение приуроченностью текста свойственно и «Святочным рассказам» Вас. Ив. Немировича-Данченко, впервые вышедшим в 1890 году и выдержавшим четыре издания. Наряду с рождественскими («Ирод» — о раскаянии и примирении на Рождество), здесь попадаются рассказы пасхальные («Христос воскрес»), тексты не святочные, но связанные с комплексом святочных мотивов («Щеглы» — о замерзающих осенью детях и об их предсмертном видении умершей матери) и, наконец, тексты, имеющие с рождественско-святочным праздничным циклом весьма отдаленную связь («Воскресная песня» — о томящемся в темнице поэте, страдающем за народ). Та же «размытость» границ жанра заметна и в сборниках святочных рассказов А. Н. Бежецкого (псевдоним А. Н. Маслова) (СПб., 1885), П. В. Засодимского (СПб., 1884) и некоторых других писателей.
Бóльшая чистота жанра обычно свойственна сборникам детских святочных рассказов. В качестве примера приведу составленную И. Горбуновым-Посадовым книгу «Рождественская звезда» (М., 1914), которая содержит переводные рождественские тексты для детей. «Святочные рассказы» Н. И. Познякова в основном разрабатывают традиционные рождественские сюжеты детской святочной словесности: о поездке гимназистов домой на рождественские каникулы («Опять на родину!..»), о тоске детей, лишенных домашнего праздника («Кока — Коле», «На волоске»), о судьбе елок, сыгравших свою роль на рождественском празднике («Счастливая и кичливая»), о детях, рассматривающих елку в окне богатого дома («Без елки»), и т. п. Но и в сборнике Познякова встречаются произведения, приуроченные к другим праздникам (как, например, «благовещенский» рассказ «Весной запахло» и «никольский» «Святой Николай»), или же соотносящиеся со святочными текстами только общим мотивом (например, мотивом «бурана в степи» в рассказе «Револьвер»). Сборник рождественских рассказов для детей В. П. Желиховской «Звездочка» (1902) представляет собой обычный набор нравоучительных детских произведений, среди которых лишь несколько приурочено к Рождеству.
Все это свидетельствует о том, что термин «святочный рассказ», во-первых, стал «покрывать» любой календарный текст, а во-вторых, иногда вовсе утрачивал свою календарную закрепленность, отчего временная его характеристика оказывалась нейтральной: время происшествия переставало играть какую бы то ни было роль. Ведущим показателем принадлежности произведения к этому жанру становилась не временная его приуроченность и устное функционирование, а его тематика — мотивы, сюжет. Любой фантастический сюжет (традиция народных святок), любая интерпретация «чуда» (традиция Рождества) могли служить основанием для включения произведения в цикл «Святочных рассказов». Само же название сборника, теряя свой «календарный» смысл, гораздо в большей степени стало характеризовать тематику содержащихся в нем произведений. Поэтому своеобразным дублетом названия «Святочные рассказы» могли выступать «Задушевные рассказы» (П. В. Засодимский, СПб., 1883) или же «В зимние сумерки» (М., 1901), в состав которых включены самые разнообразные календарные и некалендарные тексты.
Представление о том, что сборники святочных рассказов всегда готовились как подарочные издания и рекомендовались для чтения на святках и в Рождество, не вполне соответствует действительности. На практике такие сборники, представляющие собой как сочинения отдельных авторов, так и антологии святочных/рождественских рассказов группы авторов, выходили и попадали на книжные прилавки в любое время года. Тем самым утрачивалось специфическое свойство жанра святочного рассказа (обязательность его функционирования в определенное календарное время — на святках), но укреплялась его литературная природа: из жанра фольклорного типа, для которого особенно важны внелитературные обстоятельства его бытования, в сборниках святочные рассказы превращались в чисто литературный жанр.
Святочная «продукция» Н. А. Лейкина
В наименьшей степени процесс утраты святочными рассказами календарной прикрепленности затронул юмористические тексты, образцом которых может послужить «святочная продукция» издателя знаменитых «Осколков» Н. А. Лейкина. Лейкин начал свою литературную деятельность в начале 1860‐х годов, когда он сотрудничал в изданиях разных направлений — «Библиотеке для чтения», «Отечественных записках», «Современнике», «Искре», а с начала 1870‐х годов — в «Петербургской газете». Почти в течение четверти века (с 1881 по 1905 год) Лейкин издавал самый популярный и самый либеральный из всей юмористической прессы журнал «Осколки», в котором печатались почти все известные юмористы конца века — В. В. Билибин, Л. И. Пальмин, Л. Н. Трефолев, А. П. Чехов и другие. Сам Лейкин, отличавшийся, по сведениям современников, «фантастической работоспособностью», поместил в «Осколках» около полутора тысяч своих произведений. Подавляющее их число написано в жанре сценок. Этот жанр, который обычно считают восходящим к физиологическому очерку 1840‐х годов, постепенно утратил социальную остроту, свойственную очерку-сценке писателей «натуральной школы», и превратился в чисто развлекательный. Он был подхвачен юмористической журналистикой, которой вполне подошел из‐за удобства обыгрывания в нем речевых и поведенческих штампов разных слоев общества. По крайней мере, «Развлечение», один из первых еженедельников, уже с 1859 года печатает сценки в каждом номере. В большинстве своем образцы этого жанра представляли собой поверхностно и довольно небрежно написанные комические бытовые картинки. И сценки Лейкина в этом отношении не составляют исключения. «Ориентация на вкусы своего читателя все больше низводила его произведения до уровня второсортной литературы»[778].
В сценках, публикуемых в «Осколках», Лейкин рисует своих героев в самой разнообразной обстановке и в самых разнообразных обстоятельствах. Как пишет А. П. Чудаков, герой Лейкина «попадает в орбиту изображения в любое время года, в будни и в праздники, днем и вечером, ночью и на рассвете»[779]