епились. Недельку-другую отходил на эти курсы, в общих чертах освоил компьютер – три аккорда, одна тональность, ритм- «восьмерка». Плюнул, бросил.
Тут и Лева подкрался: «Саша, ты только пойми меня правильно, но как твои дела, Саша? Не надо, не говори, я знаю, как твои дела. Нет Торы без хлеба, Саша, ты только пойми меня правильно. Я, Саша, тебе тоже не говорю, как мои дела. Но все кругом видят, как мои дела – здесь столько завистников, Саша, и просто бандитов, Саша. А, Саша? Ты только…».
… Понял я его правильно. Мечты сбываются. Перельмановские мечты о бояровской защите его совковой давности. Я правильно тебя понял, Михалыч? Не без того, не без того.
Видать, на роду мне написано. Стоило пересекать Океан! Впрочем, стоило. Платил Лева щедро – и это мудро. Лишь цепной пес сторожит хозяйское добро, довольствуясь конурой и миской баланды, я иные условия предпочитаю. И эти условия Лева мне создал. А после визита ребятишек-шалунов колумбийского «отца» Карлоса, Перельман и вовсе засыпал меня отнюдь не только словами благодарности – заполненную депозитную карточку я вернул банковскому кассиру с весьма и весьма толстой… суммой. Толстосум-Бояров, бабена мать!
А история следующая приключилась: Лева откуда-то надыбал партию очень внушительных рубинов, явно смухлевал. Я не вникал в подробности, мне за другое платят. Но как раз тогдашний эпизод чуть было не посеял сомнения: не зря ли тебе, Бояров, платят? А я просто на толчке высиживал – по милости Марси. Потянуло ее, видите ли, прошлым вечером в Чайна-таун! Выход в свет! Мисс Арчдейл и мистер Боярофф! Все встают! Китайский ресторан! (И на кой нам китайский ресторан непременно в Чайна-тауне?! Их, китайских, если приспичило, и в Гринвич-Виллидж – до жопы! Я, к примеру, пристрастился с похмела к «Ruffino» – ну дык не езжу за семь верст в Литл-Итали хлебать, нашел у себя в Квинсе уютный итальянский кабачок!). Только в Чайна-тауне, видите ли, умеют по-настоящему готовить-подавать истинно китайские блюда! Гребешки, тухлые яйца, водоросли, червяки полуметровые, ах-ах! Готовить-подавать умеют. Вероятно. Но все ЭТО я не умею есть. Но съел. Героически. О вкусах не поспоришь – с дамой, которая избрала тебя и… вот такое вот меню. Наутро же – пора в «Русский Фаберже», сижу в неглиже… Прислушиваюсь, а что это там у меня внутри? Но работа есть работа – собрался в кулак, доплелся до Брайтона. Лева! Привет! И – семеня-семеня, в сортир. Китайский ресторанчик мне оказался и действительно – до жопы. Эт-то кр-руто!
Ну и вот. Чуть было не посеял сомнения. Но моментально их рассеял – дайте только штаны подтянуть.
Короче, выхожу. Смотрю: Лев ручки вверх вскинул, пальчиками рефлекторно шевелит, будто исполняет традиционное па танца братцев-еврейцев – вроде ввинчивания лампочки. А помимо Левы, в нашем салоне – двое смазливых мерзавцев. Именно такие, как в плохоньком кино: высокий каблук, облегчающие костюмы, прически – волосок к волоску, рожи полуженские, невзирая на усики. Само собой, мерзавцы! Кем они еще могут быть! Но помимо чисто внешней схожести с плохими парнями из плохого кино, они и вели себя соответственно. Один держал в обеих руках большущий пистолет («обрегон», как я понял, сорок пятого калибра, Мексика) и не просто держал, а нацелился аккурат в лобешник Перельману. Второй принял позу римского мальчика, играющего в лапту, – а вместо биты была у него стальная труба не меньше метра, и газетка тут же у ног валялась, только-только развернул. Крушить собрался? Наш салон? Наш «Русский Фаберже»? Всего неделя после ремонта!
В общем, я прыгнул… Позволил себе просраться, позволь и другим. Ну я им и дал просраться. Пистолет выпорхнул у первого красавчика птичкой-бабочкой. В плече у красавчика еще хрустнуло. А пистолетик- «обрегон» я успел в воздухе перехватить-поймать. Да, точно – «обрегон». Второй гость даже позы не изменил, замер. Эх, парнишка, тебя бы облить киселем, заморозить и – в Эрмитаж. Статуя!
Казалось бы, полный порядок. Но мудак-Лева с перепугу врубил систему: решетки-жалюзи бронебойные упали с грохотом – на входе, на окнах; пульт где-нибудь у копов замигал-заверещал. Ситуация! Я в ситуацию въехал на раз. Ни одной мафии не нравится, когда ее людей сдают полиции. Мафии вообще мало что и мало кто нравится – но договориться можно: стерпится-слюбится. За исключением случая… подобного случившемуся случаю. Мудак-Лева! Любое решение в сложной ситуации годится, но оно не должно быть необратимым. Надо успеть «обратить».
Я успел. Оперативность понадобилась не меньшая, чем при обезвреживании красавцев-мерзавцев. Полиция-то примчалась мгновенно, до двадцати не досчитал! Но за эти… семнадцать мгновений я успел: трубу зашвырнул на стеллаж, «обрегон» – в бачок сортирный, с глаз долой… Гостей установил в позе гостей: во, гляньте, какие у нас тут замечательные безделушки – Фаберже, и не какой-то там, а русский!
Сигнализация? Хрен знает! Сработала непроизвольно. Бывает. Техника довольно паршивая, куда нам, американцам, до японцев, прощенья просим.
Хозяин? Вот хозяин! Мистер Перельман. Все в порядке, мистер Перельман? (Не трясись ты, идиот! И не кивай! Скажи!) Олл райт! О’кей! Файн!
Это? Покупатели. Первый раз видим. Надеемся, не последний – мы рады каждому покупателю. Колумбийцы? Вы полиция, вам видней. Прослышали, вероятно, о богатом выборе, аж в Брайтон выбрались. У нас богатый выбор: серебро, малахит, чароит, вот рубины недурственные… Что у него с рукой? У этого? А что у него с рукой? Мистер, у вас что-то с рукой?
Я? Компаньон. Охрана. Если бы налет, разве бы я не принял мер? Вам и хозяин скажет (Скажи, мудак! Не кивай!).
Ни словечку моему копы, разумеется, не поверили. Потоптались, для очистки совести спросили: а что у вас там? а там? а за стенкой? Самый дотошный из них даже в сортир нос сунул (екнуло: «обрегон»! в бачке!), но отпрянул ошалело – после моих потуг э-э… послевкусие в клозете – святых выноси. Что ж, извините за беспокойство. Это вы извините!
А святых – не святых, но колумбийцев вынесли и загрузили в машину. Мистер, у вас же рука сломана! Да-а? Никогда бы не подумал. До клиники. Заодно и выясним личности. Что ж вы, парни, так – без удостоверения личности, хоть какого, хоть водительских прав?! Халатно, парни, халатно.
Лева, спрашиваю позже, когда все устаканилось, что им надо было? Саша, отвечает, а я знаю?! Врет, глазенки больно честные. Случайный наезд? Не верю. Брайтон – русская территория, китайцы-негры-колумбийцы гулять гуляют, но чтобы рискнуть наехать… С этими крези-русскими только свяжись! Известный эпизод (и не один), когда громила-негр прижал нашего худосочного русака: отдавай, мол, что есть. И наш доходяга поначалу понять не мог, чего от него хотят, а поняв через пень-колоду, гнал этого громилу три квартала чуть ли не той же пнем-колодой. Командировочный из Союза, каждый доллар – кровный, считанный-пересчитанный.
Лева, подъезжаю с другого конца, что за рубины? Плечиками пожимает: рубины как рубины. Не морочь голову, Михалыч! Колись! Я не особый знаток, но просвещен: рубины – это Колумбия. Фаберже – русский, жемчуг – китайский, алмаз – южноафриканский, рубин – колумбийский. Не все рубины колумбийские, но все колумбийские – рубины. Лучшие – оттуда. А эти – не худшие. Колись, Лева, хуже будет. Не от меня, мудак! Без меня охотники сыщутся, двое уже только что наведывались.
Лева Перельман струхнул тогда порядочно. Мне так ничего и не объяснил, но по телефону тут же принялся вызванивать кого-то. И лицом выражал: приватная беседа, Саша, ты только пойми меня правильно.
А спустя два дня наш «Русский Фаберже» снова почтили своим вниманием: кадиллак-аллигатор подрулил, метров двенадцать в длину, метров шесть в ширину. Это ж сколько, прикидываю, народу внутрь помещается. Много! Дверцы захлопали, полдюжины молодцев повыскакивало. Неужто все к нам? То-то, прикидываю, разомнусь, люблю с группой работать. Однако, прикидываю, не проще ли им по классическим канонам разнести вдрабадан наш салон прямо из машины – в полдюжины смычков полить короткими очередями. Ан седьмым из аллигаторного авто ступает на брайтонский тротуар махонький господинчик, сеньор. Сеньор! Остальные – так, сопровождение, почетный караул. И не просто почетный, но и функциональный. Ну и придется мне пофункционировать, если что, прикидываю, – все до единого при «пушках», скрытых под пиджаком. Не особо и скрытых – говорю же, латиноамериканцы страсть как обожают облегающие костюмы, любая выпуклость э-э… выпукливает.
Да-а, придется…
Не пришлось. Сеньор Вилланова соизволил выразить понимание и расположение. Да, недоразумение. Да, партия рубинов. Да, она предназначалась не сеньору Перельману. Да, сеньор Вилланова знает, что сеньор Перельман ни о чем не подозревал. Да, посредники, конечно, посредники. Да, сеньор Вилланова разделяет возмущение сеньора Перельмана: знал бы, не связывался. Да, сеньор Вилланова правильно понимает сеньора Перельмана и может твердо заверить того: никто и никогда больше не свяжется с этими нечестными людьми, вы только поймите меня правильно, сеньор Перельман. Вы поняли? Чудно! Сеньор Вилланова уверен в честности сеньора Перельмана. ТЕПЕРЬ уверен. Два дня назад такой уверенности еще не было, а нынче появилась. Потому сеньор Вилланова выражает огорчение в связи с недоразумением два дня назад, в связи с недоразумением, в результате которого мог пострадать ни в чем не повинный сеньор Перельман. А также ни в чем не повинный сеньор Боярофф. Нет, сеньор Перельман, рубины – ваши, вы же уплатили за них. Если сведения сеньора Виллановы точны, вы уплатили за них… столько? (Ого! Через плечо Левы цифру я разглядел. Вслух коротышка не произнес, листочек показал. Такую сумму и вслух-то не произнесешь – дыхание перехватит. Ну, Лева!) Рубины – ваши, сеньор Перельман, бизнес есть бизнес. Но здесь был по чистой рассеянности оставлен один пустяк. Сеньор Боярофф, как полагает сеньор Вилланова, мог его, пустяк, обнаружить…
Мог, мог. Забирай свой пустяк сорок пятого калибра, нам чужого не надо. Ничего примечательного, обычный «обрегон», ни инкрустаций, ни каменьев, ни слоновой кости – не антиквариат, а «Русский Фаберже» специализируется на, знаете ли, антиквариате. Но, видно, много висит на этом «стволе», если сеньор Вилланова упомнил о нем.