– Какой командировки?!. Ах, да… Понял… Конечно, вернулся!!!
– Тогда я сегодня подскочу на Кораблестроителей, обрадую хозяев. И завтра – жди сюрприз. Да! Ты в командировке не поиздержался ли?
– Поиздержался. Но это не к спеху. Заодно – просьба! Швед, ты же у нас спец! Проконсультируешь на досуге, во что может обойтись капитальный ремонт двух машин? «Мерседеса» и «Волги».
– Сильно побились?
– В хлам!
– Понял… Проконсультирую.
– Договорились! Ладно, я пошел Леньку искать!
Птенца я действительно нашел на третьем этаже. Условия содержания у него, конечно, сильно отличались от моих. Палата на четверых, запашок, синюшные морды соседей. Зато в стране бесплатное медицинское обслуживание!
У нас с Резо свои отношения, еще со времен, когда на него ребята Тащилы наехали и… отъехали – моими стараниями. Пришлось Тащиле даже из Питера отправляться куда подальше- ищи, Тащила, морфий в сопредельных республиках, а наших айболитов не трогай. Так что ни о каких деньгах и речи быть не могло у нас с Резо. Впрочем, как и в тех случаях, когда вдруг среди ночи к Чантурия в больницу прибывали крепкие парни с подстреленным приятелем на руках и убедительно (УБЕДИТЕЛЬНО!) требовали прооперировать. И Чантурия оперировал под прицелом «пушек». Благо, что операции пока завершались успешно. А если бы нет? Но от выложенных на стол после операции пачек с сотенными отказывался наотрез. У Резо свой кодекс чести. Что же касается остальных больных, то – бесплатное медицинское обслуживание и есть бесплатное: никто ничего не должен врачу, а врач – соответственно…
Ну ладно! Леньку-то я завтра отсюда передислоцирую. Жаль, Чантурия отправился отдыхать после напряженного ночного «дежурства»: а то бы – уже сегодня. Ах ты, птенчик ты наш, Цыпа!
– Евгени-и-ич!!!
«Гуси летят…», Цыплаков, «гуси летят…». Так я его никогда и не приучу, видимо. Впрочем, я сам был рад не меньше. Все-таки неудачный ученик почему-то всегда самый любимый ученик. «А поворотись-ка, сынку!». Сталлоне ты наш. Да, перекачал себя Ленька, «железом» увлекся – не быть ему мастером в каратэ, там мышцы нужны гладкие, «мобильные». Ну, да пусть! Цыпе важней на пляже перед мочалками выпендриваться – выпендривайся на здоровье! А как до дела дойдет – то костей не соберешь. Вот и нога Ленькина…
– Да нет, Евгенич!!! Это все из-за негра! Из-за Бунима!
Цыплаков, оказывается, уже на третьем курсе Лесгафта.
А живет в общаге, и с ним в комнате этот самый Буним – то ли из Анголы, то ли с Кубы. И у них ежедневные стычки, цапаются не всерьез, но постоянно, тут же мирятся и снова цапаются.
– Я, понимаешь, Евгенич, его кулаком по башке бью-бью, а ему хоть бы что! Потом передышку сделал. Он гребень достает здоровенный, как грабли – причесаться решил! Чего, думаю, ему причесывать – шевелюра всего в сантиметр! А он ка-ак проведе-ет гребнем – двумя руками держит, с силой – и волос у него, оказывается, чуть не в полметра длиной!!! Просто такой закрученный!!! Представляешь, Евгенич, а я-то думаю: чего ж я его по башке колочу, а ему хоть бы что! Пружинит потому как!!!
– И тебе в ногу спружинило?
– Да это мы помирились! И я за пивом побежал. Бунима нельзя к ларьку подпускать, нарывается в момент! А я баллон взял, бегу обратно, поскользнулся на какой-то дряни и… вот. Зато, Евгенич, баллон не разбил, сохранил! Твоя школа!
– Моя школа – это когда и баллон цел, и ноги.
Мы еще долго балагурили о том, о сем.
Пришла медсестра: «Ужин! Ужин!».
– Опять черпачок дерьма?
– Больной! Выбирайте выражения!
– Дерьмо и есть дерьмо.
– Ладно, Ленька, потерпи сегодня еще. А завтра для тебя здесь начнется новая жизнь.
Засыпал я в великолепном настроении.
И проснулся с ним же: первое, что увидел, – громадную корзину, полную апельсинов, вишни-черешни и… горлышко бутылки. «Ахтамар»! Швед? Юрка из «Пальмиры»? Валька Голова? Нет, будь подарочек от мужиков, они бы блок сигарет еще добавили, а не цветы. Цветы – розы. Дама. Эх, Сандрочка-тезочка, с каких пор мужчинам дамы преподносят букеты!
Я подмигнул лейтенантику, очередному сторожу, сменившему вчерашнего стеснительного. Этот оказался более компанейским, подмигнул в ответ и всем видом выразил полную готовность присоединиться.
Сейчас! Я только спущусь, человечка одного приведу. Втроем привычней, сподручней, веселей! Обещал я Леньке- птенцу, что у него с сегодняшнего дня новая жизнь начинается! Сейчас! Сейчас мы закатим небольшой праздник!
На этаже у Цыплакова все как вчера. Ленька! Собирай манатки! Хромай в гору!
Ленькина койка была пуста и странно-аккуратно застелена. Я по инерции, не сообразив, бодро спросил:
– Мужики! Этот-то… в сортире засел?!
– Помер… – синюшные морды были угрюмы и… равнодушны. – Все там будем.
– А?!!
Палатой ошибся. Морды синюшные бредят в горячке. Этаж не тот. Ослышался.
Медсестра подоспела. Что-то вполголоса говорила успокаивающе: тромб, нога, лечащий врач, неожиданно, случается, родные есть?., вы кто ему будете? вернитесь в свою палату, не надо будоражить остальных больных, бром, вы меня слышите?..
«А завтра для тебя здесь начнется новая жизнь»…
Праздник…
Лейтенантик-сторож спустился, перебросился тихими репликами с медсестрой, деликатно приобнял меня, потянул из палаты:
– Браток. Пойдем, браток. Да пойдем же. Что уж теперь, браток… Все мы когда-нибудь… Пойдем-пойдем…
Смертей я насмотрелся достаточно, но все они были… закономерными, что ли? Убили – умер. А вот так – чтобы вчера здоровый-веселый, а сегодня вдруг без видимых причин… Мой внутренний «робот» не включался, эмоции пересилили. «Гуси летят!!! Летя-а-ат!!!».
В своей палате я молча откупорил коньяк, молча предложил лейтенантику помянуть… Тот кивнул.
Стакан у нас был один на двоих. Я наполнил его на две трети, протянул лейтенантику. Тот взял, молча выпил в два больших глотка, шумно выдохнул. И… и не смог вдохнуть!
Он захрипел, выпучил глаза, побагровел, вцепился рукой в свое горло. Неловко, боком упал на пол.
«Все мы когда-нибудь…» – накаркал…
Я оцепенел. Даже не пытался его подхватить – мгновенно стало ясно: с ним – все! кончено!
А должно было – не с ним, а со мной. И коньяк – не от тезки-Сандры…
– Гип-гип! Ура! – раздалось за спиной.
Я обернулся, сжимая в руке бутылку-подарочек.
В дверях стоял радостный и пока ничего не понимающий Швед. Из-за плеча смущенно выглядывала тезка-Саша.
– Сюрприз! – еще в прежней интонации сказал Швед, тряхнул сумкой – в ней бряцнуло. – А это кто?
– Серега! – выговорил я. – Убери отсюда Сашу. И звони в Большой Дом…
– Понял… – и он вышел спиной, не позволив моей тезке толком рассмотреть, что происходит… что произошло…
Понял.
Продолжим, господа?…
ПЕЧЕНЬ ПО РУССКИ
Роман ужасов? Очень просто! Леденящая душу история – это любой рецепт приготовления любого мясного блюда из любой кулинарной книги. Только вместо «поросенок» (барашек, цыпленок и т. д.) подставляется – «человек»…
Картулат шемцвари гочи.
Обработанного поросенка разрубают вдоль на две половинки, промывают, обсушивают салфеткой, солят и посыпают перцем. Надевают на шпажки, смазывают сметаной и жарят на раскаленных углях без пламени. В процессе жарки периодически смазывают маслом. При отпуске снимают со шпажек, рубят на порции, кладут на горячее блюдо и обкладывают веточками зелени.
Глава 1
Продолжим, господа?..
Аккуратный такой крытый грузовичок. Маленький, обтекаемый, тяжелый и стремительный, как… как пуля. Только пуля, она всегда по прямой, она не способна на резкий и внезапный вираж, она дура. А грузовичок- молодец. Грузовичок способен на вираж- именно там, где слева Спас-на-крови, а справа фигуристая решетка Михайловского сада. Именно там, именно тогда, когда я иду вдоль этой решетки. И не обладай я всем тем, чем обладаю (четвертый дан все-таки!), быть бы мне фаршем, пропущенным сквозь уникальный кованый чугун. Или это литье? Нет, ковка. Водил ведь Бояров-старший малолетнего Боярова-младшего по Питеру, говорил-рассказывал, не пичкал достопримечательностями, но пропитывал. Точно! Ковка. И автор проекта – художник Кварт… э-э… Краф… Кверф… что-то там. В общем, очередной русский самородок с немецкой фамилией. Неважно. Я ведь не оградой шел любоваться, я ведь просто шел- вдоль канала шел, из «Чайки» шел, чуть отяжелевший от валютного пивка «Туборг» шел. Вдруг откуда ни возьмись- появился… хм… грузовик. Случайность?
С некоторых пор случайность приходится воспринимать как закономерность. С тех самых пор, как у абсолютно разных и даже взаимоисключающих людей появился один общий интерес: чтобы я ушел. Из жизни. Трагически и нелепо.
«Трагически и нелепо ушел от нас наш товарищ, большой мастер каратэ-до Бояров А. Е. Он был и останется в памяти и сердцах учеников, друзей и всех спортсменов Ленинграда талантливым педагогом, воспитавшим целую плеяду разрядников, неувядаемым бойцом на татами…». И прочая, и прочая, и – прочь. С глаз долой.
Я очень живо представил себе лист ватмана в «предбаннике» Зимнего стадиона, черную рамочку и в ней – фотографию: ту самую, лучшую, малость смазанную, где мы с Галлаем. Лёнька-птенец нас щелкнул, когда Галлай атаковал ногой, а я заблокировался сокуто осаэ-уке и ответил маваши- гери по верхнему уровню. Хорошая фотография… И пучок зачуханных гвоздик. И все ребята тут – и Карковский, и Кудрин, и Камиль… И тот же Галлай приехал бы. По такому случаю приехал бы. И молодежь тишком интересовалась бы: это что за Бояров? тот самый Бояров? а какой тот самый, собственно? По такому случаю тренировку бы отменили. А верней – объявили бы десятисекундную минуту молчания, поскорбели для приличия по стойке смирно и продолжили бы отработку с молодняком иных стоек: киба-дачи, неокаши-дачи, кокутцу-дачи. По такому случаю! А по какому?! Следующее поколение и знать не знает Боярова, не застала. Ленька-птенец и дядя-Фёдор, то есть Фэд, то есть Каширин, богу душу отдали. Ну соберутся «старички», крепко помянут по такому случаю – скопытился, тоже отдал душу. Богу. Черту. Мамоне.