Она хочет рассказать. Она даже говорит: этаминол, барбамил, мажептил… аминазин… превышение дозы ведет к наркомании, ортостатическим коллапсам, дерматиту, аллергии с отеками лица и ног…
Знаю! И без тебя, тетя, знаю. Отеки. Ноги отекли, затекли – каждая нога из свинца. И лицо, тяжеленное лицо, глаза не открыть, головой не пошевелить. Спа-ать, спа-ать. Сплю. Сплю, а Маринка мне на сон грядущий сказку, что ль, рассказывает? «К диспепсическим расстройствам, токсическому гепатиту, агранулоцитозу…». У соседа гепатит – пожелтел как листик… Замечательная сказка. С хорошим концом! Все остальное – лишние хлопоты, да. Да-а-а…
Однозвучно звенит колокольчик… И дорога… Дорога, дорога. Покачивание. Куда-то еду, еду, еду. Вверх-вниз, вправо-влево. Колокольчик. Звенит. Однозвучно… но… Но!
Не колокольчик! Телефон!
Я открыл глаза.
Телефон звенел.
Ходики остановились. Жестяная кошка застыла взглядом.
И Маринка тоже – она тоже застыла взглядом, уставившись в гонконгский телефон-трубку, который однозвучно, заунывно, не переставая… звенел.
Все по-прежнему. Это – кухня а ля рюс. Это квартира Шведа. Рядом – Маринка. Это – я. Телефон звенит.
Кто? Кто это может быть? И кого надо? Шведа? Лийку? Меня?
Маринка инстинктивно прижала палец к губам: мол, тихо! Дурочка, соображать надо: пока трубка не снята, здесь можно хоровое пение устраивать – на другом конце провода не услышат. А трубку совсем не обязательно снимать, отзываться. Даже строго не рекомендуется отзываться. Впрочем, петь хором тоже не рекомендуется. Я поймал себя на том, что сам веду себя так, будто опасаюсь быть услышанным. Крадучись прошелся по кухне, размял основные группы мышц, жестами показал Маринке: собираемся по-быстрому и уходим.
К чему таиться? Можно и вслух сказать. Тем более, гонконгская свиристелка наконец смолкла.
Собраться по-быстрому удалось без труда, а вот уйти…
Я всего-то швырнул пригоршню-другую холодной воды в лицо, чтобы окончательно прочухаться. Потом пожужжал электробритвой Шведа – щетина вылезла совершенно бандитская, а когда еще доведется побриться. Дунул – прочистил ножи: альбиносная поросль Сереги ничего похожего с моей не имеет. За всё про всё уложился в три минуты. А вот Маринка оккупировала ванную надолго, заперлась после меня и… непонятно чем там занялась. На мое нетерпеливое постукивание сдавленно шипела сквозь дверь:
– Должна я хоть глаза в порядок привести?!
Глаза так глаза. Действительно, должна. Вся ее облицовка мордашки за ночь потекла, расползлась. Косметический ремонт требовался. Но не вечность же ему длиться!
– Скоро ты?
– Вот пристал! Сейчас!
– Не трогай там ничего, слышишь!
– Очень надо! Если хочешь знать, тут и нет ничего приличного. Ватки кусочек-то могу отщипнуть?
Я напряг слух, пытаясь угадать, скоро ли закончится «ремонт» и в какой он стадии. И вовремя напряг: угадать не угадал, но поймал посторонний звук. Спиной поймал.
Я стоял спиной к выходу из квартиры – и ощутил, что в замке проворачивается ключ.
Лийка?!
Нет. Хозяйка дома справляется с замком мгновенно, привычно, движениями, доведенными до автоматизма. А здесь – кто-то шуровал очень и очень аккуратно, неслышно, мягко.
С того момента, как заткнулся телефон, прошло минут десять-двенадцать. Могли проверять, есть ли кто дома, прямо из будки у подъезда. Проверили – и… Но кто?
Я кошачьим прыжком занял позицию не за дверью, а… над ней. Проще простого: по стенке у самого потолка тянулась труба газопровода – за нее рукой, а ногами враспорку. И правильно! Замок щелкнул. Неизвестный гость выждал длинную секунду, потом резко и плотно припечатал дверью (припечатал бы!) предполагаемого противника – благо, что противника там не оказалось. И ухитрился все это проделать почти бесшумно. И сделал шаг внутрь, в квартиру.
Я разглядел густоволосую макушку и в следующий миг увидел бы вздернутое вверх лицо – гость учуял угрозу сверху каким-то шестым чувством. Но именно в этот миг ничего не подозревающая Маринка созрела для выхода из ванной. Гость волей-неволей переключился на новый шорох, пригнулся, застигнутый врасплох. И здесь я достал его – двумя ногами, всей массой сверху. Даже не прыгнул, а просто обрушился, припечатал.
Надо отдать должное Маринке – она зашлась в крике, но беззвучном: рот раскрыт, испуг в глазах до полусмерти… Как в немом кино.
Теперь уже я прижал палец ко рту, сигналя ей: молчать!!! На лестничной площадке не было никого. И лифт не гудел, никто его не вызывал. Рано. Еще очень рано. В чьей-то квартире проснулся будильник. Значит, сейчас где-то шесть-полседьмого утра. Через минут сорок-тридцать народ зашевелится, заспешит на работу, на службу.
Я перевернул тело на спину, лицом вверх. Неизвестное мне лицо. Крепкое, сильное и… бледнеющее на глазах. Этого только не хватало! А если я ему шейные позвонки поломал?! Тогда – труп. Я взял двумя пальцами за подбородок, повертел – да нет, в порядке у гостя позвонки. Через какое-то время очнется. И это время необходимо употребить с толком.
Я глазами показал Маринке на лифт, она по стеночке, по стеночке, впритирку выскользнула на площадку, нажала кнопку – лифт ожил, стал подниматься. А я пока обхлопал бездыханное тело по карманам: абсолютно ничего!
Лифт остановился, дверцы разъехались. Я втащил неизвестного гостя в кабинку, усадил в дурацкую пьяную позу и для большей натуральности ткнул пальцем под ребро – моментальный рвотный рефлекс: бесчувственная кукла согнулась и гортанно хрипнула, выпустив изо рта лужицу желчной слюны. Тьфу, пакость! Я оставил куклу в одиночестве и нажал на прощание кнопку верхнего этажа, дверцы съехались, кабинка пошла ввысь, там и заглохла, под крышей. Пусть теперь жильцы наводят порядок в собственном подъезде – участкового вызывают или своими силами вышвыривают подгулявшего алкаша. В любом случае с его стороны не последует повторной попытки вламываться в чужую квартиру.
Маринка была готова хоть на край света. Но только со мной. И только не обратно в больницу. Так она сказала.
А я ей сказал, что – как раз без меня и как раз не на край света пока, а именно в больницу. Во-первых, исчезновение Боярова объяснить проще простого, а одновременное с Бояровым ее исчезновение… тогда тоже объясняется однозначно. Но если она как ни в чем не бывало явится на работу, подозрения в пособничестве беглому больному если не отпадают полностью, то по крайней мере ослабевают. Согласна?.. Во-вторых, Маринка нужна мне в больнице, даже не мне, а Шведу – должен кто-то Серегу предупредить, чтобы тот прикинулся дебилом и лишних вопросов не задавал, в новых попойках не участвовал, от сомнительных процедур и непонятных лекарств отказывался наотрез. Согласна?.. В-третьих, у меня на сегодня такой э-э… план мероприятий, что лучше побыть одному. Согласна?.. Маринка кивала головенкой, ничего другого не оставалось, как соглашаться, но…
– Но как мы встретимся, дядя? Как договоримся? У меня же телефона нет, и у тебя – тоже.
– В двадцать ноль-ноль будь на Кировском. У входа в «Пальмиру»… – черт меня за язык дернул. Наобум брякнул, понятия не имел, где могу оказаться сегодня в двадцать ноль- ноль. Да что там!.. И предположить бы не рискнул, где окажусь через час-два-три. Но главное: уверенность интонации, точное время, точное место. Назначил – значит буду. Ясно?!
В крайнем случае хоть один верный человек в «Пальмире» остался – Юрка, бывший напарник Олежека Драгунского. Юрке всегда дозвонюсь в «Пальмиру» и накажу встретить, согреть, накормить-напоить по полной программе. Я невольно хмыкнул, вспомнив, что аналогичный случай произошел с тезкой-Сандрой, когда она маялась в ожидании кавалера- Арика. Кавалер-Арик так и сгинул бесследно, а мне вот привалило этакое… Ладно, попробую нынче не сгинуть, попробую все же быть пунктуальным. Но пока – за работу, товарищи! У Маринки – работа в больнице, под крылышком вурдалака Резо. У меня – у меня своя работа… И непростая.
То есть найти-то в городе Тихона просто, но вот как мы с ним договоримся…
При всем взаимном уважении мы не были связаны общим делом. Я вообще, как известно, всегда сам по себе и ни в чьей команде. В Питере пруд пруди разных группировок – команды Феоктистова, Васильева (боксеры), Кумарина (тамбовские)… всех не перечислишь. Это не считая заезжих – тех же кавказцев. Или вьетнамцев – вообще не от мира сего, с кем с кем, а с ними общий язык искать бесполезно (эх, учитель Нгуен, знал бы ты, во что выродится наплыв твоих соотечественников!). Периодически главарей брали-сажали – в городе на Неве с этим быстро, не то что в Москве. Стоит человеку начать менять иномарки автомобилей – первый верный сигнал, что его скоро упакуют. И точно! А оставшиеся без вожака бойцы перетекают из одной команды в другую. Нынешним летом никто не мог составить конкуренцию команде Тихона – разве что ольгинская группировка.
Когда и если возникали проблемы, Тихон в считанные часы собирал до трехсот бойцов. Естественно, при оружии. Авторитет безоговорочный! Тихон-то Тихоном – мол, тихий… однако росту в нем было под два метра, кулаки – с мою голову, а сам спокойный, спокойный. И действительно! Чего ему беспокоиться!
Консульство США на Петра Лаврова открывалось в девять утра. Я успел вдоволь поколесить по городу, убедиться в отсутствии хвоста (не давал мне расслабиться утренний «гость» семьи Шведа, никак не давал!), ссадил Маринку рядом с метро и к девяти подрулил… Соседство консульства с Большим Домом меня не столько пугало, сколько бодрило. Все равно иначе никак, была не была, шаг вперед. Мне нужен Тихон, а Тихон скорее всего – у консульства, это его точка.
Конечно, ребята Тихона не рэкетировали американцев. Его молодые бойцы (в основном – боксеры) продавали нашенским гражданам очередь. Вернее, первые места в ней. Чтобы выехать в Штаты, понятно, нужно получить визу. Очередь за этой визой растянулась на полгода. Парни вели списки. Списки, само собой, менялись каждый день. При желании первым мог стать любой, но, само собой, одного желания недостаточно. Нынче проход в консульство «весил» три тонны, и то как сказать… Наевшись деревянных рублей, бойцы норовили снять со страждущих исключительно эскавэ. Все попытки