ашиваю! А что ФБР? Вот и я спрашиваю: что – ФБР?
Меня занимал этот вопрос не из природного любопытства и не для общего образования. Я просто помнил слова Брентона и помнил: через сорок восемь часов (уже не через сорок восемь!) к делу приобщится ФБР. Мне-то чего ждать от такого приобщения? А ничего! Федеральное Бюро Расследования специализируется на секретной документации: утечка-добыча. А как же наркотики?! А на то существует управление по борьбе с наркотиками. Если преступление объявляется федеральным, то передается ФБР, а те с чистой совестью сбрасывают дело на шею соответствующему управлению… В общем, оседлала любимого конька мисс Арчдейл. В результате сложилось у меня мнение, что хваленое Бюро сродни совковому Политбюро – всеми руководит и ни за что конкретно не отвечает, спихивает проблемы ведомствам, а само надувает щеки и значительно воздевает палец: наша специфика – секреты, а какие секреты – это секрет. «Федеральное Бюро Расследования снова обращается к русскоязычной общественности США и новоприбывшим иммигрантам с призывом помочь своей новой стране». Но не наоборот. Помощи от ФБР русскоязычная общественность США в лице Боярова Александра Евгеньевича не дождется. Вот если бы мистер Боярофф располагал секретной документацией… Где я вам ее возьму! Все что знал – в «транзитах» изложил. Ну и гуляй, Боярофф, ты нам не интересен.
Зато я интересен теперь колумбийской мафии, а еще – непонятно кому… Кому бы это?!
… Я запарковал «тендерберд» метрах в трехстах от домика, где снимал студию. Предосторожность, уже оправдавшая себя сегодня в Нью-Джерси. Обратно в Квинс, к слову, я вырулил намного быстрей, чем добирался отсюда в графство Берген Каунти. Повторюсь: знай и люби свой край. Через Джордж- Вашингтон-бридж короче будет, чем по Линкольн-тоннелю. И это невзирая на мои кренделя-петли, сбивающие (надеюсь!) со следа. Но… не зря ли я надеюсь?
Марси не было. Во всяком случае «порша» ее не было на подходе-подъезде к дому. Верный знак, что и Марси нет. Она и под дулом автомата до сабвея не снизойдет. Тьфу-тьфу – про автоматное дуло. Однако где мне тогда, то есть теперь искать мисс Арчдейл?! Может, она тоже запарковалась поодаль? Да нет, ей-то с чего осторожничать! К тому же «порш» у Марси приметный – красный. За версту, то бишь за милю видать.
Не видать окрест «порша». Уже была? Зашла, постучалась-постучалась, налепила на дверь листик, ушла. Хорошо бы – ограничилась в записке коротким «лгун!» или «подлец!» или «не ищи меня!». А то укажет: «я там-то и там-то», ан записочку прочтет не тот, кому она предназначена, не я… А если Марси еще не была – и того хуже. Значит, мне ничего другого не останется, как сидеть-высиживать посреди разгрома, гадать: кто первый поспеет? Была ли? Не была?
Была – не была! Я прошел вдоль стеночки, отираясь спиной – береженого Бог бережет, – из окна меня не заметят, если кто и следит. Бесшумно поднялся на третий этаж, изучил люк на чердак – заперт. Мягко подпрыгнул, зацепился за скобу, подтянулся на одной руке, отжал задвижку, мягко спрыгнул. Если что – путь к отступлению открыт. Домик трехэтажный, «таллинский». Заодно проверил: не засели на чердаке эти… не знаю, кто? Не засели. Значит, «вилки» я избегу, если… если что.
Бесшумно спустился этажом ниже – мой, второй. Дверь. Заперта. Я запирал дверь, верно. И тем не менее!
Провел ладонью по поверхности. Гладко. А вот тут – что тут? Еле ощутимая липкость. Еле-еле. Квадратик. Марси? Все-таки была. Мне отлично знакомы эти ее шпаргалки на липучке – квартирка на Макдугал-стрит пестрит этими ее листиками: на зеркале, на холодильнике, в изголовье тахты, даже в ванной, даже на унитазном бачке. Никто не забыт, ничто не забыто. «18.30. Тэрри. Бук. вр.», «Ост. 5 шт.», «Зап. жел. дор.», «Арс. Спас, кол.», «Пьян: ulkash». Черт ногу сломит, Бог разберет!
Но она ориентировалась среди шпаргалочной листвы великолепно. Убеждала меня, что ей так очень удобно. Может быть. Во всяком случае, благодаря шпаргалке, почти правильно научилась произносить: алкач…
И вот эта еле ощутимая липкость на двери ныне свидетельствовала: Марси здесь была, записку оставила, а записки – нет. Дверь заперта. Открывать? Чтобы вставить ключ и повернуть его хоть на пол-оборота, нужна секунда. Секунда – роскошь. Да и беззвучно не получится. А если еще и замок заест? А было у меня ощущение, было: не пуста студия, полным-полна коробочка. Проще всего тишком улизнуть – вниз, потом опять по стеночке, по стеночке, потом, пригнувшись, к «тендерберду» и – ходу, ходу! Но! Это был бы шаг назад. Я же, как известно, предпочитаю: шаг вперед, а там посмотрим. Да и в самом-то деле! Хочется ведь посмотреть!
Моя дверь – что хочу, то с ней и делаю! Делай – раз! Делай – два! Делай – три!
На «раз» я вышиб дверь плечом, буквально снес ее с петель. На «два» – впал внутрь, не по инерции, а осознанно, с перекатом-кувырком. На «три» выпрямил ногу и угодил по верхнему уровню тому, кто сторожил мое возвращение. Мощный, мускулистый силуэт. Тяжеловес…
Глава 5
Бабена мать! Обещался, что закатаю ей в пятак? Закатал. Хельга Галински получила-таки обещанное. И разлеглась во всей красе по всей длине коридора. Она-то что тут делает?! То есть понятно: лежит в коматозном нокауте. Конструкция челюсти вообще так устроена, что стокилограммового усилия более чем достаточно для… Короче, масса на ускорение – и у тебя есть минимум пять минут, в течение которых ты можешь плюнуть сопернику в рожу и прогулочным шагом уйти на вполне приличное расстояние, а он, соперник, не скажет даже «бу». Вот тебе, Хеля, и весь твой бодибилдинг. Будь ты нормальным для своей комплекции «перышком», отлетела бы, погасила удар. А так – нет инерционного отбрасывания, и – получи. Бабена мать!
Плевать в рожу я не стал, но водичкой побрызгал. И уйти не ушел: надо бы сначала кое-что выяснить.
Очухался мужикобаб-бабомужик не через пять минут, а через все четверть часа. Я уже и так, и эдак. Еще бы чуть и применил искусственное дыхание рот в рот, сочетаемое с массажем грудной клетки. Побоялся быть неправильно понятым.
А когда я вытряс из Хельги записку («Какую еще записку, бабена мать! Не знаю никакой записки, бабена мать!»), то и вовсе холодным потом облился:
«Была. Лгун! Буду в 17.00. Будь. А то… М.».
– Который час?! – взревела Хельга, стоило ей оклематься и придать взору осмысленность.
Пятый. Без двадцати. Ого!
Ей срочно нужно-необходимо отправиться в одно место! И не только ей, но и Алексу! Это очень важно! Иначе будет поздно! Она его, Алекса, третий час караулит – еще бы немного, и все бы пропало! Она объяснит, непременно объяснит, но потом, потом, не сейчас! А сейчас – поспешим!
Я бы отправил ее в одно место! И одну, без своего сопровождения! Я бы сделал вид, что мне-то спешить некуда, пусть фроляйн-мисс Галински объяснится здесь и сейчас, иначе с места не сдвинусь, пока не объяснится! Она торопится? Тем больше у нее оснований поспешить с объяснениями! А чтобы я поверил в искренность фроляйн-мисс Галински, отдала бы она прежде всего записку! Какую еще записку, бабена мать!..
Отдала. Ну, теперь-то поспешим?!
О! Не то слово! Выгнать взашей бабомужика было бы справедливо, но неразумно: Хельга – источник информации (не знаю, ради чего она «Алекса третий час караулит», но так и так пусть проинформирует меня, как попала в квартирку, а там будем дальше слушать!). Но слушать мне придется Хельгу уже не здесь, не в студии. Где угодно, только не здесь.
Потому что: на моих – уже 16.54. Марси – аккуратистка.
Вот было бы славно, проваляйся фроляйн-мисс Галински в обмороке еще минут двадцать!
Вот было бы мило, примени я искусственное дыхание рот в рот, сочетаемое с массажем грудной клетки.
Вот было бы круто, начни я с пеной у рта доказывать, что не верблюд, мол.
Впрочем, все еще впереди, если не удастся исчезнуть отсюда в пять минут. Вот не было печали! Мафия на пятки наступает, а тут с бабьем не разобраться! И ведь не скажешь Хельге: выходи из подъезда и жди меня… ну, где-нибудь жди… в ресторанчике итальянском, тут неподалеку. Нет у меня твердой уверенности, что она не сгинет с концами, а все обещания по поводу непременных объяснений – для отвода глаз. Нельзя Хельгу выпускать.
И оставаться здесь тоже нельзя: познакомьтесь, девочки!
А рука об руку с фроляйн-мисс Галински выйти из дому и наткнуться на пунктуальную мисс Арчдейл – риск велик.
Да и… поздно. Говорю же, красный «порш» Марси видать за милю. И я его вижу – углядел в окно. Миля для «порша» – не расстояние. С минуты на минуту будет здесь.
Я вывел Хельгу на площадку, показал ей: туда, туда, вверх! И пока она грузно топала на третий этаж, будучи в остаточном «грогги», я успел (ч-черт! и написать нечем!) каким-то осколком нацарапать на двери: «ОК! ЗВОНЮ!». А запирать дверь не стал. Да и невозможно это после моего удара плечом.
Тяжелая, зараза! Отрастила телеса, бабена мать! Но и свой плюс есть – любая другая особа женского пола не смогла бы подтянуться на руках, достать ногами стенку и вскарабкаться вверх, на чердак. Благо люк я предварительно отомкнул. А подсадив фроляйн-мисс Галински, и сам туда же влез. И люк закрыл. И сверху на него сел. И прошипел ба- бомужику: «Пикнешь – убью!».
– Темно, как у негра в жопе! – прошипела в ответ Хельга.
– Ценю людей, которые везде побывали! – отреагировал я на изящную родную речь и щепотью прихватил губы декабристской прапраправнучки. Цыц!
– Дыфать на даеф!
Ладно-ладно, дыши, сопи в две дырочки, но – беззвучно. Сказал же: цыц! Уже шаги. Марси. Я ее хорошо чувствую.
Шаги стихли у раздолбанных дверей… Потом зазвучали, отдаляясь и приглушаясь. Ага. Марси внутри.
Фроляйн-мисс Галински пикнула. Убить не убил, но взял за горло и еще раз пообещал сплошными шипящими, что убью.
– Пыль! – сдавленно выпихнула она из глотки.
Шаги снова приблизились – вот Марси уже на пороге студии, вот переступила порог, вот… сейчас начнет спускаться вниз. Нет. пауза. А потом – легкая, почти невесомая поступь: не вниз, не на выход, а – к нам, на третий этаж. И опять пауза.